Гадкий утенок. Сборник рассказов для женщин

– У нее, как всегда, не хватило времени для меня. А ты уже пришел за мной?

– Да, но у тебя еще есть время. Немного, но есть.

– Это хорошо. – Во взгляде дерзкая улыбка. – Ты пришел за мной. Ждала. Ты принес отдых мне.

Он подошел села рядом с кроватью. Взял безвольную руку. Она лежала, каждый вздох давался ей с трудом. Он пришел, чтобы она могла разрешиться от этого бремени, что нес он, бремя смерти. Но он не мог просто взять ее. Тоска, которая сдавливала ее грудь, была так велика, что даже он не мог нести ее тяжесть. Дитя сумерек, приносящий на своих плечах смерть, должен ей пропеть песнь жизни. Смертью смерть поправ.

– Я пришел. Ты ждала меня? – Его мало кто зовет. Иногда он приходит неожиданно, преждевременно. Но тут, кажется, все по взаимному согласию.

– Да. Наконец. – Опять улыбка.

– Я буду с тобой, я не покину тебя.

– Спасибо. У тебя теплые руки. – Рука шарит по пальцам моей руки. Минуты, тепло покинет эту руку. Не умирай, но не могу.

– Ну, да, конечно. То, что вы думаете обо мне, это не правда, совсем не правда.

– Я не боюсь того, что будет дальше. Просто очень тягостно одиночество. Хорошо, хорошо, что ты побудешь рядом со мной. Так одиноко, тоскливо.

– Да, не волнуйтесь. Может быть, вспомните что-нибудь, что было вам дорого в жизни?

– Да, конечно. Так много всего. Так много, что даже не знаю с чего бы я начала вспоминать. Конечно, конечно, с вечеринки. Той вечеринки у друзей, когда я встретила своего Адама. Он недавно пришел из армии. Такой… такой высокий, стройный, белокурый с горящими глазами. Он подошел ко мне.

– Вы танцуете? Может, потанцуем? – Я до сих пор помню эти слова и его голос.

