Бунтующий Яппи

– Ну-ну – это всё эмоции. Что я, Рэмбо, по-Вашему? – попытался успокоить её Кокоша, которому стало неловко оттого, что последняя фраза целиком была обращена к нему. – Ещё кто-нибудь желает высказаться? – Он медленно обвёл всех глазами.

– Я ещё не закончила! – возмутилась женщина в зелёной шляпе.

– Тихо, Таня, сядь. Я скажу, – властно вмешалась Вера Семёновна. – Давайте не будем отнимать время у Виктора Владимировича. Виктор Владимирович изо всех сил старается нам помочь. Он собрал нас здесь не для того, чтобы мы устраивали митинг, – так я говорю Виктор Владимирович? Мы должны сегодня рассказать товарищу адвокату, – она жестом указала на Русальского, и тот дружелюбно заулыбался, – в чём же дело. Что, собственно, с нами всеми произошло. И адвокат, я повторяю, товарищи, адвокат подскажет нам, что делать дальше. Нам не нужны никакие, собственно говоря, эксцессы. Не надо никому, товарищи, бить морду. Это же самосуд. Гурдюмов – преступник и должен понести заслуженное наказание, и он его понесёт по приговору суда. Так ведь, товарищ адвокат?

Русальский улыбнулся ещё шире и добрее и закивал головой.

– А теперь, со всеобщего позволения, так сказать, я расскажу, что случилось, – продолжала Вера Семёновна и, шагнув вперёд, набрала полную грудь воздуха. – Мы все, кто сегодня пришёл, ну и кроме нас ещё тоже, живём примерно в одном микрорайоне и когда-то работали на «УЗБО». Многие уже сейчас не работают: кто на пенсии, кто уволился, а кто-то работает, но не в этом дело. Когда завод приватизировали, нам всем давали акции. Ну как давали? Директор бывший на бумажке писал: тебе столько-то акций, тебе столько-то. А самих-то акций, так чтобы пощупать, и не было никогда. Бумажка эта у директора в сейфе хранилась. Кто-то свои акции сразу тогда продал, кто-то после. Он, директор то есть, это всё писал на бумажке, чтобы понятно было у кого сколько. И все ему верили, потому что он честнейший на свете человек, люди вон не дадут соврать.

Граждане одобрительно загудели.

– А потом как-то там получилось, что акции скупил Гурдюмов и его шайка-лейка. Они-то нашего директора и скинули. Мы, конечно, возмутились, в прокуратуру писали и везде, но нам как сказали: у кого акций больше, тот и прав, вот и весь и сказ. Прав и прав. А только Гурдюмов завод за несколько лет угробил к чёртовой бабушке. Вот тебе и прав. Но дело сейчас не в этом. Гурдюмов хоть акции и скупил, но не все. Остался у людей на руках какой-то мизер. Они и ко мне приходили, предлагали 3 000 рублей за акции, да только я им сказала: знаете что, провалитесь вы все одночасно, акции я вам не продам. Умирать буду, а не продам. Я уж давно на заводе не работаю, а всё равно сердцем чувствую, что он мой. Пусть уж акции лучше внукам достанутся, а они там как захотят. Захотят, сберегут бабкину память. А нет, так нет. И многие люди так и не продали свои акции. Ну вот мизер-то мизером, а, видать, не получается у Гурдюмова вертеть заводом без наших-то акций. В августе, значит, в начале где-то, получаем от него письмо, проводится, мол, общее собрание тогда-то в здании заводоуправления. Ну, я не пошла, у меня сыну надо помогать ремонт делать в новой квартире, некогда, в общем. Да и никто не пошёл, а кто ходил, так говорят, не было никакого собрания. А немного погодя объявляются эти, молодые люди, ходят по подъездам да лапшу-то нам на уши вешают про строительство, все сдуру и подписывают пустые листочки. И я тоже не глядя подмахнула. Вот ещё подумала, какие хорошие парни, доброе дело делают. А я-то бы и не узнала сроду, пока бы весь двор не перерыли строители эти московские. Спасибо ещё сказала им. И всё. А через месяц только узнали, что они на этих листочках написали сверху протокол собрания акционеров. И мы, получается, проголосовали за эту их, как она называется, будь она неладна.

