Пираты, или Тайна Бермудского острова

– Странно? – удивилась на этот раз восхитительная блондинка, в то время как Джо ожидал продолжения с замиранием сердца. – Но как же так получилось, что ребенок оказался на воспитании у изгнанного пирата?

– И здесь все нисколько несложно, мисс Доджер, – присвистнул пират, заканчивая вторую бутылку и уже едва держась не пошатывающихся ногах, – английский лорд отказался от преступного выродка, и ребенок был отдан в один миссионерский приют, откуда был мною впоследствии благополучно выкуплен. Вы, конечно же, спросите: как я, зная о тайном заговоре своей бывшей возлюбленной, вмиг уверовал, что Джонатан является моим сыном? Ага, вижу, что это вам обоим особенно интересно, – говорил Колипо, уже почти непонятно, – так вот, прознав об этом, с точки зрения высокомерной британской знати, позорном факте, я отправился в тот приют, где по характерным признакам: строению ушей, подбородка, губ, цвету волос и еще кое-чего, о чем при дамах не говорят – без труда и определил, что этот красивейший мальчик, без сомнения, является моим прямым и единственным отпрыском.

– А мама? Что стало с моей мамой? – продолжал молодой человек настаивать на установлении полной истины, но на этот раз уже виновато опустив глаза книзу. – Она уехала в Англию?

– Нет, – с трудом уже выговаривая слова, ответил капитан заплетавшимся языком, тем не менее, даже невзирая на свое почти мертвецки пьяное состояние, как-то умудряясь сохранять на качающейся палубе на удивление твердое равновесие, – твой дед ни за что бы не допустил такого бесчестия, как возвращение блудной беглянки обратно в Британию – тогда что, интересно знать, он в связи с этим сделал? – да попросту купил ей на американском континенте плантацию и выдал замуж за высокопоставленного, уважаемого в Новом свете, чиновника.

– Значит, она жива, – от таких потрясений Рид едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, – и я смогу с ней увидеться?

– Уверена, ей отлично известно о твоей печальной судьбе, – всплеснув руками, неожиданно грубо ответила за пирата молодая путана, которой и самой пришлось пережить нечто подобное, вспоминая в детском приюте о старших сестрах, после вынужденной разлуки так больше никогда и не появившихся в ее жизни, – и если бы она хотела, то обязательно бы – несмотря ни что! – тебя, повзрослев, нашла, ну, или хоть как-нибудь по-другому, но все-таки проявилась.

Она достала из кармана верхней одежды пачку «Мальборо», чуть раньше (когда осматривала одежду, перед тем как начать тиранить несостоявшегося насильника) вынутую ею из потрепанной куртки вместе с бензиновой зажигалкой, необходимой косметикой, водительскими правами и – ну так, на всякий случай – современным смартфоном, закурила и с горделивым взглядом, не передающим сейчас ничего, кроме твердости характера, вспыльчивой натуры и выстраданной в детстве наглости, уставилась на своих новых знакомых, ожидая, подтвердит ли ее высказывание старый морской разбойник, напившийся уже до такой степени, что закатил кверху единственный, оставшийся у него, зрачок и выставил наружу один только омерзительный, в чем-то даже отталкивающий, белок.

– Пожалуй, красавица, ты права, – тем не менее опытный пропойца все еще мог контролировать ситуацию, и в том числе свои изречения, передаваемые, принимая во внимание его состояние, вместе с тем не очень понятно, – но, возможно, не до конца… Что-то я подустал, – вполне справедливо констатировал капитан давно состоявшийся факт, – пойду немного посплю, а вы тут правьте пока; уверен, парень, после всего того, чему я тебя обучил, – он неприятно ёкнул, – с такой несложной задачей ты справишься без каких-либо особенных затруднений. Не надо мне помогать, – оттолкнул старик руку воспитанника, пытавшегося поддержать его на пути в капитанскую комнату, – я сам… поверь, не впервой. – И, пошатываясь, – удивительно как?! – поплелся спускаться по лестнице.

Глава II. Сделка

Обезглавив командера, Бешенный Фрэнк стоял теперь перед выстроившейся перед ним плененной командой и, лишившись своего судна, раздумывал, чего же ему в связи со всем этим следует делать. Все они – и хозяева, и нежданные «гости» – находились на довольно широкой площадке (где, кроме людей, размещалась еще и военная техника, а конкретно два вертолета), переходившей в управленческие отсеки, а затем в носовую часть, где располагалась корабельная пушка и на которую можно было попасть либо с нижней палубы, либо минуя капитанскую рубку. Занималось утро и первые лучи солнца уже коснулись отливающей сталью палубы.

