Крангел. Собачье озеро

– Игнатий! – укоризненно протянула старшая по неврозам. В такие моменты этических упрёков Светлана была похожа на печально известную ламу, пусть и без шляпки. – Что за дешевые шпильки?

– У меня была достойная учительница.

– Хорошо, что я научила тебя молчать погромче в тряпочку, когда клиенты рассказывают о своих проблемах. От такой статистики самоубийц даже ты не отмылся бы.

– Я бы свалил все на тебя.

– Игнатий!

– И приложил видео, как ты пытаешься утопиться в самодельной проруби.

– Игнатий! – Озерская поспешила выбраться на береговую линию. – Что там с твоим особым случаем? Ты прописал ей антипсихотики, как я тебе советовала?

– Не будем торопиться. Мне хочется посмотреть, что же она там такое нарисует. Глядишь, и психоз закончится, обретя предметное воплощение.

– Экспериментатор недоделанный. Ты понимаешь, чья она дочь? С нас дважды шкуру спустят.

– Ну и хорошо. Нас с тобой как раз двое.

– Игнатий! Я серьезно. Тебе необходима супервизия.

– Еще мне необходима нормальная уборщица. Пусть уборщица разберется с пылью под кушеткой.

– Достал ты со своей кушеткой. Весь пол в кабинете до блеска надраили.

– Кто тебе сказал?

– Лерочка.

– Брехливая фанерочка.

– Игнатий! Она твоя коллега. Мне самой проверить?

Аннушкин представил, как бочонкообразная Света лезет под кушетку, закатывается туда и застревает. Начальница по-своему поняла маниакальную улыбку гипнотерапевта.

– Ты одержим своей пациенткой. Перспектива открыть новую форму безумия притупила профессиональную осторожность, которой ты всегда славился. Поосторожней с гипнозом. Я смотрю на тебя и не понимаю, кто из вас кого гипнотизирует.

– Ой, да брось, Светлана Александровна. Что такого может произойти?

Действительно. Что может произойти, если уже произошло? Сарра сотворила свой мир. Она была абсолютно здорова: и телесно, и психически. Крылатый психоз не смог затмить собой реальность, да и не планировал. Он стал полноправным элементом этой реальности. Об этом красноречиво свидетельствовал расцарапанный дубовый паркет, раскиданные по углам дрейдлы и нанесенная прямо на новые обои грунтовка.

– Я у тебя тут немного посамовыражаюсь, ты ведь не против, – вопросительно предупредила Сара свою сверстницу и соратницу по тусовкам, Лизоньку Турбину, у которой постоянно пряталась от материнского надзора.

– Выражайся, – девушка оглядела превращенную в сарай спальню. – Комнат много. Но они скоро закончатся, если ты будешь так усердно творить.

– Спасибо, Лизон. Мне просто нужно хорошенько вырисоваться, чтобы крылатый глюк наконец отстал.

– А он отстанет?

– Ну наверное.

– Наверное или точно?

– Ну наверное точно.

– И ты наконец-то перестанешь устраивать погромы в моей квартире!

– Не исключено…

Соколова разглядывала грунтовку, обострившимся зрением извлекая из микротрещин парейдолические откровения.

– И?

– Что и?

– Рисуй давай!

– М? А! Не, Лизка, днем бесполезно. Перед рассветом накатит так, что меня от стены не оторвешь. Сколько время?

– Пятнадцать тридцать.

– Окей, я погнала к мозгоправу. И нужно не забыть на обратном пути затариться пойлом. Не люблю ничего на сухую.

– Скажи, когда нарисуешь. Хочу посмотреть, как выглядит твой внутренний мир, когда тебя им не выворачивает на мой диван.

– Мир? Я не буду рисовать свой мир! Мой мир меркнет.

– Что?

– Забей. Там нечего рисовать. Ветер и песок.

Алый песок и ветер, со свистом тонущий в барханах. Караван, груженый каббалистическими свитками. Ракетный поезд колесит по российским степям, тундрам и глухим лесам, чтобы никто не смог обнаружить оружие возмездия. Если и обнаружит, то через полчаса ему придется искать снова. Сарра заимствовала этот способ спрятать тайное знание и от самой себя, и от красного ангела, и от человека в белом, идущему наперерез каравану. Когда в твоем мире нет ничего, кроме песка и ветра, ты быстро заметишь вторжение чужеродного образа. Кто ты, странник? Почему вместо тени за тобой следует картонный силуэт? Почему ты плачешь? Почему твои слезы маслянистые и черные, как аравийская нефть? Почему алый песок плавится под ними, а идущие вглубь коры тонкие шрамы не затягиваются? Почему караван послушно меняет курс и идет тебе навстречу? Почему верблюжий вожак останавливается, запутавшись в колючей проволоке?

– Потому что я изолировал источник безумия. Теперь она хотя бы не галлюцинирует в самый неподходящий момент. Это позволит мне выиграть время и детально изучить бредовый сюжет.

– Ты в своем уме? Она под гипнозом придумала небольшой мир и разделила его надвое забором из колючей проволоки. Что это, если не символизация психического распада?

– Да не бойся, мозг у нее не треснет.

Трещина в озере понемногу расползалась.

– Не треснет. Но и пользы от ваших совместных фантазий никакой. Как это вообще может повлиять на органическое течение болезни?

– И тем не менее, как-то повлияло. Я до конца не уверен, что здесь вообще замешана органика.

– Игнатий! Органика не может не быть замешана. Мозг твоей пациентки проспиртован насквозь, если уж на то пошло.

– Если ты про алкоголь, то он стабилизирует Сару. Напиваясь, она демонстрирует устойчивое компенсаторное поведение, выражающееся в творческой активности. Рисует.