– Да. – Могла ли я ему отказать. Да кто мог отказать моему Адаму. Мы закружили в танце. Потом, разгоряченные, пили холодную воду. Смеялись. Болтали о всяких глупостях и снова кружились в танцах. Его крепкие руки на моей талии, мои руки обнимают его твердые плечи. С этого момента на вечеринке для меня уже не существовал никто, даже комната словно исчезла для меня. Потом он провожал меня домой, а на прощанье так и не поцеловал. А только сказал: Я бы хотел увидеть вас еще раз. И мы стали встречаться. Нашим любимым местом была набережная. Я до сих пор помню каждый камешек там, каждую выбоину на мостовой. Мы бродили там, как дети, держась, рука об руку. Встречались мы так месяца три, может, побольше. Когда однажды Адам, обняв меня за плечи и шутливо касаясь губами моего уха прошептал: выходи за меня замуж. Я не ответила словами, я ответила поцелуем. Этот дурачок так и не осмелился меня поцеловать до этого момента. Свадьба не была шикарной, была веселой. Мы стали жить на съемной квартире. Он не хотел, чтобы я работала, но я настояла. Я убедила его, что так мы быстрее накопим на собственное жилье. Любовь давала мне такие силы. Я не замечала усталости, когда вечером хлопотала по дому. А когда Адама дома не было, а я гладила его носки, его рубашку. Мне казалось, что он все равно здесь, рядом. Вот его горячее тело, его яркая улыбка. Он здесь, он постоянно со мной. Не думаю, что повседневность затянула нас. Мы часто ходили к друзьям, моим или его. Его друзья отличные парни. Они шутливо ухаживали за мной. Смеясь, наблюдали, как Адам хмурится. Мне нравилось, что он меня ревнует. Мы не оставили без внимания и нашу набережную, где зародилась наша любовь. Наконец, мы скопили некоторую сумму денег, чтобы купить квартиру в кредит. Мы переехали. Как мы радовались нашему гнездышку. Но вот пришел день, когда я поняла, что во мне зародилась новая жизнь. Я сказала об этом Адаму ночью. Как неистово он меня целовал. Смеялся, как ребенок. Радовался. Готов был броситься к окну и в окно кричать: у меня будет ребенок. Шальной мальчишка. С этого дня он настрого запретил мне работать. Он часто, очень часто интересовался, как он, ребенок. Если это будет девочка, спрашивала я. Какая разница. Это мой ребенок. Мы с волнением и радостью ждали день, когда появится наша дочка. В тот вечер, когда начались схватки, он был дома. Он был напуган, мне пришлось успокаивать его, пока ждали скорую помощь. Потом в палате, когда я уже родила, сестра мне сказала: безумный папочка, бегал тут. Волновался. Всех теребил. Я хотела даже поставить ему что-нибудь успокаивающее. Я только улыбалась. И вот светлый, радостный миг, когда дочку принесли ко мне, и она первый раз губками взяла мою грудь. Вот день, когда счастливый и гордый Адам отвез нас домой. Вечерами, когда был дома, он