Сотник Лонгин

Однажды человек возгордился, возомнил себя Творцом, равным Богу, и построил башню высотою до небес. В святилище на вершине той башни некогда приносились кровавые жертвы богам Вавилона, а отрубленные головы скатывались вниз по ступеням высокой лестницы. Время от времени земля погружалась во тьму, но свыше приходило возмездие: Бог истреблял людей, оставляя в живых лишь немногих праведников, которые продолжали род человеческий. После потопа строительство башни возобновилось, но так и не было окончено. В Вавилонию на колесницах вторглись арии, которые принесли веру в единого Бога – Господа Мудрого. Как и надежду на обновление погрязшего в грехах мира с приходом Спасителя.

Звезды сияли на небосводе, выхватывая из ночного мрака силуэт грандиозной постройки, наполовину разрушенной и сверху увенчанной круглою лишенной крыши башней с дверцею, которая открывалась лишь раз в году. Подножие, первый ярус, постройки, которая некогда называлась зиккуратом, теперь занимал храм, где и днем, и ночью горел огонь в золотом сосуде на алтаре. К башне, лишенной крыши, вела лестница, которая находилась снаружи, с восточной стороны зиккурата. По этой лестнице наверх торопливо поднимались жрецы в белых одеяниях. Потайная дверца распахнулась, и они, нырнув в темноту, исчезли из виду…

Ночной воздух благоухал дивными ароматами, которые растекались по округе из храма, где возле пылающего алтаря стоял человек в маске, изображающей рогатое животное, похожее на быка. Руками, одетыми в перчатки, он держал пергамент, исписанный арамейскими буквами. При свете пламени человек этот нараспев читал вслух, время от времени осторожно, с благоговением приближаясь к алтарю и подбрасывая в огонь дрова душистого бальзамника. Огонь весело подпрыгивал в сосуде и, словно ребенок, жадно поедал вкусное лакомство. Дрова потрескивали, обугливались, шипели, а вверх поднимался густой белый благовонный дым, который выходил наружу через отверстие в потолке.

– За три дня до рождения Праведного Заратуштры, – звучал приглушенный голос человека в маске, – все селение Поурушаспы озарилось чудесным светом, подобным тому, какой расстилается перед самым рассветом солнца. Это на защиту рождающемуся пришли все ангелы. Ошеломленные пастухи из потомков Спитамы, выпасавшие скот и коней в окрестностях, говорили: «Великая благодать снизошла на селение Поурушаспы, где свет струится из каждой расщелины, поражая разум».

В ночь, когда Дугдова разрешалась от бремени, Злой Дух вывел полчища демонов, чтобы напасть на селение Поурушаспа и погубить сиятельный плод, но благодаря свету, излучаемому защищающими Заратуштру ангелами, все они оказались бессильны. В этот миг благодатное чрево Дугдовы разрешилось блистательным плодом – Праведный Заратуштра родился на свет. Благой Помысел вошел в дом и смешался с разумом новорожденного. И маленький Заратуштра засмеялся…

В это время сзади послышался шорох, и хранитель огня, не оборачиваясь, попятился от алтаря, пока не нащупал рукою занавеси. Он вышел из святилища в притвор, снимая маску и перчатки. Горящий на стене факел осветил смуглое лицо юноши, одетого в белоснежную длинную до пят подпоясанную рубаху. Из темноты ему навстречу выступил человек в точно таком же одеянии и, принимая из его рук маску и перчатки, проговорил:

– Азербад! Тебя зовет Заотар. Соверши омовение и поднимайся наверх.

