Петербургский день

Иванъ Александровичъ взялъ между т?мъ другой конвертикъ, вскрылъ и вытащилъ розовый листокъ, исписанный плохимъ женскимъ почеркомъ. Привычный взглядъ его быстро, въ разбивку, проб?жалъ по строчкамъ.

«Вы всегда были такой милый… не обращаюсь ни къ кому другому кром? васъ… маленькое денежное затрудненiе… расчитываю, что вы выручите… жду сегодня-же…».

– Зам?чательно, какъ женщины не ум?ютъ вести переписки; всегда у нихъ одно и тоже… проворчалъ Иванъ Александровичъ, и бросивъ розовый листокъ на коверъ, потянулъ со столика газету.

Но онъ тотчасъ зам?тилъ, что это вовсе не его газета.

– Что за новости? Ты и газету мн? какую-то чужую подсунулъ? – крикнулъ онъ на слугу.

Тотъ посмотр?лъ, пошевелилъ толстыми складками на лбу и пожалъ плечами.

– Опять швейцаръ перепуталъ. Удивительно даже!

– А самъ-то ты чего гляд?лъ? Сейчасъ иди, перем?ни.

Матв?й унесъ газету. Иванъ Александровичъ поднялся съ постели и занялся своимъ туалетомъ. Плескаясь и отфыркиваясь, онъ не безъ недоум?нiя зам?чалъ, что до обонянiя его достигаетъ какой-то весьма прiятный, св?жiй запахъ. Совершенно какъ на дач?, когда въ открытое окно потянетъ в?теркомъ съ цв?точныхъ клумбъ. «Нав?рное этотъ нел?пый Матв?й духи пролилъ», подумалъ Иванъ Александровичъ.

– Ты что это над?лалъ? Отчего это духами пахнетъ? – обратился онъ къ слуг?, какъ только тотъ возвратился съ газетой.

Матв?й потянулъ носомъ и повелъ усами.

– Пукетъ изъ себя пускаетъ, – отв?тилъ онъ.

– Что такое? Букетъ? Какой букетъ? – взволновался Иванъ Александровичъ.

– Хорошiй пукетъ. Вамъ прислали.

– Кто прислалъ? Когда?

– Давно прислали. Вы еще почивали.

– Болванъ! Отчего-же ты не сказалъ раньше? Гд? онъ?

– Что-жъ говорить, когда вы лежали. Я въ кабинет? на камин? поставилъ.

– А каминъ топится?

– Давно ужъ топится.

– Вотъ оселъ! в?дь цв?ты пропадутъ отъ топки.

– Где жъ имъ ц?лымъ быть.

– Н?тъ, ты меня съ ума сведешь! простоналъ Иванъ Александровичъ, и бросился въ кабинетъ.

На потухающемъ камин? красовался великолепный букетъ изъ темныхъ и б?лыхъ розъ. Но самые крупные лепестки уже совс?мъ сморщились, и н?которыя головки склонились внизъ.

– Болванъ! негодяй! неистовствовалъ Иванъ Александровичъ. – Такой букетъ, и сразу погубить!

Но Матв?й, очевидно, не соглашался признать свою вину.

– Съ этими пукетами завсегда такъ, – твердилъ онъ. – В?дь они, мошенники, на проволоку ихъ сажаютъ. Вотъ ежели-бы съ горшкомъ…

– Кто принесъ? Отъ кого? – спросилъ Воловановъ.

– Швейцаръ принесъ.

– Да отъ кого? Кто прислалъ?

– Посыльный принесъ.

– Отъ кого, я тебя спрашиваю! – крикнулъ Иванъ Александровичъ такимъ дикимъ голосомъ, что Матв?й даже отороп?лъ.

– Отъ неизв?стной личности, – пробормоталъ онъ сквозь усы.

Лицо Ивана Александровича начало понемногу проясняться. Онъ бережно перенесъ букетъ на письменный столъ, с?лъ въ кресло, запахнулъ полы халата, и съ наслажденiемъ втянулъ въ себя душистый запахъ. На губахъ его появилось нечто врод? улыбки.

