Бунтующий Яппи

– Точно. Пускай только делегатов от подъездов. Остальных на хуй. На улице подождут, – обрубает он.

– Есть! – Ира берёт под козырёк и исчезает из кабинета.

Кокоша скользит взглядом по стульям, расставленным для делегатов.

– Короче, порядок такой, – говорит он нам. – Сейчас они зайдут, и я вас представлю. Тебя, Андрей, как моего помощника, а Вас как адвоката, специалиста по таким искам. Потом мы их внимательно послушаем. Так надо. Хотя я вам уже всё в принципе рассказал. Всё равно. Пусть языками почешут. Потом вы по очереди встанете и скажете, что мы все вместе собираемся делать. Только надо будет им очки втереть как следует, бля. Про защиту их конституционных прав и прочую хуйню. Чтоб они думали, что у нас всё под контролем.

– Виктор Владимирович! – взмолилась секретарша, отворяя дверь кабинета. – Они мне уже всю душу вымотали!

– Что? – недовольно спросил Кокоша, прерывая инструктаж.

– Хотят войти… – Она выразительно указала взглядом за дверь.

– Ну, пусть заходят уже, – равнодушно махнул рукой депутат.

В ту же минуту в кабинет под полупрезрительным взглядом секретарши цепочкой потянулись оробевшие граждане, возглавляемые невысокого роста полной женщиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти, с криво накрашенными губами цвета «баклажан».

– Я же знала, что Вы нас уже давно ждёте, Виктор Владимирович! – бодро объявила женщина и испепелила взглядом секретаршу. – А вот Ваши, с позволения сказать, сотрудники!

Она остановилась, и её съехавший набок огромный малиновый шиньон задиристо встопорщился. Секретарша изобразила полную отстранённость.

– Виктор Владимирович, да Вы же поймите, Вы наша единственная надежда! – Женщина бросилась к Кокоше, и я решил, что она сейчас рухнет ему в ноги.

– Здравствуйте, Вера Семёновна, – поморщившись, улыбнулся Кокоша.

– Значит, Виктор Владимирович, что я Вам сейчас скажу. А они пускай пока рассаживаются… – Она деловито взяла его за локоть и отвела в сторону. В эту минуту её переполняла гордость оттого, что ей целиком удалось завладеть вниманием депутата. Она стояла рядом с ним, живым воплощением власти, и каждый её суетливый жест, каждый взгляд, каждое взахлёб произнесённое слово приобретали вдруг особенное значение.

– Вы только посмотрите на неё… – Меня мягко потрогали за запястье. Очень благовоспитанная дама присела слева от меня.

– Я присяду рядом с Вами? Позволите, молодой человек? – спросила она.

– Конечно. Пожалуйста, – пожал я плечами.

– Меня зовут Ирина Фёдоровна, – представилась дама.

– Очень приятно. Андрей.

– Вы, верно, адвокат?

– Нет, адвокат вот. – Я указал взглядом на сидящего справа адвоката, который чуть поклонился и подарил даме чарующую детскую улыбку.

– Михаил Аркадьевич Русальский, адвокат, – сказал он, одновременно протягивая ей визитку.

– Очень приятно, – отвечала дама. – А Вы, наверное, помощник депутата? – спросила она у меня.

– Да, – ответил я.

– Я всегда сажусь здесь, – продолжала Ирина Фёдоровна, – не с остальными. – Она кивнула на располагавшихся против нас граждан. – Мне можно. Я тоже помощник Виктора Владимировича в некотором роде. Без меня ему пришлось бы невероятно тяжело. Вы себе не представляете, что это за люди! Вот с виду все более-менее приличные, у всех сейчас одна и та же проблема, которую надо решать сообща, но внутри, Боже мой, каждый хочет выгадать свой корыстный интерес. Как их организовать? Как элементарно заставить их выбрать делегатов и направить в одно место? Видите эту женщину? – Она осторожно кивнула в сторону Веры Семёновны, которая всё ещё цепко держала депутата. – С виду такая активистка! Борется за общее дело! А на самом деле, – Ирина Фёдоровна понизила голос, – я-то знаю, что ей предложили 10 000 рублей за её акции, и сейчас она думает, как бы ещё подороже их продать!

Я делал вид, что наблюдаю за всё прибывавшими гражданами, которым уже не хватало стульев, и они становились вдоль стен депутатского кабинета, а на самом деле внимательно слушал Ирину Фёдоровну.

– Я Вам больше скажу, Андрей… – Она снова доверительно коснулась моего запястья. – Сейчас эта особа рассказывает Кокоше то же самое про меня, будто бы это я согласилась променять совесть на деньги! Но Виктор-то Владимирович не дурак. Он не может поверить всей этой грязи. Я единственный преданный ему человек. Я даже знаю, кто из здесь присутствующих ещё продался. Вон видите, видите, – она снова перешла на шёпот, – вон ту мадам в идиотской зелёной шляпе. Она тоже себе на уме, хотя и громче всех возмущается. А остальные? Остальные – простые безграмотные люди, которые понимают, что их надули, обвели вокруг пальца, но толком не знают, как это произошло, – с грустью завершила Ирина Фёдоровна.