– Реорганизация, – хмуро подсказала женщина в зелёной шляпе.

– Да. За ре-ор-га-ни-за-ци-ю, – старательно повторила, одновременно запоминая, Вера Семёновна. – Мы как это понимаем? – продолжала она. – Как ограбление простого народа. И так эта, с позволения сказать, «прихватизация» позволила кучке воров заграбастать государственное добро, так они теперь и нас ещё хотят лишить последнего! Без всякого нашего ведома за нашими спинами творится вопиющее беззаконие. Гурдюмов думает, что раз в этом деле замешаны большие деньги, то он может безнаказанно попирать ногами наше достоинство, грабить нас среди бела дня! И в этом я абсолютно согласна с Таней. До каких же пор мы будем терпеть над собой издевательство?! Давайте объединяться, давайте нанимать адвокатов, давайте сделаем всё, чтобы Гурдюмов не ходил королём по территории нашего завода, а сидел там, где ему самое и место, то есть в тюрьме, я так скажу, товарищи!

– Спасибо, Вера Семёновна. Спасибо, – сказал Кокоша, воспользовавшись паузой. По толпе покатился одобрительный ропот. Вера Семёновна, раскрасневшись и вспотев от волнения, отступила на шаг назад. Глаза её выпукло блестели. Она вынула из ридикюля носовой платок и промокнула им лицо. Кто-то из толпы трогал её за локоть и хвалил за хорошее выступление.

– Вы только посмотрите, какой оратор, – ядовито произнесла мне на ухо Ирина Фёдоровна.

– Товарищи! Товарищи! – перекрывая ропот толпы, прокричал Кокоша. – Я думаю, сейчас самое время послушать адвоката. Послушаем внимательно, товарищи. Михаил Аркадьич, прошу, Вам слово.

Русальский грузно поднялся и, добродушно улыбнувшись, несколько раз поклонился толпе. Люди благоговейно, как перед жрецом, затихли.

– Братцы, я прекрасно вас понимаю, – начал он и развёл в стороны свои большие холёные руки, – понимаю вашу боль, ваш гнев, ваше справедливое негодование. Вас обманули. Вас обманули грубо и дерзко, и теперь вы хотите защитить ваши права во что бы то ни стало. И вы даже уже кое-что сделали, чтобы защитить их самостоятельно. И это понятно. Человек всегда, прежде чем обращаться к доктору, лечится сам, и уж потом, когда самодеятельность не даёт результата, идёт к специалисту. Вы обратились ко мне за помощью через вашего избранника, уважаемого Виктора Владимировича Кокошу, и правильно сделали! Теперь я прошу от вас только одного: больше никакой самодеятельности, братцы. – Он с улыбкой обвёл глазами собравшихся. – Никаких заявлений в прокуратуру, в суд, писем Президенту и тому подобное. Идите по домам, сложите оружие и занимайтесь своими делами. Всё. Ваше дело – это теперь моё дело. Ваша боль – моя боль. Как специалист я обязан предупредить вас сразу: дело очень сложное и запутанное, и вы одним неосторожным своим действием, одним шагом можете всё безнадёжно испортить.

– Чего же тут сложного?! – выкрикнули из толпы. – Всё ясно как день! Нас ограбили!

Русальский поискал глазами выкрикивавшего и, не найдя, продолжал:

– Дело только вам представляется очевидным, но прошу вас не забывать, братцы, что мы пойдём в суд, и в суде каждый даже самый очевидный факт придётся доказывать. Учтите, что противник за большие деньги наймёт лучших адвокатов, которые будут всё отрицать.

– А кто платить будет нашему адвокату, товарищи? – обеспокоенно спросил кто-то, и толпа, почувствовав угрозу для своих кошельков, немедленно подхватила: – Да! Кто платить будет?! Дорогое удовольствие! Да! Это ж сколько?! Гляди, цену набивает! Дело, мол, сложное!