– Ни записки, ни карточки, ничего не было? – спросилъ онъ.

– Откуда имъ быть! – отозвался, снова ободряясь, Матв?й.

– Какъ ты по-дурацки отв?чаешь, – снисходительно зам?тилъ Иванъ Александровичъ. – Чтожъ, посыльный такъ и сказалъ: не приказано, молъ, говорить, отъ кого прислано?

– Будетъ онъ, тоже, разговаривать!

Матв?й удалился, и черезъ минуту подалъ чай и филипповскiй калачъ. Иванъ Александровичъ продолжалъ задумчиво улыбаться. Эта улыбка все расцв?тала подъ его пушистыми усами, разливалась по вс?мъ чертамъ лица.

«Отъ кого бы, однако, этотъ букетъ? – думалъ онъ. – Чрезвычайно, чрезвычайно мило. Такого вниманiя нельзя не оц?нить. Но кто такая? Безъ сомн?нiя молоденькая, хорошенькая женщина; некрасивая не р?шилась бы. Нав?рное препикантная особа. И какая таинственность… О, женщины ум?ютъ. Она, очевидно, расчитываетъ на мою проницательность. И она не ошибается. Я ее знаю, эту прелестную незнакомку. Знаю, знаю… (Улыбка Ивана Александровича сообщилась его глазамъ, и они приняли чрезвычайно плутовское выраженiе). Это В?ра Михайловна, жена нашего директора. Она им?етъ неприступный видъ, но насъ этимъ не проведешь. Н?тъ, не проведешь! Ея мужъ – челов?къ государственнаго ума, но онъ вдвое старше ея; и притомъ, у него уши и губы оттопыриваются. Она, она, больше некому».

Иванъ Александровичъ вскочилъ и прошелся н?сколько разъ по кабинету, потомъ щелкнулъ пальцами.

– Я долженъ написать ей н?сколько строкъ, поблагодарить ее, показать, что я понялъ. Написать тонко, умно, остроумно; это у меня выходитъ – р?шилъ Иванъ Александровичъ, и прис?въ снова къ столу, раскрылъ бюваръ.

Н?сколько строчекъ потребовали, однако, добраго часа времени и почти ц?лой коробки бумаги. Наконецъ записка была сочинена. Воловановъ позвалъ Матв?я и приказалъ сб?гать за посыльнымъ.

– Вотъ, любезный, снеси это по адресу. И если лакей или курьеръ спросятъ, отъ кого, скажи, что не приказано говорить. И даже вотъ что лучше всего: отдай письмецо горничной, чтобы барын? въ собственныя руки, – распорядился Воловановъ, отпуская посыльнаго.

«Теперь какъ разъ мужъ у?халъ въ департаментъ, она одна, и… чудесно»! проговорилъ онъ вслухъ, снова щелкнувъ пальцами. – «Недурненькiй завязывается романъ, весьма недурненькiй».

Онъ сталъ глотать простывшiй чай и прожевывать филипповскiй калачъ, терп?ливо б?гая въ то же время по развернутой газет?.

«Однако, что новаго? Не могу же я вы?хать изъ дому, не зная о чемъ и что говорить», – торопилъ онъ самъ себя.

«Въ телеграммахъ ничего. Производствъ никакихъ. Покойниковъ много, но все какiе-то неизв?стные. Передовая о пониженiи пошлины на антрацитъ; какое мн? д?ло до антрацита? Въ фельетон?, однако, что-то философское. Это хорошо: такiе фельетоны всегда даютъ, о чемъ говорить въ обществ?. Новыя мысли бываютъ. Вотъ и тутъ, что-то о восточной цивилизацiи. Такъ, такъ, очень хорошо. Восточная цивилизацiя неизм?римо выше европейской… очень хорошо. Она сберегаетъ народы, оставляя ихъ въ безд?йствiи… отличная мысль! Объ этомъ даже съ дамами можно говорить».

– Матв?й, од?ваться!

Матв?й появился, но вм?сто того, чтобъ принять на руки сброшенный бариномъ халатъ, ухватился за букетъ и понесъ его вонъ.