– Неужели Заотар удостоит меня столь великой чести, как войти в святая святых?! – порывисто от радости воскликнул юноша по имени Азербад. Он выбежал из притвора и по мощеной каменной дорожке, залитой потоком лунного света, устремился в сад, где был глубокий пруд. Со стороны могучего Евфрата веяло прохладой, какая нередко бывает ранней весною в Вавилонии. Юноша второпях скинул с себя одежду и зашел в воду. Он погружался до тех пор, пока вода не дошла ему до подбородка. Тогда он, затаив дыхание, окунулся с головою, так что ненадолго совсем пропал из виду. Потом появился вновь, отдышался и двинулся к берегу. Юноша торопился. Вдруг его нога зацепилась за что-то, и он потерял равновесие, перепугался, наглотался воды, но благополучно выбрался на берег…

Азербад лежал на земле, переводя дух, а черная бездна, усеянная мириадами звезд, висела над ним. Он столько раз в своей жизни вглядывался в ночное небо, мысленно обводя контуры созвездий, что мог с закрытыми глазами перенести их на пергамент (правда, тратить этот дорогостоящий материал на такие глупости ему вовсе не хотелось). Отец Азербада был прославленным звездочетом, который прошел обучение у последнего вавилонского халдея, и свою страсть к наблюдениям за ночным небом передал сыну. Юноша, который обладал превосходной зрительной памятью, вглядывался в эту бездну, а она приближалась к нему, и в какой-то момент ему даже показалось, будто стоит протянуть руку и можно схватить самую яркую звезду. Небо словно поработило его разум, заставило забыть обо всем на свете. Он слился с этой бездонной черной пропастью. И, кажется, она что-то шепнула ему на ухо.

– Что это со мной? – наконец, очнулся от своего забытья Азербад. – Меня же звал Заотар!

Он наскоро оделся и вернулся назад, но… было слишком поздно. Под стены зиккурата со всех концов Вавилона стекался народ. Люди приходили с веточками тамариска, несли дрова, жгли костры, готовясь к встрече Нового года. Пробираясь сквозь толпу, Азербад недоумевал, как такое могло с ним случиться?– ему было до боли досадно, он знал, что Заотар будет недоволен и потребует ответа за столь дерзкое промедление, и силился что-либо придумать в свое оправдание. Но, как назло, ничего не приходило на ум, как вдруг раздался чей-то теплый голос с властными нотками: «Азербад, посмотри: Ормазд и Кейван соединились в созвездии Близнецов». От неожиданности юноша остановился и в растерянности оглянулся по сторонам: «Что бы это значило?»

– Послышалось, – решил он и продолжил путь, но снова тот же голос заставил его остановиться: «Взгляни же на небо, Азербад».

Когда юноша робко шагнул в палату, главный жрец храма окинул вошедшего гневным взором:

– Где ты был, Азербад? Почему не явился, когда я звал тебя?

– Владыко, – отвечал смиренно юноша. – Я виноват и готов понести любое наказание, но прежде выслушай, что я скажу.

– Говори, – снисходительно улыбнулся жрец.

– Владыко, меня задержало небо… – юноша остановился, а все вокруг дружно засмеялись, – да, небо. Сегодня, в канун Нового года, оно нам послало знак, знамение грядущего. Выслушайте меня. На протяжении последних недель я наблюдал сближение планет Ормазд и Кейван, а сегодня, только что, я увидел, что они соединились.

– Да ты смеешься над нами! – вскипел главный жрец. – Ты пришел сюда, чтобы рассказывать мне о планетах, об этих порождениях Злого Духа?

– Владыко, позволь мне объяснить: планете Ормазд покровительствует Господь наш – Ахура Мазда, – взволнованно говорил Азербад. – Это звезда царя небесного. Кейван же – владыка времени, испытаний и перемен, она указывает на обновление. Их соединение – это знамение грядущего. Вскоре должен родиться царь, которому суждено править всем миром. О его рождении возвестит новая звезда, которая загорится на небосводе.

– Как смеешь ты, атраван, перечить мне, главному жрецу храма огня? – гневно вскричал Заотар, вскакивая со своего седалища. – В святилище тебе не место. Отныне ты отлучен от Литургии нашей. Прочь с глаз моих!

Юноша покинул храм, провожаемый злорадными насмешками своих сверстников – атраванов, младших жрецов храма. Когда он скрылся из виду, вперед выступил почтенный старец, которого звали Хушедар. Был он хранителем Авесты, священного писания, передаваемого из поколения в поколение из уст в уста.

– Заотар, не слишком ли ты был суров к юноше?