постоянно бегал к колыбели посмотреть, как она спит. Любовался ею и играл с ней. Наблюдал. Для него это был весь мир. Он баловал Кэтрин, постоянно возился с ней. Порой, я даже ревновала его. А порой, просто стояла и любовалась на них. Даже в постели, мне казалось, он больше говорит о Кэтрин, чем о любви ко мне. Но я смирилась с этим. Ведь Кэтрин это же мой ребенок. А Адам, Адам мой большой ребёнок. И вот мы повели Кэтрин в школу. К тому времени мы рассчитались с кредитом и чувствовали себя спокойным и уверенным. Бабушки с дедушками тоже безумно любили внучку. Подарки, прогулки, шалости. Я не видела в этом ничего особенного. Я не поняла тогда как это опасно, что у нас растет большой эгоист, который будет любить, по большому счёту, только себя. Мы купили подержанный автомобиль. Во время отпуска мы ездили по дорогам Америки, останавливались в дешевых моделях, но чувствовали себя настоящими богачами. Я видела, что в глазах Адама любовь ко мне не угасает, а только разгорается с новой силой. Эти двое, дочка и муж, заслонили от меня весь мир, они стали моим воздухом, моим дыханием. Наша дочка подрастала. Она становилась настоящей красавицей. Я думала, что жизнь удалась, но, оказалось, неправа. В то утро Адам чуть дальше задержал свой поцелуй, улыбнулся и сказал: вечером тряхнем стариной, сходим куда-нибудь. В этот день он сорвался с лесов. Адам умер в больнице. Я несколько дней не выходил из комнаты, тупо сидела в кресле. Разум не хотел принимать это горе. Иногда я перебирала его рубашки, прижимала их к лицу. Вдыхала аромат воспоминаний об Адаме. Я думала время притупит эту боль. Но оказалось, она с каждым днем усиливается. Потом я бывала у него на кладбище. Но чаще я ходила на набережную, набережную, по которой бродили мы вместе. В шелесте волн мне чудился его смех. Мне казалось, стоит мне повернуть голову и я увижу его. Порой я брала с собой цветы, и, бредя по набережной, роняла их на мостовую. Потом подставляла лицо, залитое слезами, ветру и мне чудилось, что его рука касается моей щеки. Постепенно дочь отдалилась от меня. Мама, перестань плакать. Ну, нет его. Мир вовсе не сошелся клином на твоем Адаме. Жизнь продолжается. Я, конечно, могла бы покончить со своим одиночеством. Были еще мужчины, которые смотрели на меня с интересом, но не способна была предать его. Днем я убеждала себя, что он просто ушел на работу. Вечерами я говорила, что он пошел принимать душ, сейчас выйдет. А ночью я фактически ощущала, что он здесь, рядом со мной. Постепенно и верно я сходила с ума, наверно, так бы и случилось, если б однажды я не задремала в кресле днем. И увидела, он стоит в дверном проеме. У меня не было сил подняться навстречу. Он сделал несколько шагов в комнату, остановился и улыбнулся мне. В его глазах сверкнула лукавая искорка.