– Приведите ко мне ставящего эту удивительную «посудину» на ход! – прикрикнул Уойн на Скупого с Бродягой, после утраты квартирмейстера пользовавшихся у него наибольшим доверием; своим распоряжением он посылал их на нижние палубы, так как каким-то своим необыкновенным пиратским чутьем, да еще разве по тому обстоятельству, что корабль продолжал осуществлять безостановочное движение, без особого труда смог догадаться, что механики машинного отделения им не захвачены и настойчиво продолжают исполнять свои основные обязанности, предписанные им в экстренных ситуациях, – на всех «парах» гнали судно к ближайшему порту.

Посыльные тут же скрылись исполнять приказание, а все остальные: и мерзкие пираты, и пленная команда – остались дожидаться их возвращения. Капитан разбойничьего братства, оказавшись в столь непривычной, незнакомой, а проще сказать, неординарной для себя ситуации, не спешил расправляться с захваченными врагами и терпеливо выжидал, пока хоть что-нибудь прояснится. Вдруг! Неожиданно даже него самого, в кармане брюк Липкена (повеса успел уже к этому времени немного протрезветь и обрести более-менее нормальное состояние, способное к адекватному осмыслению), благоразумно облачившегося в этот предмет одежды перед самым походом на верхнюю палубу, зазвонил телефон, находившийся там еще с момента, когда немногим раньше его «счастливый» обладатель соизволил раздеться в присутствии приглашенной на борт восхитительной шлюхи, своим странным и непривычным звуком заставивший вздрогнуть не только жестокого главаря и всех верных ему разбойников, но в том числе и владельца современнейшего «Айфона», и толпившихся с ним рядом соратников.

– Что это?! – грозно прорычал Бешенный Фрэнк, по понятным причинам не осведомленный, что существуют такие устройства, как мобильные телефоны. – Что это, дьявол меня разбери, за скрежещущий звук?! – Никакого другого сравнения ему, попросту говоря, и в голову в этот момент не пришло.

– Мне кто-то звонит, – пробормотал дрожащим голосом Джеймс, в обычной жизни имевший распущенную, своенравную натуру, наполненную высокомерием и жестокостью, но при все при этом ничуть не наделенную смелостью и отвагой, при возникновении настоящих экстренных ситуациях.

– «Звани?т»? – на свой лад переиначил формулировку и ударение беспощадный морской преступник, изобразив на лице крайнее удивление. – Это еще, что за такая, за дьявольщина?

– Это долго объяснять, – пробормотал не в меру напуганный лейтенант, осторожно протягивая руку к карману, – можно я лучше продемонстрирую, – приблизив ладонь к обозначенному разрезу, тем не менее он не сильно спешил извлекать трезвонивший аппаратик наружу, не зная, какая в связи с этим последует реакция от пиратов.

– Попробуй, – недоверчиво пробурчал главарь пиратского братства, приближаясь к молодому человеку почти что вплотную и наставляя ему под подборок свою абордажную саблю, – только без шуток – а иначе? – в противном случае отправишься вслед за своим капитаном, – не отпуская клинка, кивнул говоривший седой головой, прикрытой широкополой шляпой, украшенной перьями, в сторону обезглавленного им кома?ндера, одновременно обдав оппонента противным дыханием.

Поддавшийся смертельному страху, молодой офицер словно бы и не обратил внимания на отвратительный зловонный запах, изрыгнутый на него из пропито?й разбойничьей глотки, а, получив разрешение, достал из брюк надрывавшийся надсадным звуком мобильник, после чего сразу стало понятно, что до него пытается дозвониться отец, а это обстоятельство, вполне, впрочем, объяснимое, наводило на определенные размышления.

– Считаю, правильным будет ответить, – с сомнением поглядывая на грозного разбойника, предположил Липкен, не скрывая будоражившего его душу волнения, – это самый главный адмирал Военно-морских сил США, а он просто так, уж точно, звонить не будет, то есть я хочу сказать, что это значит – случилось что-то очень серьезное.

– Хорошо, отвечай, – хотя ничего и не поняв, но услышав во фразе «главный адмирал военно-морских сил», без долгих раздумий разрешил капитан, однако все же предусмотрительно оставил острие сабли возле горла противника.

Машинально поставив мобильное устройство на громкую связь, молодой офицер не стал приближать его к уху, а оставив на весу, в следующий момент ответил:

– Да, сэр, лейтенант Липкен на связи.