– Ну что? Начнём? – громко сказал Кокоша, освобождаясь наконец от Веры Семёновны, которая отошла от него и заняла место на правом фланге с самого края, так чтобы ей видны были и граждане, и мы, расположившиеся напротив.

– Начнём, начнём. Чего тянуть-то? – прокатилось по толпе.

– Здесь у нас сегодня адвокат Михаил Аркадьевич Русальский, большой специалист по защите прав акционеров. – Кокоша рукой указал на адвоката, который привстал и обезоруживающе улыбнулся. – И мой помощник Андрей Александрович Гриневич. – Я встал и снова сел, уловив едва заметный старческий ропот: «Какой молодой».

– Ну, кто скажет? – Кокоша обвёл собравшихся взглядом. Граждане заёрзали, некоторые неловко отвели глаза.

– Так кто? – вполголоса спросили из толпы.

– Кузьмович, может?

– Ну.

– Как старший.

– Ну.

– Пётр Кузьмович, скажи хоть ты! – крикнула Вера Семёновна. – Тебя ж первого обмишулили.

Из рядов поднялся худосочный глазастый, как лунь, старик и, испуганно озираясь по сторонам, засипел:

– Ну, это как. По порядку, начить, надо рассказывать. Начить, я дома был, когда они постучали. Вечер был уже. Часов семь или шесть ли? Не помню. Валька у меня в магазин ушла за хлебом. И я один сидел. Ну, я открыл. Они мне говорят, здравствуйте, дедушка, говорят, мы, говорят, из обществ… общественной какой-то организации. Вроде как пионэры, начить, раньше были.

– Да кто они-то, Кузьмович? Что за пионэры? Ты людям-то скажи, а то не поймут.

– Они-то. Ну. – Кузьмович развёл руками. – Они. Парни какие-то. И девка с ними. Молодые. Вы, спрашивают, хотите, чтобы у Вас во дворе ещё один дом стоял? Так я говорю, чёрт, говорю, знает, какой ещё дом? Они, мол, тут фирмачи московские землю купили, будут скоро дом строить, представляете, мол, шум, грязь у Вас под окнами. Я говорю: это, конечно, не дело. А они: мы, мол, подписи собираем на запрет строительства. Если в Вашем доме половина людей против будет, так, дескать, запретят. Хотите, спрашивают, чтоб запретили? Ну, я говорю: хочу, начить. Они, мол, хотите – распишитесь. Вот так. Я и расписался.

– А где ты расписался? – вмешалась Вера Семёновна. – Скажи.

– Ну где? Листочек, начить, там у них был такой обычный в клеточку.

– А на листочке-то что? Что было?

– Да ничего не было. Просто белый листочек. Пустой. Ну, я же не знал, не подумал то есть.

– Так, можно я скажу, – нервно поднялась женщина в зелёной шляпе. – Кузьмович, садись.

– Истеричка, – шепнула мне на ухо Ирина Фёдоровна. – Сейчас даст всем прикурить.

– Так, это до каких же пор над нами будут издеваться?! – Глаза женщины сухо и лихорадочно сверкнули из-под полей зелёной шляпы. – Давно пора уже пойти и разгромить всё заводоуправление к чёртовой матери! Где вы, настоящие мужчины? Ну, где вы? Где вы? – Она огляделась. – Вот Вы, – обратилась она к Кокоше, – Вы, мужчина Вы или нет?! Я мать двоих детей. У меня нет мужа. Разве я могу с ними одна бороться? Разве я могу? Но я пойду туда прямо сейчас, я клянусь, я найду этого подлеца Гурдюмова и скажу ему: «Гурдюмов, Вы подлец!», а потом я плюну ему в рожу вот так. – И женщина приготовилась харкнуть.

– Татьяна! – повысила голос Вера Семёновна. – Это лишнее.

– Я не буду, Вера Семёновна, – отвечала Татьяна. – А ещё я дам ему пощёчину, настоящую женскую пощёчину, и пусть он вызывает своих битюгов, свою службу безопасности, пусть попробуют только прикоснуться ко мне, пусть. Я знаю, у них хватит наглости унизить слабую женщину. Они же теперь хозяева жизни, эти «новые русские». Но только пальцем, только пальцем. – Её длинный костлявый указательный палец поднялся вверх. – Хоть один из них прикоснётся ко мне одним только пальцем – я выдеру ему глаза. Клянусь, я выдеру ему глаза. И если есть здесь, в этом зале, хоть один настоящий мужчина, мужчина, который владеет приёмами каратэ, – Татьяна бросила красноречивый взгляд на Кокошины фотографии, – то он пойдёт вместе со мной к Гурдюмову. Он пойдёт и просто начистит ублюдку рыло! Ему и всем его прихвостням из службы безопасности.