– Любимая, мы еще встретиться, у нас еще будет время. Поверь, нас ждет еще встреча. Не падай духом.

Бесконечная череда дней заполнилась для меня ожиданием. Ожиданием новой встречи. Когда мы встретимся, нас вновь закружит танец, как в первый день нашей встречи. И жизнь вернулась, вернулась ко мне. Теперь, теперь у меня была цель в этой жизни. И вот остались считанные мгновения. Ты отведешь меня к нему?

– Да. – Питер обещал ей. Теперь он знал, что такое любить. Он испытал это чувство.

– Что, уже пора?

– Пора.

Она шла по залитой солнцем аллее. Осенняя листва играла мелодию вальса. Разноцветные листья, кружась, падали ей под ноги. Там, в конце алле, стоял он, улыбаясь, распростер объятья. Он ждал ее. Она подбежала к нему. Сбросила туфли и бежала, босая, по ковру из осенних листьев. Она почувствовала объятия его сильных и любящих рук.

– Любимая. Любимая. – И вальс закружил их. Деревья роняли на их головы и плечи листву. Так осыпают на свадьбе молодоженов зерном и цветами.

Мужчина ладонью прикрыл ее веки, встал и вышел в коридор. Тихо прошел по коридору и вышел в ночь, туда, где ночь целовалась с утром. Аллилуйя, аллилуйя. Слава тебе Боже. Вечная жизнь, смертью смерть поправ. И знает долгая ночь, что настанет рассвет.

Настоящая блондинка

Если вы хотите стать настоящей блондинкой пользуйтесь крем-краской Бэзил. Вы станните блондинкой от кончиков волос до корней и даже глубже.

Вообще от природы я брюнетка. И не крашусь. Но в душе, в душе я истинная блондинка. Романтичная, глупая, взбалмошная блондинка. Но хорошенькая, очень хорошенькая. Все при мне. Такое личико, фигурка, ножки. Ну, истинная блондинка.

Наступило утро. Для меня утро приходит после полудня. У каждого свое время, когда наступает утро. У меня это полдень. Мне нужны денежки, следовательно, я должна увидеть папочку. Своего родненького. А как и где я могу его увидеть. Когда у меня наступает утро, он уже на работе в своей компании, где он генеральный директор. Когда у меня заканчивается день, насыщенный всевозможными заботами, а это три или четыре часа ночи…. Или утра? Впрочем, какая разница. Папочка еще спит. Следовательно, мне надо съездить или сходить к нему на работу. Так, решено, я иду пешком. Вы представляете, ехать на машине с нашим водителем, Петькой, который постоянно смотрит на меня маслянистыми глазками и при этом у него текут слюни…. Конечно, посмотреть есть на что. Это обо мне. Тут найдется, на что посмотреть. Не на этого же идиота. Если б вы видели рожу этого Петьки! С такой рожей в полночь по кладбищу бегать. Ни один покойник из могилы не встанет. Они от страха будут зарываться глубже. В такой момент их ни один суд, даже тот, о котором говорят, что он страшный, из могилы не поднимет. Мой папочка никакого суда не боится. Любому судье, это он так говорит, надо знать, сколько предложить и как. Так о чем я? О покойниках? Или о Петьке. Петька живой. Не путайте меня. Это о его роже. Я могу сесть на заднее сиденье, что я обычно и делаю. Вы скажете, водителя можно сменить. И я так думала. Но мой папочка имеет совсем другие мысли. Такого страшилу он взял, что бы я не возжелала ближнего своего. В салоне автомобиля он – ближний. Хотелось бы узнать, секретарша моего отца – это ближний его или дальний. Но ее он желает. У моей подруги, у Аленки, такой симпатичный ближний. Ну, водитель. И она его постоянно желает. Сама мне рассказывала. Так вот, я пыталась. Вы чего? О чем подумали? Я просто пыталась забиться в дальний уголок на заднем сиденье автомобиля. Отгорожусь от него гламурным журналом. Листаю страницы этого изумительного издания. Я понимаю, есть мудрые книги, которые и следует читать. Это мне в институте говорили. И в книгах этих есть ответы на все вопросы. Материализм и эмпириокритицизм. Там этот, как его. Забыла. Так, автор ругает каких-то мужиков. Я с ними не знакома. Троцкий, Бухарин, Базаров, Мах. Он их там называет проститутками. Может они по улице голыми ходили? Так этим никого не удивишь. Плохо, что ни одной картинки. Я бы взглянула на них. И в этой книге ответы? Где там сказано, что следует одеть в этом сезоне? А какие туфли? Оттенок помады? Вы тоже не нашли? Теперь вам ясно, где можно найти ответы на все вопросы, в журнале. Когда я прячусь за журналом, то все рано вижу, Петька в зеркало смотрит. Сосредоточиться не дает. Когда дверку машины открывает и предлагает мне выйти, руки у него потные. Решено, я иду пешком. Пройдусь, посмотрю город. Через окно авто не разглядишь, как следует. Развеюсь. Куда бы я не пошла, всюду одни и те же лица. В ночном клубе, в фитнесе, в салоне красоты. От них начинаешь уставать. Все одеваются у известных кутюрье, у всех прославленные стилисты. Смотришь на любимую подругу. Вот дура нечесаная. Обидится? – Не страшно. А дойдет это до ее блохочеса. Визгу будет. Такие станут говорить обо мне, что у меня нет вкуса. Что ничего не смыслю в истинной красоте. И куда мне идти делать прическу? Туда, куда все ходят? Вы сами поняли о чем говорите?

