Бунтующий Яппи

– Пацаны, я в шапочку нассал и новенького облил!

И стоит ещё больше лыбится. Остальным интересно стало, как я буду выкручиваться, и они сгрудились по обе стороны от нас. Так-то, по большому счёту, надо было врезать ему по морде и всё, но я не мог. Я, понимаете, не могу бить в морду! Вместо этого я стоял и думал, что сейчас врежу ему, вот прямо сейчас, сию секунду, но секунда проходила, и я понимал, что не врежу. Реветь хотелось от досады. Время шло. Между нами как бы медленно вырастало толстое стекло. Руки делались ватные и вялые. Я видел, как лоскуток кожи тревожно бьётся у него между рёбер. Я не смотрел ему в лицо, всё время отводил глаза и чувствовал, как к щекам приливает жар, а в горле становится ком. Чёрт, скорее бы это кончилось! Все вокруг ждали.

– Ты чё, охуел? – жалким дребезжащим голосом сказал я, и сам не понял, как сорвалось с губ ругательство. Как будто кто-то чужой неожиданно высоким звенящим от слёз фальцетом крикнул: «Ты чё, охуел?» Все загоготали. На глаза наползали слёзы бессилия. Я сморгнул с ресницы сверкнувшую горячую искорку.

– В натуре, Груздь, ты чё, охуел? – хихикнул Кляча и легонько хлестнул его полотенцем.

– Не впрягайся, – огрызнулся Груздь и вкрадчиво так продолжал, повернувшись ко мне: – Ты чё быкуешь, бык? А? Ты бык, новенький?

– Сам бык, – говорю и жалею, что это сказал, потому что как в детском саду получается, честное слово!

– Ну ты и касьян, в натуре, – протянул Груздь.

– Сам такой, – отвечаю. Вокруг уже посмеиваться надо мной начали.

– Да ты чё, новенький, броневой, что ли?.. – Он наклонился к самому моему лицу. – Ты базарить-то умеешь, лох?

– Сам лох.

Все заржали.

– А папа-то хоть есть у тебя?

– Нет, – говорю, – не живёт он с нами.

– Я не про папика твоего спрашиваю, придурок, а про папу. Знаешь, кто такой папа?

– Кто?

– Папа – это тот, кто тебя базару учит, понял? Ты вообще кто по жизни?

– Я кто? Человек, – говорю.

– А ты знаешь, что педераст – тоже человек?

– Ну.

– Так, значит, ты педераст?

– Слушай, достал уже.

– Чё, схавал за педераста? Ты мне теперь «воздуха» должен.

– Какого «воздуха»?

– Такого «воздуха», айбол. Какой «воздух» бывает? Ладно, на первый раз прощаю. Косарь завтра приносишь, и хватит с тебя. Не принесёшь, счётчик включим.

– Ты запарил! Я тебе ни фига не должен!

Груздь тогда говорит:

– Так, новенький, ты какой-то упёртый, в натуре. Придётся тебя ломать. Давай-ка стрелу забьём – моё место, твоё время.

– Что?

– Время называй, придурок, когда махаться будем.

– В субботу, – говорю, – в десять.

– Ладно. Знаешь корт во дворах за школой?

– Но.

– Вот там.

Все загалдели и повалили в раздевалку. Кто-то сказал: «А новенький лох». «В натуре лох», – согласились с ним.

Я остался один в душевой. Вода хлестала из рожков вовсю. Я начал обходить кабинки и плотно заворачивать краны. Мой характер так по-дурацки устроен. Только что Груздь свалил, как во мне поднялась запоздалая ярость, такая сильная, что хотелось бросаться на стены. Мне бы чуть-чуть этой ярости в нужное время, я бы тогда. Получи, гнида. Башкой тебя об стену. Баш-ш-шкой, чтобы остался длинный слизисто-кровянистый след, а потом под дых коленкой. Подыхай, гадина. Кровью будешь харкать, в ногах валяться, прощения у меня просить. Су-у-ука.

Когда я пришёл в раздевалку, там уже остался один Турбо. Он жёваный китайский костюм застегнул на молнию и стал аккуратно зализывать назад коротенькие волосы. Турбо стрижётся под площадку, так что башка получается совершенно квадратная. У него фамилия Трубников и ещё есть кроссовки с надписью «Турбо» на подошвах, за что ему и дали погоняло такое. Прилизавшись, он подвалил ко мне и сказал:

– Слышь, ты не грейся, Груздя легко сломать, хоть он и закачанный. Берёшь его за шею.

Он крепко обхватил меня за шею своей сильной рукой.

– Берёшь и, хоп, так бьёшь его головой в переносицу.

Турбо дёрнул меня на себя, одновременно выставляя вперёд свой крепкий шишковатый лоб.

– Я тебе сейчас несильно показываю, а там надо изо всей мочи. У него по ходу дела сразу болевой шок, а ты его запинывай ногами, и он готов. Ещё раз показать?

Турбо с охотой снова проделал свой приём, а потом спросил:

– Ты чё, в понятиях не рубишь совсем?

– Нет, – говорю.

– Ничего – научишься. Смотри, понятия бывают лоховские и воровские. Короче, когда тебя спрашивают, по каким понятиям живёшь, отвечай: по воровским.

– А чё, больше нет понятий? – спрашиваю.

– Больше нет. Ты либо вор, либо лох.

– А если я не вор, а простой человек.

– Не говори, что ты человек, потому что человек – это по воровским понятиям педераст. Ты чё, ни разу в жизни ничего не спиздил?

– Вроде нет.