– Джеймс, сынок, вы куда там пропали? – прозвучал в ответ перевозбужденный голос, не в пример своей должности не выказывающий должного хладнокровия. – Мы тут, если честно признаться, все извелись: вы не отвечаете на призывы почти восемь часов, а учитывая, что вы оказались в области сильнейшего урагана, мы уже стали подразумевать самое худшее… Так как, у вас всё там нормально?

Бешенный Фрэнк стоял полностью ошеломленный – что и понятно! – ведь ему первый раз в своей закоренелой пиратской жизни довелось стать свидетелем необычного общения, когда, не видя своего собеседника, можно было вести с ним переговоры через длинное расстояние; а еще и предусмотрительный заместитель обезглавленного командера додумался вдруг включить видеоизображение, предоставив неотесанному мужлану созерцать говорившего на том конце связи в обличии, хотя и до крайности уменьшенном, но наблюдаемом при этом довольно отчетливо. Джеймс не спешил отвечать, терпеливо дожидаясь, когда у типичного представителя колониальной эпохи пройдет его первый шок, как того и следовало ожидать, вызванный ошеломленным лицезрением современнейшей техники; его же отец тараторил буквально без умолку:

– Ты меня слышишь, сынок? Что у вас там вообще происходит, и кто этот отвратительный человек, что стоит сейчас рядом с тобой? Ответь что-нибудь, а то мы здесь уже начинаем томиться нехорошими, подозрительными сомнениями?

– Вы что-нибудь скажете, капитан? – невзирая на свой сверхъестественный страх, молодой повеса, повинуясь своей своенравной натуре, все же нашел в себе силы неприветливо усмехнуться. – Говорить нужно сюда, – поставил он прямо перед лицом отчаянного морского «волка» портативный экран, – Вас отчетливо слышат.

Может показаться странным, но грозный разбойник, прославившийся в битвах, грабежах и разбоях, смог быстро справиться с неожиданно нахлынувшим малодушием и тотчас же сориентировался в обескураживших его лишь на мгновение обстоятельствах.

– Мы захватили этот корабль! – не нашел Уойн ничего более лучшего, как прорычать в ответ вполне очевидный термин, напрочь укоренившийся среди отчаянных джентльменов удачи.

– Ты кто такой?! – неожиданно грубо гаркнул на него главный военный адмирал американского флота, делая до крайности неприветливое лицо. – Только попробуй сделать что-нибудь моему сыну, и тогда я лично тобою займусь!

Что он имел в виду своей последней фразой, так и осталось загадкой, потому как, увидев омерзительную внешность пирата и прижатый к подбородку его любимого отпрыска острый, причем едва ли не средневековый, клинок, военачальник без особых трудностей и сложных умозаключений смог догадаться, что его самые наихудшие предположения оправдались, и, тут же «повесив» трубку, отключился от сотовой связи. Главнокомандующий, вопреки столь раннему утру – было еще только четыре часа утра, – находился уже на службе, штаб-квартире Пентагона, расположенной в округе Арлингтон, штате Вирджиния: его подняли около двенадцати часов «пренеприятнейшим» сообщением, что их сверхсовременное судно, на котором, между прочим, несет службу его достопочтенный сыночек, попало в эпицентр страшнейшего урагана, возможно, терпит крушение и что, самое главное, с ним полностью потеряно сообщение. Ничего на свете не могло быть важнее, и адмирал тут же выдвинулся на службу, где незамедлительно собрал экстренное совещание ближайших и верных ему соратников. Ранее уже сказано, что этот высокопоставленный лидер питал к своему отпрыску неотъемлемую любовь, закрывал глаза на все его, несовместимые с морским уставом, шалости и делал неподобающие чину поблажки. Сам он был человек властный, самоуверенный, не привыкший считаться ни с чьим мнением, легко подминающий под себя любого, кто волей или неволей оказывался в его подчинении, а следовательно, и в полной зависимости; он полностью упивался своей безграничной властью и считал, что раз он смог добиться такого высокого положения, то ему, в принципе, все дозволено, поэтому и не признавал для себя никаких других авторитетов, кроме разве что одного Президента. Касаясь его внешности, следует выделить статную, подтянутую фигуру, где доходящий до высокого рост отлично сочетался с физически развитым телом; лицо выглядело мужественным, присущим человеку, достигшему пятидесятитрехлетнего возраста, с давно устоявшимися в жизни позициями, где особенно обращали на себя внимание широкие скулы, зелено-оливковые глаза, прямой, чуть расширенный на кончике нос, тонкая верхняя и утолщенная нижняя, губы, а также смуглая, почти бронзовая, кожа; ужи были плотно прижаты, светлые, едва ли не рыжие, волосы коротко стрижены; одет он был форму военно-морского офицера, соответственно носимому званию. Как уже сказано, в столь необычное время он уже держал совет в составе четырех самых преданных ему высших чинов военно-морских сил Соединенных Штатов Америки.