Одним словом, выбор сделан. Я отправляюсь пешком. Такая экскурсия в мир. Посмотрю, что в моде у обычных людей. Я несколько сентиментальна, мне бывает жаль народ. Свои платья я привожу чаще из Милана или Парижа. Там есть несколько неплохих мастеров. Что одеть сейчас? Выбор одежды – процесс сложный. То, что я одеваю, когда выхожу с подругами, не подойдет. Это не подойдет. Нет. И это – нет. Правда Родику нравится, как одеваются простые девчонки из предместий. И я встречаясь с ним, одеваю что-то такое. Мы с подругой не говорим этим ребятам, кто наши родители. Это такая шутка, словно Счастливый султан Гарун Аль Рашид, выхожу в свой Багдад. Если эти ребята узнают, кто наши родители, то будь мы уродинами, они бы говорили о нашей неземной красоте. А так, хоть правду услышать. Родик мне наскучил. Отдам его Клавке. Пусть забирает, кому он нужен. У Родика крутая тачка, костюмчик – улет, но я уже обещала Клавке. Пусть берет его себе, если хочет. Он не в моем вкусе. Прежде всего, юбка. Эта подойдет. Кажется, я купила ее в Париже сезона три тому назад. Длинная и пышная. Такие сейчас не носят. Отстой. Блузка. Блузочка. Эта подойдет. Полупрозрачная ткань. Сквозь нее чуть просвечивает мой лиф. Сверху набросим жакетик. Теперь…. Теперь. М-м-м. Колечко. С этим крупным бриллиантом. Нет, не смотрится. Лучше с изумрудом, небольшим в обрамлении мелких бриллиантов. Кулон и серьги с изумрудами. Очень скромно. Выглядит даже бедновато. Босоножки. Вот эти. Надеюсь, что папу не хватит удар. Впрочем, он его хватает всякий раз, когда я прошу денег или узнает, сколько стоит что-то из моей одежды. Как эти босоножки. Он кричал. Господи, как он кричал. Что?! За эти два ремешка! Отдать столько денег. Ха, ха, ха! А что я должна одеть на свои ножки. Вериги? Что б искалечить мои прекрасные ножки? Может на этот раз, папу не хватит его излюбленный удар. Посмотрела на себя в зеркало. Боже мой. Боже мой, во что я вырядилась. Да в этом же впору выйти в этот…. Да, как же называется?! Где коровы стоят рядами. Их там еще доят. На ферму к телятам. Нет, это ужас. Лучше в этом идти к церкви. В руки взять кружку. В таком только милостыню просить. Прохожие будут рыдать и кидать доллары в мою кружку. Вот я и готова пуститься в путь за милостыней к своему собственному папочке. Какая-то мелочь. Что ему жалко? На карманные расходы. Пустячок. Миллион рублей. И Евро. Совсем немного. Такое есть в сумочке любой девушки. Я прошла квартал, что двигаться по этим выбоинам и колдобинам в моих босоножках, это все равно, что ехать в Ламборджини по свежевспаханному полю. Меня не пугают трудности, зато я смогу приглядеться к прохожим. Дорогу одолеет идущий. Вот я и иду. Хм. Смотрите-ка, какая женщина. Ах, какая женщина. Просто прелесть. Такое впечатление, что она всю жизнь питается одной жареной картошкой. И эту картошку засунули в тот мешок, который она надела на себя. Я бы эту даму не пустила мыть общественные туалеты. Знаете почему? Унитазы растрескаются от ужаса. Вон мужик, его джинсами не стыдно пол мыть. Футболка. Ей можно пугать ворон на огороде. Разве так можно жить. Вон девчонка. Вполне симпатичная. Даже очень. Где она купила это платьице. В какой деревне. А походка? Ужас. Кто ее научил так ходить. Неужели, родная мама. Она что, сумасшедшая. Я иду даже по этому битому тротуару, как по подиуму. Еще девчонка. Топик, юбчонка из дерюги. Туфли. Из мастерской, где шили сапоги для солдат в сорок первом году. Тогда жизнь была трудная, там можно было понять. Но сейчас модель под кирзу? Господи, смотреть на прохожих сил нет. У нас чудесный город. Парень, смотрит на меня, как бездомная собачонка на кусок колбасы. Я, конечно, прохожу мимо него, как проходят мимо урны, в которую даже нечего бросить. Дохожу до очередного перекрестка. Там, на другой стороне стоит этот, техглазый. И мигает мне. Мне подмигивает. Желтый, красный, зеленый. Ну, и мигай себе. Я дождалась, когда он мигнул мне зеленым, и спустила ножку с бордюра. Тут ветер. Такой озорник. Как дунет. Моя юбка а ля бабушка Просковья задралась мне прямо на лицо. А под ней…. Что? Изящные трусики. Это я несколько преувеличила. Сильно преувеличила. Намек на трусики. Я пытаюсь юбку опустить, чтобы идти дальше. Борюсь с этим озорником – ветром. Тут как все машины загудят. Бибикают и бибикают. Они что, надеются, что я задеру себе на голову юбку еще раз на бис. Не дождутся. Иду дальше. На той стороне канареечник. И дудит в свою дудку. Свисток. Это я уже на красный свет иду. Оштрафовать решил. Попробуй. Я спокойно подхожу к краю тротуара, где этот с дудкой стоит. Делаю вид, что подвернула каблук. И падаю. Падаю. В это время чуть расстегиваю свой жакетик. Падаю на грудь к этому в канарейке. Руками опираюсь на его плечи. Зачем я это сделала? Вот дура. Я же блондинка. Я ободрала о его форму свои ладони. Теперь делать нечего. Не знаю, от чего больше. От боли в ладонях или от ужаса, что я действительно могла сломать каблук моих любимых босоножек, у меня навернулись на глаза слезы. Я была готова рыдать. И я почти рыдала. И голос мой шептал:

