Возрождение, или Граната в руках обезьяны

Дальше дорога выдалась спокойная, родные леса нас оберегали, в селение прибыли к вечеру. Донжуан, как обычно, любил помпезность, которая сама собой рождалась у него в голове. Уговорил меня въехать в деревню верхом на зубре.

– Как на древней картинке, человек на лихом скакуне.

– Только скакун еле ноги тащит.

– Загнать рог в одно место сил у него еще хватит.

– Жаль, мази больше нет, а старая немного смылась.

– Вот еще шкуру подвязать.

– Да-да, еще соли и воды, вот компания была бы, Спас разноцветный, в трусах, на рогах Рыжик, мы в дерьме.

– Но синий твой зад никаким дерьмом не замажешь.

– Уже все прошло.

Так, подняв настроение, мы въезжали в село. Спас не сопротивлялся, спокойно разрешил посидеть на спине (чего только он уже не увидел, связавшись с нами). Следопыт шел впереди, я верхом, на повозке, водрузив на вершину металлолома колоду, восседал Донжуан, подняв над головой клинок, замыкал процессию Зверобой. На крики детворы собралось все село. Впереди стояли Светлич и Мастер Сталь.

– Я знал, что поход пойдет на пользу, – причмокивая языком от восторга, сказал старейшина. – Мастер Сталь, распорядитесь отправить гонцов к соседям, пусть все придут. Я думаю, здесь есть что посмотреть, да и послушать.

– Да, без пира не обойтись, небось, и брага уже хороша нового урожая, – с огоньком в глазах добавил дед.

Дома

После радостной встречи нас оставили в покое, дали время отоспаться. Назавтра солнце стояло уже высоко, как ударили в медный колокол (найденный в той пещере, где и книга), звон был веселым и радостным. Вскочив на ноги еще в полудреме, на ходу натянув штаны, я кинулся на площадь. Это пришло соседнее племя. Когда гонец рассказал о возвращении туристов и о приглашении на пир, то никто уже не хотел ждать утра, они шли всю ночь. И вот к обеду весь честной народ всего (ну почти всего) человечества собрался на деревенской площади. Все хотели посмотреть своими глазами на ручного «боевого» зубра, на дары, привезенные с далекого Севера.

Собрались все, и стар, и млад, это был настоящий поселок! Все подходили к повозке, тыкали пальцем в соль и, зажмурив глаза, смаковали от удовольствия, некоторые от жадности сыпали пригоршни в рот, затем плевались и бежали к корыту с водой.

– Возьмите себе по горсти, остальное разделим потом, – объявил Светлич.

Одна женщина, чтобы взять побольше, тайком засыпала себе в трусы, вот хохма была. Задрав юбку, со спущенными трусами она обтирала соль, поплевывая на руки, но, не выдержав адской муки, с криком побежала и с размаху села в корыто с водой, раздавив его внушительным задом, после она скрылась по тропе в направлении криницы.

Но больше всего всех поражал наш богатырь – Спас. Он гордо прохаживался по площади, все уступали ему дорогу. Чинно подошел к телеге, Донжуан набрал пригоршни соли и протянул быку, но не дожидаясь, пока тот слижет, приложил ее к ноздрям. Спас громко чихнул, затем, поднявшись на задние ноги, издал боевой рев. Вся площадь в мгновенье опустела, люди, толкаясь, бежали кто куда, только мы вчетвером заливались смехом. Спас наклонил голову и пошел на Донжуана, а ему только и надо было это, ступив ногой меж рогов, взбежал на хребет. Бык яростно крутанулся на месте и замер, оглядевшись вокруг и не видя толпы, прерывисто замычал в такт нашему ржанию.

К вечеру праздник был в разгаре, костры горели повсюду, на которых жарилось мясо, посыпанное солью. Брага текла рекой, соседние племена, хоть и торопились к нам, но про нее не забыли. Было принесено большое количество курдюков из бычьих желудков, да и мяса несли, кто сколько имел, ведь прокормить такую ораву пару дней как минимум чего стоит. Домашней скотины никто не имел, спешить назад не надо, так что, бывало, гуляли неделю напролет, пока воины, протрезвев, не уходили за новой добычей.

Что осталось хорошего от предков, так это приготовление браги и медовухи. Еще не столь далекие времена говорили, был какой-то самогонный аппарат, да только утеряли после набегов диких людей. Это ж надо, столько сотен лет его берегли, и вдруг раз и все, сухой закон, трезвость норма жизни, ну проклятые интеллигентишки, и сам не гам и другому не дам.

Наутро всех мучил сушняк, кого от браги, но большинство от съеденной соли, все как по команде гуськом, совершая хадж, шли к роднику. Среди всей толпы выделялся Спас, он, опустив голову и громко сопя, двигался, как танк, народ с опаской расступался в стороны. Бык долго и нахально, часто отрываясь от воды, наслаждался живительной влагой, люди, ругая его в душе, молча ждали очереди. Зубр отошел от родника и сбросил пару лепешек на тропу, которые брызгами покрыли солидную площадь, заминировав все подходы к стратегическому объекту, гордо покинул толпу. После него не раз взрывался смех, в большой толпе не всякий смог пробраться к роднику, не поскользнувшись на мине.