– Учитель, он поплатился за свою дерзость и ослушание, – сухо отозвался Заотар, – и понес справедливое наказание.

– Ты отлучил его от службы и обрек на голодную смерть. Такой ты видишь справедливость?

– Он вознагражден по заслугам, – твердо стоял на своем Заотар и, не глядя ни на кого, добавил. – Учитель, я с глубоким уважением внимаю к твоим словам, но не проси меня за этого недостойного…

– Истина – наилучшее благо, – так сказано в Писании, – продолжал Хушедар. – Отец этого юноши был почтенным человеком и слыл великим звездочетом. Верно, он обучил своего сына искусству предсказаний по звездам. Юноша не лгал – Ормазд и Кейван соединились. Если сбудется его предсказание и явится звезда царя, ты должен будешь вернуть его… во имя Истины.

– Да будет так, – мрачно усмехнулся Заотар, мысленно рассчитывая на то, что слова мальчишки никогда не сбудутся. В этот миг один из служителей храма вошел в палату и что-то шепнул на ухо главному жрецу. Тот поднялся с места и торжественно возгласил:

– Рассвет уж близок. Выйдем же к народу, братия!

Гасли звезды на светлеющем небе. Жрецы во главе с Заотаром поднялись наверх, встав у подножия круглой башни, откуда площадь внизу представлялась белым морем, или снегом покрытой равниной.

Потухли костры. Кругом воцарилась тишина. Природа замерла, – ни дуновенья ветерка, ни хлопанья крыл ночных птиц, – как будто в ожидании чего-то необыкновенного, великого и волшебного. Почитатели Господа Мудрого, – все как один, – обратили свои взоры на небо, освещенное алою зарею. Сердца людей забились чаще в предвосхищении того радостного и незабываемого мига, знаменующего победу света над тьмой.

Восток алел, а вскоре из царства мрака пробился первый луч божественного светила, затем явился верхний краешек солнечного диска, торжественно и неспешно выплывающего на поверхность земли.

Сияние нового дня достигло Вавилона, града богов, и сквозь отверстую дверцу проникло в круглую башню, венчающую древний зиккурат. И, кажется, свершилось чудо. Каменная башня превратилась вдруг в подобие гигантского факела, – ее вершина вспыхнула и запылала, над нею взметнулся столб пламени. Белая площадь огласилась единодушным ликованием. Люди, махая веточками тамариска, запели великую мантру, прославляющую Творца:

Как Господин Бытия достойный,

Как Глава всего сущего в согласии с Истиной,

Предается звание Отца Благого Помысла,

Всего творения Мудрому

И Власть над ним – Господу,

Которого поставят Пастырем над бедными.

Огонь над башнею горел около четверти часа, а затем потух сам собою. Дверца, ведущая в святая святых, затворилась до следующего Нового года. Солнечный диск во всей своей красоте и полноте явил себя взору почитателей Господа Мудрого. И где-то в отдалении семь раз пропел петух.

***

Азербад вышел из храма в крайне подавленном состоянии духа. Он сгорал от стыда и брел, понурив голову. Ему казалось, что все знают о его позоре. Потому он прятал глаза от идущих навстречу, – толпы одетых в белое людей с ветвями тамариска радостно шествовали по улицам города по направлению к храму Огня. Юноша не видел ничего перед собой. Все было как в тумане. Ноги сами несли его за город. Остались позади сложенные из кирпича храмы древних богов Вавилона, царские дворцы с фонтанами, величественные ворота Иштар, облицованные синей плиткой и украшенные барельефами. Теперь все чаще попадались глинобитные хижины бедняков, живущих на окраинах. Вскоре и они миновали. Азербад шел по дороге, ведущей к древнему Сиппару. Он вдруг остановился и только теперь заметил, что солнце давно взошло, а это значило, что наступил новый день и Новый год. Звуки праздника долетели до него издалека. Он обернулся и увидел круглую башню зиккурата, которая нависала над городом. Горькие воспоминания вновь нахлынули волною, припомнились гневные слова Заотара: «В святилище не место такому, как ты…»

«Я отлучен от службы, – вслух проговорил юноша. – Что же я натворил?! Господь, – глядя на взошедшее солнце, крикнул он громко, выплескивая наружу всю боль своей души. – Господь, за что ты покарал меня? Я служил священному огню, но Ты наградил меня безумием».