– Спаситель. Мой рыцарь. Вы спасли меня.

У этого, который в канарейке, дудка выпала изо рта. Глазенками хлопает и пытается меня поддержать. Так ухватил ниже талии, словно именно эта часть моего тела собирается упасть. Может я и блондинка в душе, но он, то… Он то…. Он всего на всего мужик, а они так быстро ломаются при виде такой неземной красоты, как я. Он тотчас забыл о штрафе. Сейчас он чувствовал себя моим спасителем.

– Вы подвернули ногу. Вам срочно нужно в больницу.

– Да. – В моем голосе страсть. Женщина вамп в объятиях самого сексуального мужчины. Моя грудь высоко вздымается. Этот дубина готов поверить, что я вот-вот начну срывать с него одежду. Мог бы подумать о коже на моих руках. Я же не чистильщица рыбы. Моими руками по наждачной бумаге его мундира.

– Да. Моя нога!

Слезы катятся по щекам. Я рыдаю не от боли, а о возможной потере моих босоножек. Этот мужик начинает махать полосатой палкой, чтобы остановить машину и отправить меня в больницу. На мое горе останавливается не машина. Вы бы видели, что остановилось. Кирогаз на колесах. Одно утешение, оттуда выскакивает парень такой высокий, красивый. А улыбка? Что за улыбка. Потрясающая улыбка. Мой спаситель кричит этому парню.

– Срочно, срочно девушку в больницу.

– Срочно, – думаю я, – в больницу. И лучше, если больница будет в трех сутках езды, которые я проведу рядом с этим парнем. Какая же я блондинка. Я блондинка в квадрате. Надо, прежде всего, думать. Как я могла так поступить. Забраться на сиденье, которое таковым называлось по недоразумению, внутри этого кирогаза. Я ощутила все это сиденье. Возможность того, что я порву юбку, это полбеды. Ее все равно выбрасывать. Но я заработала пару, тройку синяков. Это было ужасно. Дверца машины за мной захлопнулась с таким треском. Мой спутник с потрясающей улыбкой сел за руль. Посмотрел на меня и говорит:

– Куда едем?

Я назвала адрес компании «Проджет». И мы тронулись. Кто мы? Естественно, кирогаз на колесах и я. Только кирогаз тронулся по дороге, а я тронулась умом. Ехать внутри этого кирогаза. Когда его собирали, то забыли установить амортизаторы. Но я этого не знала. И сидеть на этом кресле… Впечатлений от его пружин мне уже хватило.

– Вас как зовут? – Черт возьми, какая улыбка. А руки. Эти руки должны обнимать меня, а не руль.

– Света. А вас? – О, Боже, только бы не Грег, Ален или Фред.

– Гриша. Вы, Света, едете на работу? – С чего это он взял? Да, в таком наряде только на работу. Чистильщица мусоропроводов.

– Да. Да, на работу. – Пусть так. Интересно, что мне делать на работе.

– Вы работаете в этой компании? – Просто гений логики. Это компания работает на меня.

– Да. Да, я там работаю. – Святая ложь. Мужики должны верить в свою гениальность и проницательность. На фоне блондинок они все такие. За это нас и любят.

– А кем работаете? – Смотрит на меня озорным взглядом. Глазищи-то какие.

– Уборщицей. А вы кем работаете? – Я пытаюсь перевести разговор на него. Закончим спрашивать обо мне. Мужчины так любят говорить о себе. Им непременно надо рассказать какие они замечательные. Павлины.

– Я программист. Пишу программы. Решаю разные проблемы, связанные с компьютерами. – Лицо сразу стало серьезным.

– Это так интересно. Просто невероятно. – То, что мужчина делает, самое важное в мире. Как будто нет более интересных тем. Вот неделя моды в Милане. Там будут такие люди. Мужикам этого не понять. Им о футболе, хоккее, о вздорных железяках хочется говорить. Я искренне надеялась, что Мистер Улыбка теперь до конца пути будет вещать о тонкостях программирования тупой уборщице. Это мне-то, окончившей с отличием Кембридж, специалисту по биржевым сделкам. Я свободно говорю на трех европейских языках. Ох, как я ошиблась. Это была моя роковая ошибка. Надо было о футболе. Но, честно говоря, я не понимаю, зачем голоногие парни в трусах бегают по полю с единственной целью, пнуть мяч или, если не удастся пнуть мяч, пнуть другого парня. Он бы щебетал о передачах, пасах, нападающих, а я бы восхищенно хлопала ресницами. Но нет, мистер улыбка повернулся ко мне. Смотрел бы лучше на дорогу. Посмотрел и спрашивает:

– А что, в вашей фирме все уборщицы одеваются, как вы и полощут свои драгоценности в грязном ведре?

Честно говоря, я немного смутилась, но выход нашла.

– Во-первых, это не драгоценности. А дешевая бижутерия. Во-вторых, я свою одежду стираю «Лаской». Она придает даже таким старым вещам хороший вид.