Ближе к обеду прибежал малец и передал мне и деду о предстоящем совете старейшин. Я был на седьмом небе от счастья, я снова иду на совет по приглашению от самого Светлича!

– Негоже воину, совершившему такой переход, идти, как смазливый пацан, – остановил меня дед. – Погодь.

Из дальнего угла, из железного сундука он достал новую льняную рубаху. Она была белоснежна, не то что конопляные (лен рос очень редко и, чтоб собрать его на рубашку, требовалось несколько лет), не всякий мог похвастать такой, только старейшины да великие воины в них ходили, и то по праздникам. Поверх рубахи через плечо повесил куньи шкуры, скрепленные кованной пряжкой, подпоясался широким кожаным ремнем с металлическими клепками (сам делал), повесил справа нож, на ноги обул новые бахилы из рыси. В таком наряде я шел на совет старейшин, переполненный гордостью, в груди не хватало воздуха, так ее раздул. Все ровесники смотрели на меня с завистью.

Вдруг за камнем в стороне от толпы ребятишек увидел чужую кареглазую девчонку, она стояла одна, босиком, в оборванных шкурах. Пряди черных волос, как ручейки, стекали на смуглое лицо, плечи, грудь, ветерок слегка теребил их кончики, которые переливались завораживающим блеском. Откуда она? Ни в нашем, ни в соседних селеньях я не видел таких смуглых с черными, как ночь, волосами, спросить у деда я не решился. Проходя мимо, не мог оторвать от нее взгляда, завернул голову так, что не усмотрел камня под ногой и под дружный смех детворы растянулся во весь рост, звеня металлическими побрякушками. Девчонка показала зубы, взмахнув головой так, что волосы ее взлетели в воздух, как стая птиц, оголив ее юную грудь, ветерок подхватил их, и они вытянулись во всю длину, как пламя огня, летящее по ветру, она скрылась за кустом.

Дед улыбнулся, но продолжил свой путь, не останавливаясь. Я вскочил на ноги и под улюлюканье сверстников помчался догонять деда, но от назойливых острых словечек убежать невозможно, они сопровождали до самого совета.

Все волхвы сидели в нарядных хитонах, держа посохи в правой руке, а левой… левой они обычно разговаривали, точнее, дополняли речь жестами. Подойдя к своему камню, не сразу сообразил, что это тот самый. Он лежал на бугорке из мелких камушков устойчиво, не то, как прежде, шатался подо мной, что в любую минуту норовил скинуть, весь прошлый совет сидел на нем, словно пьяный. Сверху лежал кусок медвежьей шкуры, передние лапы простирались вперед, аккурат под ноги. Сбоку в землю загнан шест полутораметровой высоты, на котором было повязано крыло совы – символ мудрости, как у многих волхвов, только у Светлича сидела целая сова. У воинов стояли копья с привязанными к ним ожерельями из клыков и крыльев орла. По количеству клыков, добытых на охоте, и их размерам можно было сказать о доблести и отваге хозяина.

Дед воткнул свой посох, на котором висело небольшое ожерелье клыков и два крыла совы, уселся на камне, покрытом также медвежьей шкурой. Он не был доблестным воином, занимаясь кузнечным ремеслом, редко ходил на охоту, но был очень мудр.

Совет открыли, как обычно, говорили про жизнь каждый своего племени, о запасах зерна, стеблей конопли, где больше ходит зверь (который на мясо годен), чтобы хорошо пережить зиму. Затем дали слово более рассудительному из нашей команды Зверобою. Его рассказ занял время до самого вечера, утомляя своими подробностями, чему все старейшины особо уделяли внимание.

Как говорил Старомир: «Без мелочей не будет целого, в них скрыта правда. Громкие слова – они всегда приукрашены, пусть и немного, но дополнены ложью, это заложено в человеке самой природой. Мудрый человек по описанию мелочей может познать жизнь. Картину происходящего, людей, как будто сам участвовал в этих событиях (как сказали б в древние времена, читал между строк)».

Меня это сильно раздражало, два раза дед толкал под бок, чтоб я не дремал. Но когда зашел рассказ о походе за солью, всю мудрость и надменность как рукой сняло с лиц старейшин, все смеялись, сползая с камней на землю. Дошла очередь и до моего рассказа о походе в долину предков. Выложил все как на духу, только умолчал про раскрытие оболочки и о привозе ее с собой. В этом месте рассказа Светлич долго всматривался в мои глаза, заставляя меня опускать голову к земле, чувствовал недомолвки с моей стороны.

В конце отчета нашей группы выступил Мастер Сталь. Он поведал о походе за углем, сколь много там они нашли и какую гору привезли. Также потряс всех рассказом о сражении с дикими людьми.

…

– Солнце клонилось к вечеру, подходя уже к угольным холмам, вдруг заметили тени, копошившееся у земли, – начал размеренно Мастер Сталь. – Мы насторожились. Оставив повозку, растянулись цепью, медленно приблизились к холмам. Да, это были люди! Может, и они пришли за углем? Сердце тревожно забилось в груди, неужели еще есть умное племя? Подойдя на выстрел стрелы, услышали речь. Нет, это дикие люди, что еще более встревожило нас, они рычали что-то нечленораздельно.