– Итак, господа, – обратился Джеральдин Липкен к подчиненным ему сослуживцам, едва лишь только, поддавшись резкому нервному возбуждению, бросил на стол свой «Apple» самой последней модели, – надеюсь, все поняли, что один из наших самых современных и, разумеется, секретных судов захвачен – кем?! – этого я пока не знаю, но, прежде чем мы вступим в переговоры, давайте обсудим – что?! – надлежит в связи со всем этим делать и, главное, – как?! – освободить моего, взятого в заложники, сына; думаю, не надо лишний раз объяснять, что наша укоренившаяся позиция «переговоров с террористами мы не ведем» в настоящем случае полностью неуместна! – закончил он свое высказывание несколько грубо, а также отобразившись недовольной физиономией.

– Министру докладывать будем? – поинтересовался вице-адмирал Насреддин Смол, также, как и его начальник, одетый по форме. – Ведь все-таки чрезвычайность ситуации…

– А кто, собственно, он такой, – резким окриком не дал ему договорить более высокопоставленный офицер, – что мы должны ставить его в курс наших военных планов?! – прозвучал недвусмысленный намек на то, что эта должность в Америке достается гражданским. – Пусть занимается хозяйственный деятельностью, да и тем более, оставаясь в неведении, он спать будет намного спокойнее, как, впрочем, и сам Президент, – озвучил главнокомандующий свою жесткую, крайне устойчивую, позицию и вперил гневный взгляд в своего подчиненного, словно бы это и не был один из его ближайших соратников, без долгих раздумий готовый ради своего командира на все, в том числе и на предательство интересов службы, и на любое превышение своих полномочий.

Да, как и все остальные, собравшиеся в этом просторном кабинете, где из мебели присутствовал только массивный стол, предназначенный для проведения совещаний, огромный телевизионный экран, бывший в плазменном исполнении, тридцать штук в основе своей металлических стульев, лишь на сиденьях проложенных поролоном, Смол давно уже попал под непререкаемое влияние Липкена и не имел никакого другого варианта, как согласиться со всем, что ему оным предписывалось. Когда-то, очень давно, этот, казалось бы, волевой мужчина, своей родословной уходящий к арабским, а возможно и берберским, корням, успел в свою молодую бытность поучаствовать в афганском конфликте, где проявил себя смелым и отважным бойцом; однако, достигнув высокого положения и пятидесяти-семилетнего возраста, стал более расчетливым, податливым и практически не обладающим собственным мнением. Мужчина этот давно поседел, оброс возрастным жирком и, если бы не морское обмундирование, представлялся бы «безличностным» обывателем, полностью удовлетворенным заработанным им положением, готовый, как говорят пираты, в любой момент спуститься на берег; об этом также свидетельствовало его обычно умиротворенное лицо, казавшееся круглым и не в меру упитанным, где, кроме остального, можно было выделить чрезвычайно карие, давно потухшие, «поросячьи» глазки, масленый от пота нос и пухлые губы; голова же его давно облысела и теперь представлялась гладкой, поблескивающей от влаги кожей и плотно прижатыми небольшими, ровными ушками.

– Так как же, мистер вице-адмирал, – на этот раз Джеральдин обращался лично к нему, словно не обращая внимания на остальных троих контр-адмиралов, – мы с вами, – имел он в этом случае в виду уже и других членов собрания, – дальше поступим?

В сложившейся ситуации подчиненному офицеру не оставалось ничего более или менее верного, как совершенно спокойно ответить:

– Необходимо узнать, какие у террористов требования и в последующем действовать соответственно их запросам, и то это если они, подчеркну, окажутся соразмерны нашим возможностям, ну, а там уже, собственно, и задумываться, стоит ли ставить в курс вышестоящее руководство. – Сказал он вроде бы и не о чём, размыто, но в то же время доходчиво.

– Вот именно это я и хотел услышать, – удовлетворенно кивнул высокопоставленный командир и в следующее мгновение обратился за одобрением и к остальным трем присутствующим, – все ли разделяют наше с заместителем мнение? – последовал тройной кивок одобрения. – Тогда мы, я и Насреддин, – оставшиеся будут прикрывать наши тылы на месте, а заодно и координировать наши действия – берем с собой четыре эсминца – полагаю, что этого нам вполне хватит? – и следуем выручать наше судно, – и уже чуть тише, предназначая последнюю фразу лишь для себя, – и в том числе моего неразумного сына.