Адвокат покровительственно улыбнулся.

– Товарищи! Товарищи! – встал рядом с ним Кокоша. – Успокойтесь. Финансовая сторона вопроса ложится полностью на меня, товарищи. – Он вытянул вперёд руки в успокаивающем жесте. – Не надо ни с кого собирать никаких денег. За всё плачу я. Вам не о чем беспокоиться. Всё, – и, заметив, что в толпе зреет недовольство холёным адвокатом, который предлагает всем сложить оружие и сидеть дома, дожидаясь результатов, депутат продолжал:

– Да, противник наймёт адвокатов, и они будут лгать. Садитесь, «братец», – язвительно шепнул он адвокату и, положив руку ему на плечо, мягко, но властно усадил в кресло. Но, – снова громко произнёс он, – мы не позволим, чтобы судья схавал эту ложь! Мы встанем плечом к плечу. И если понадобится, мы всех соберём на митинг возле суда.

Кокоша говорил очень долго, часто рубил ладонью воздух и опускал тяжёлый кулак в раскрытую ладонь. В его речи не было конкретных предложений, но были слова: «Мы не позволим!», «Мы не дадим!», «Правда на нашей стороне!», «Мы боремся за правое дело!» И эти слова сплачивали толпу, вызывали в ней одобрение и подчиняли вождю. И только добившись полного контроля над людьми, Кокоша завершил свою речь приказом всем разойтись по домам и самостоятельно не совершать никаких действий.

– Депутат дело говорит, – послышалось из толпы, градус агрессивности которой заметно упал. Граждане зашуршали, поднимаясь со стульев, и стали покидать кабинет, по пути обсуждая предстоящую борьбу. Ирина Фёдоровна, оставив меня с адвокатом, походкой светской дамы направилась к Кокоше. В этот момент к нам приблизилась Вера Семёновна и, улыбнувшись, сказала адвокату:

– Мне очень-очень приятно, Михаил Аркадьевич, что вы согласились заниматься нашим делом.

– Для меня это тоже большое удовольствие, – ответил Русальский, протягивая ей визитную карточку.

– Давно практикуете? – спросила Вера Семёновна, пряча визитку в ридикюль.

– Десять лет непрерывного стажа.

– Да вы что? Удивительно долго. А приходилось заниматься делами такими же, как наше?

– Приходилось.

– И как? Выигрывали?

– Всяко случалось, но чаще выигрывал.

– Чаще выигрывали, – пробубнила себе под нос Вера Семеновна. – Так. Значит, иногда проигрывали?

– Иногда, очень редко.

– И всё-таки проигрывали? – не отставала она. – А каков процент проигрыша?

– Ну, так в процентах и не скажешь, – развёл руками адвокат.

– Ну примерно сколько? Один, два раза из десяти? Или сколько?

– Один процент из ста, – улыбнулся Русальский в ответ на её настойчивость.

– Один процент из ста – очень даже неплохо, – покачала головой Вера Семёновна. – Очень неплохо! Ну, до свидания.

– До свидания, – ответили мы с адвокатом, но Вера Семёновна не ушла. Помедлив, она спросила:

– А эта женщина, которая сидела рядом с вами…

– Ирина Фёдоровна, – сказал я.

– Да. Наверняка говорила про меня всякие гадости… – Её фиолетовый дряблый рот скривился от омерзения. – Удивительно скверная особа, а производит впечатление такой порядочной дамы! Ведь это она одна сеет распрю между мной и Виктором Владимировичем. Вы ей не верьте, молодой человек, – обратилась она ко мне, – каждое её слово – ложь и грязная клевета.

– Хорошо, – пожал я плечами.

– Ну, я, пожалуй, пойду.

– До свиданья, – опять сказали мы с адвокатом.

Когда граждане разошлись, Кокоша вызвал секретаршу и сказал:

– Ира, сделай.

– Что? – спросила она.

– Ну, не минет же! – усмехнулся он. – Кофе. Три чашки.

– Хорошо, – не обиделась Ира.