Азербад шел, куда глаза глядят, и опомнился лишь, когда солнце поднялось высоко над горизонтом и стало нещадно палить его голову. Он огляделся по сторонам – впереди громоздились песчаные дюны, позади – едва виднелись городские стены. Местность, чем дальше, тем более унылой и пустынной становилась. По счастью, неподалеку рос тамариск, невысокое одинокое деревце, широко раскинувшее свои ветви, под которыми юноша спрятался от палящего солнца. Усталость свалила его с ног, и он прислонился к стволу дерева, наслаждаясь долгожданною прохладою, которая немного притупила нараставшее чувство жажды.

«Надо возвращаться, – понял, наконец, Азербад. – Пока еще не поздно. Кругом пустыня, я слишком далеко отошел от города. Вот отдохну и двинусь в обратный путь». Он устало сомкнул глаза и вскоре забылся спасительным сном…

Пробуждение было тревожным – юноша почувствовал прикосновение и открыл глаза. Но тревога оказалась ложной. Зеленый стебелек, украшенный золотистыми цветками, склонился над спящим и под действием легкого дуновения ветерка щекотал его по лицу. День клонился к вечеру. Солнце спускалось к западному краю земли. Азербад протер глаза и обратил внимание на растение, которое поначалу не приметил, будучи сильно утомлен. Он часто видел это растение раньше, когда служил в храме, и без труда признал в нем хаому, из которой жрецы готовят божественный напиток, вдохновляющий и придающий сил. Юноша изнемогал от жажды и решил выжать сок хаомы. Сам он никогда прежде этого не делал, но наблюдал за старшими жрецами, которые участвовали в Литургии. Правда, теперь под рукою у него не было ничего из того, чем пользовались жрецы в храме: ни ступки, ни пестика, ни чаши, – но он нашел выход. Сорвал желтые цветки и принялся растирать их в своей руке, которая вскоре оказалась липкой от вытекшей смолы золотистого цвета. Капли этого сока хаомы юноша слизал со своей ладони. Что было дальше, он впоследствии вспоминал отрывочно…

Азербад не помнил, как вернулся в город, помнил лишь свою радость, связанную с тем, что дома никого не оказалось. Мать и сестры все еще гуляли на празднике. Тогда он взял свой кожаный кошелек, полный серебряных монет, и вышел на улицу… Каким-то образом очутился на другом конце города, в районе, где жила городская беднота. Затем снова все поплыло. Кучка хмельных людей, распевающих похабные песни. Кислое вино какой-то грязной таверны. Безобразная женщина в жутком платье что-то говорила ему… Улица. Сумерки. Убогая лачуга. Кровать, кишащая клопами, пол, усеянный огромными крысами. И эта отвратительная женщина, обнажившаяся для него. Он стоял перед нею и смотрел дикими глазами, как из глубокой впадины между ног ее вылезают змеи… Вскоре все пространство крошечной лачуги кишело всякой мерзостью: крысами, змеями, жабами, гигантскими червями… Юноша закричал и бросился бежать без оглядки, но вскоре наткнулся на какое-то препятствие и, почувствовав глухой удар, упал без сознания.

Яркое солнце заглянуло в крохотное оконце, обращенное на восток. Азербад очнулся от продолжительного забытья. Он не понимал, где находится, и попытался пошевелить рукою, но движение причинило ему сильную боль. Он завопил, и этим привлек внимание хозяина дома, почтенного иудея Шимона, и его жены Мириам.

– Кто вы? – спросил Азербад, увидев склонившихся над ним людей. Он сказал эти слова на родном персидском наречии, в ответ же услышал арамейскую речь.

– Мы нашли тебя за городом, избитого, окровавленного, еле живого, – рассказывал хозяин дома. – Кто ты и где живут твои сродники?

– Как я оказался за городом? – тихо проговорил Азербад.