Третья ракета

Люся с обидой упрекает его:

– Ну что вы, Задорожный. Все с шутками.

– Жена нету ходи шаман. Шаман нету Якутия, – серьезно говорит Попов, делая ударение в слове «Якутия» на «и».

– Не слушайте его, Попов. Я все сделаю завтра, – просто обещает Люся и закрывает сумку.

– Ну, дочка, садись ближе, поужинай с нами, – приглашает ее командир.

Однако Люся поднимается с земли.

– Нет, нет, вы ешьте. Я уже…

Она берегся за сумку, и мне вдруг становится нестерпимо грустно оттого, что Люся вот-вот уйдет и я останусь в ожидании нового далекого вечера. Девушка спешит и старается на ходу закончить свои дела.

– Лукьянов, вы все болеете? А как у вас с акрихином? Весь выпили?

– Еще на два приема максимум, – тихо и тоже с затаенной грустью отвечает Лукьянов.

– Это мало. Возьмите еще немного. Только принимать регулярно. А то некоторые выплевывают…

– Ото! Из таких ручек выплевывать? – притворно удивляется Лешка. – Вот никакая холера не берет! А то из твоих, Синеглазка, ручек по килограмму этой отравы съедал бы. Ей-богу! Чтоб я сдох!

– Ох и весельчак же вы, Задорожный! Насмешник! – улыбается в темноте Люся.

Желтых тем временем раскладывает на палатке шесть ровных солдатских паек и, видя, что мы медлим, привычно покрикивает:

– Ну, чего ждете? Калача? А ну хватай, живо!

Задорожный огромной пятерней хватает горбушку, сразу надкусывает ее и, по-восточному скрестив ноги, усаживается возле палатки. Степенно берут по пайке Попов и Лукьянов, поудобнее устраивается на земле командир. Только мы с Кривенком неподвижно сидим на бруствере.

– Нечего дремать – суп остыл. Налегай, гвардия! Синеглазка, пожалуйста, ко мне, будем на пару, так сказать, есть и так далее, – с легкостью провинциального ухажера обращается Лешка к девушке.

Люся, однако, пробует его обойти.

– Нет. Вы ешьте, а мне еще в другой расчет, к Степанову нужно.

– Без тебя? Ни в жисть, – вскакивает и преграждает ей путь Лешка. – Ну хоть пробу снять. Одну ложечку…

Люсе, видно, совсем не хочется есть, но попробуй отвяжись от этого Лешки. Кривенок неподвижно сидит на бруствере и безучастно глядит, как распинается Задорожный. Мне тоже почему-то неприятно и уже хочется, чтобы Люся не послушалась Лешки и ушла. Но она не уходит. Лешка деликатно и уверенно берет девушку за узенькие плечи и подводит к своему месту возле палатки. Мне кажется, что она оттолкнет его нахальные руки, я уже хочу крикнуть: «Отвяжись, нахал!» – но Люся вдруг послушно и легко садится с ним рядом. Лешка доволен, он добился своего и, враз сменив притворно-ласковый голос на грубый, кричит в нашу сторону:

– Эй, Кривенок! Не ешь – дай ложку!

– Иди к черту, – бросает Кривенок и вытягивается на земле.

Я вынимаю из-за голенища ложку и протягиваю ее Люсе. Но Люсе она, конечно, не достается – Задорожный вырывает ложку из моих рук, а свою с нагловатой услужливостью сует девушке.

– Ну, я только попробовать, – смеясь и, кажется, довольная его вниманием, говорит Люся. – Раз вы такие гостеприимные…

– Мы? Го-го! Мы и самого румынского короля кукурузой накормили бы. Котелок бы облизал! – хвастает Задорожный.

Люся зачерпывает суп. Какое-то время все молчат, работая ложками, потом Желтых объявляет:

– А кулеш как будто ничего: есть можно… Ну, что там слышно в ваших медицинских тылах? – спрашивает он девушку. – Скоро ли нам, дармоедам, в наступление? А то всю румынскую кукурузу поедим.

– Ерунда! Куда спешить?! От кукурузы это не зависит, – говорит Задорожный.

Но Желтых не терпит, когда ему возражают:

– Много ты понимаешь: не зависит! А ну скажи, Лукьянов, зависит ли наступление от харчей?

– Безусловно, – тихо отвечает Лукьянов. – Харч – экономический фактор, составной элемент, так сказать, всех действующих на войне сил…

Люся слушает их разговор, съедает несколько ложек супу и, взглянув в нашу сторону, говорит:

– Что же это: я ем, а хлопцы голодные.

– Не помрут, потерпят! – бросает Лешка.

– Ну как же! Идите кушать, ребята, – зовет Люся.

– Сиди, говорю! Они не голодные. Лозняк, ты голоден, что ль?

– Сыт! – кусая губы, зло говорю я.

– Ну вот видишь: он сыт!

– Ой, неправда. Притворяется, – говорит Люся, оглядываясь.

Я молчу.

– Павлик, а ты чего заупрямился сегодня? – ласково говорит она Кривенку.

– А ничего.

– Иди кушать.

– Ладно, отстань.

– Ну, что это вы такие, мальчики? Тогда это оставьте им.

Люся решительно забирает с палатки хлеб, котелок с остатками каши и идет к нам.

– Ешьте, – просто говорит она, подавая мне котелок, хлеб и ложку.

Кривенок что-то хмыкает и начинает закуривать. Курить открыто нельзя, но парень, видимо, забывает об этом и ярким огоньком раздувает цигарку.

– А ну, осторожней там! – строго прикрикивает Желтых. – Закочегарил!