***

В то же самое время, но только на борту «второй Независимости», пиратский капитан, пусть и удивленный в какой-то степени неожиданным способом общения, вместе с тем не утратил способности к логическому мышлению и, по крайней мере, смог сообразить, что только начавшиеся и еще незаконченные переговоры почему-то были прерваны именно его оппонентом – а не какими-то там непредвиденными событиями! – который, вопреки правилам хорошего тона, принятым среди джентльменов удачи, закончил разговор резко, внезапно, без надлежащих случаю объяснений.

– Куда он делся? – изумился кровавый разбойник, несмотря на существенный провал в своих знаниях все же сумевший определить, что от него сейчас просто-напросто, не в пример будет сказано, ненавязчиво «отбрыкнулись». – И почему твоя штука больше ничего нам не говорит? Твой отец, – установление этого факта тоже не явилось чем-то очень уж затруднительным, – что, решился шутки со мной, что ли, шутить? – острие клинка в эту секунду уперлось в нежную кожу адмиральского отпрыска, осуществив на горле едва заметный надрез, не замедливший в ту же самую секунду обозначится вытекающей кровью. – Никому не дозволено вести себя со мной таким образом.

– Нет, – буквально уже затрясся от страха сразу же окончательно протрезвевший повеса, молитвенно сложив перед собой руки, как бы взывая к пиратскому милосердию, – просто у американской армии такой порядок: на любые переговоры подобного рода необходимо получить верховное одобрение, ведь с Вами сейчас разговаривал не самый большой начальник, и ему, прежде чем что-то решать, нужно получить высшую консультацию, а вот когда все дальнейшие действия будут согласованы, тогда-то они с Вами, не сомневайтесь, снова в ту же секунду свяжутся.

Говорил все это молодой человек, отворачивая лицо, так как ужасный капитан не переставал почти вплотную приближать к нему свою отвратительную физиономию и дышать на него омерзительным запахом, копившемся внутри его гниющего тела на протяжении шестидесяти прожитых в грехах и распутстве лет, и притом словно бы специально для этого случая.

– Ты чего это воротишь от меня свое милое личико? – негодовал закоренелый разбойник, прекрасно осознавая, что ароматами он не пышет. – Тебе, что ли, богатенький, холенный выродок, не нравится, как от меня пахнет? Ты оскорбить меня хочешь?!

– Нет, простите… даже не думал, – старясь собрать всю свою волю, чтобы невольно не сморщиться, продолжал отпрыск высокопоставленного родителя дрожать всем своим, что не говори, великолепно сложённым телом, не чая для себя уже, что сможет невредимым выбраться из столь сложной и непредвиденной ситуации, – просто Вы, сэр, наводите на меня ужас и нагоняете страху, – не стал Липкен геройствовать и изображать то, чего и в помине не было, а именно отвагу и смелость.

– Тебе, действительно, страшно? – удовлетворенно и уже более миролюбиво провозгласил главарь отпетых разбойников, одновременно расплываясь в самодовольной и в чем-то даже благодушной улыбке и отнимая от молодого офицера свою остроконечную саблю. – Понагнали мы здесь кошмара?

– Правда, сэр, – чувствуя неловкость перед подчиненным ему личным составом, опустил молодой повеса книзу глаза, вполне закономерно стыдясь своего незавидного, больше сказать, трусливого положения и не зная при этом, что остальные члены команды напуганы нисколько не меньше.

– Понятно, джентльмены? – обратился главарь к сопровождавшим его членам пиратского братства, неприятно ощерившись и выставляя на показ два чудовищных, полусгнивших клыка, – Мы с вами страшные!

– Га, га, га, – было ему отвечено дружным, многоголосым гоготом, подхваченным почти сотней разбойничьих глоток.

– Тогда сотвори что-нибудь со своей штучкой, – так же внезапно, как вроде бы показал довольство, сделался Уойн невероятно озлобленным, – чтобы она снова мне показала твоего родителя – мне вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий… Глядите, ребятушки, как, – необычайно ласково обратился он к своим преданным спутникам, повысив голос почти до крика, – можно даже не гоняясь за кораблями, через расстояние передавать властям наболевшие и выстраданные нами проблемы! Давай уже действуй, – переключился пират на современного офицера, понизив голос до зловещего полушепота, – не видишь, моя команда полна ожиданий скорой и обильной наживы?