Раздался детский плач, затем звероподобный крик, и в сторону отпрыгнул человек.

– Кусать меня! – заорал он и снова бросился в траву.

Все стоявшие также кинулись в то место, откуда слышен был плач. Их было четверо, ростом поди в два метра.

Мы, не раздумывая, в одно мгновенье, как по команде, выпустили стрелы. Рев, прокатившись над поляной, возвестил, что стрелы доставлены точно адресату и по расписанию. Но таких верзил ими свалить в темноте, стреляя наугад, оказалось не под силу, они остались живее всех живых. С отломанными древками ринулись к нам, оглашая жутким воем окрестность.

Мы успели выпустить еще по стреле, но уже в одного, и он не устоял, сделал два шага, упал в судорогах, хватаясь за все, что попало. А попала нога собрата, уцепившись мертвой хваткой, волочился по земле еще долго. Это сыграло нам на руку, достав ножи, разделившись по парам, атаковали их.

Мастер Сталь кинулся вперед, затем сделал выпад влево, пропуская громилу вперед, ему пришлось тормозить и разворачиваться к деду. Другой воин, работая в паре с Мастером, заранее отошел вправо и теперь, когда дикарь повернулся, выставил ему неприкрытую спину, в тройном прыжке преодолел десять метров и вонзил под лопатку свой кинжал по самую рукоять. Но не тут-то было, верзила с разворота рубанул его рукой по шее, едва не сломил ее, и пальцы сомкнулись на горле в мертвой хватке, еще немного, и кадык будет удален вместе со щитовидкой без наркоза. На мгновенье мелькнул блеск полированного металла в свете луны, клинок, описав дугу, словно молния, прошелся по руке, не ощущая сопротивления плоти, отделил ее от тела (деда работа). Напарник, задыхаясь, разжал пальцы-клещи этой твари, как на него рухнуло бездыханное тело, словно мамонт наступил ногой. В это время третий верзила, отцепившись от собрата, держа в руках громадную дубину, опустил ее аккурат на сраженного родича (вовремя он прикрыл собой своего врага). Затем, не оборачиваясь, через себя парировал удар клинка деда. Клинок вошел наполовину в дерево и застрял, покинув руку Мастера, далее дубина опустилась на камень, со звоном битого стекла металл рассыпался на куски. Кисть деда вывернулась на изнанку, мастер в падении подхватил правой рукой обломанный кусок ножа, но подняться не успел, сильные удары довбни наносились методично на невероятной скорости. Мастер Сталь был левша, поэтому владеть правой и огрызком не давало эффекта, однако, улучив мгновение, когда детина сделал шаг, став на бедро деда, и занес над головой дубину, он подрезал ему подколенный сустав, тот подкосился и прилег рядом. Дубина легла на правое плечо деда.

«Вот и все», – пронеслось в мозгу, челюсти монстра ложились на горло. Не-е-е-е, еще живем! Напарник, пришедши в себя, вылез из-под «телохранителя», сел верхом и удар за ударом короткого ножа вымещал злость на испустившем дух враге. И в это время подбежала вторая пара воинов, завалив своего противника.

Все остались целы, если не считать сильного ушиба плеча и опухшей кисти Мастера.

Подойдя к горке увидели, что в траве лежала без сознания девочка лет четырнадцати. Сбрызнули водой (это они поспешили), ожила и, не раздумывая, куснула руку воина, затем шмыгнула под ноги, свалила его, снова укусила за попу. Бить, конечно, ее никто не хотел, за что и поплатились. Пока хватали ее руками, она извивалась, как уж на сковородке, нанесла каждому по доброму десятку укусов (хорошо, не ядовита). Дед забыл про боль, наблюдая за этой сценой. Один воин изловчился, подцепил девчонку за ногу и поднял над землей, торжествуя от победы, девчонка, долго не думая, схватившись рукой за его пояс, подтянулась к торсу обидчика и укусила… Воин взревел не хуже дикого, уронив смуглянку на камни, отскочил как ошпаренный, держась обеими руками за промежность.

Уже было заполночь, как раздался взрыв смеха.

Падая на камни, она стукнулась головой и немного обмякла, чем и воспользовались воины, заложив руки за спину, связали, привязали к телеге и привели в село. По дороге веревки приходилось менять каждую ночь. Дикарка умудрялась руки продеть под зад и перенести их вперед, хотя вязали по самые локти, затем разгрызала острыми зубками кожаные ремни. Да и воин писал всю дорогу кровью, но боевые раны показать отказался наотрез.

Я думал, что весь совет на этом и закончится. Поговорили, поржали на славу и по домам, ан нет.

Поднявшись с камня, Светлич, взявши посох, вышел на средину.

– Мы все слушали грустные и веселые события, значит, мир живой, это хорошо.

Обвел всех взглядом. Выдержал паузу.

– Из всего сказанного здесь возник, я полагаю, один очень важный вопрос, и думаю, со мной все согласятся.