Оценить:
 Рейтинг: 0

Я вернусь

Год написания книги
2014
<< 1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 >>
На страницу:
18 из 21
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Глава 8. Муж

Спустя несколько месяцев после возвращения с фронта, я познакомился со своей будущей женой, Александрой Петровной Петровой. Случайно все получилось.

Собирая документы для оформления инвалидности, я зашел в райком Вилюйска. Дали мне какие-то бланки. Устроился заполнять их за свободным столом. Напротив сидела красивая девушка, секретарь-машинистка. Я сразу отметил, что девушка очень миловидна, и, видимо, скромна. Стараясь не подать виду, что она мне понравилась, я заполнил бумаги. Пока писал, украдкой посматривал на девушку. В какой-то момент, подняв глаза в очередной раз, наткнулся на ее взгляд. Он не был строг, не таил вызова. Просто девушка смотрела на меня, словно ожидая, когда я закончу писать. Глаза… Какие у нее были глаза!

Потом у товарища одного, тоже фронтовика, Феди Коркина, спросил, кто такая? Он улыбнулся хитро и давай подначивать:

–– Да, хорошая девушка тебе приглянулась. Только неприступная она, очень разборчивая, говорят, еще и капризная. Так что ты давай! Такие девушки – большая редкость.

Он говорил, а передо мной стоял ее образ: взгляд, бездонные глаза, улыбка… Потом я стал часто прохаживаться в тех местах, в надежде встретить предмет своего обожания. Искал ее на каких-нибудь мероприятиях. Вскоре мы познакомились и при встрече уже кивали друг другу, иногда даже немного разговаривали.

Близились майские праздники. Набравшись смелости, я однажды после танцев вызвался проводить Шуру до дома. Она согласилась, скромно потупив взор. Каково же было мое удивление, когда мы направились в сторону моей работы. Я тогда уже работал в тюрьме. На территории тюрьмы было, я знал, общежитие. К нему и повела меня девушка.

Оказалось, она была дочерью старшего надзирателя Петрова. Отца ее я знал, в общежитии раньше бывать доводилось, причем неоднократно. Почему тогда я раньше Шуру здесь не видел? Вспомнил я, как Шурин отец как-то выспрашивал у меня, почему это я не стою на посту, а хожу только с конвойной группой? Я ответил, что у меня инвалидность третьей группы. В общем, мы тогда друг другу особо не понравились. И дочерью этого человека была моя Шура! Мы расстались, девушка запорхнула домой, а я весь в раздумьях пошел к себе…

В один из майских выходных я сам не понял почему, но крепко выпил. Мои ноги привели меня к Шуриному общежитию. Зашел. В дверях Шурин отец стоит, поверх белой исподней рубахи и штанов накинул шинель. Курит. А рядом сосед, тоже знакомый. Я к соседу обратился, пытаясь не показать, что выпивший:

–– Здравствуй, а где Шура живет?

–– Товарищ начальник! Прошу обращаться, как положено, – громко и отчетливо выговаривая слова, сказал Шурин отец. Я обиделся.

–– Товарищ старший сержант, я не к вам пришел, а к Шуре, – ответил ему. Гляжу, Шура моя в комнате что-то делает. Я поднырнул под рукой Петрова и в комнату, к ней…

Что было дальше уж и не помню.

Проснулся я утром с головной болью, во рту сухо… Лежу в незнакомой комнате, на чужой кровати. Приподнялся, осмотрелся и охнул, вспомнив подробности: как пил с друзьями, как пьяным ломился к Шуре. Рядом со мной на другой кровати храпел Петров, тоже видимо, пьяный. Кто-то за перегородкой суетился, громыхал посудой, пахло жаренными пирожками. Светало.

Понял я, что у соседей Петровых сплю, Герасимовых. Они с Петровыми в одной большой комнате жили. Спали за перегородками, а кухня была общей. Нащупал я свой китель рядом, оделся. Вышел на кухню. Хотел уйти, пока хозяин не проснулся, но жена Герасимова меня остановила приглашением к столу:

–– Василий Давыдович, выпейте с нами чаю за компанию.

Я сел за стол. Рядом с чашкой чая выставили рюмку водки. Я опохмелился. Полегче стало. Съел пирожок, выпил чай.

Во время трапезы зашел мой знакомый фронтовик, Николай Петров. Удивился, увидев меня за столом Петровых да Герасимовых:

–– Не ожидал, Вася, тебя здесь встретить. Рассказывай, как живешь?

Я посетовал, что зарплату задерживают, потом о делах политических заговорили, на тюрьму переключились. Потом зашел какой-то старик. Оказалось, это был отец Николая, сына искал. Разговорились и с ним. Все это время я порывался уйти, пока Шура меня не видела. Как взгляну ей в глаза, после позорного визита? В какое положение я ее поставил перед семьей, отцом?

–– Я, пожалуй, пойду, – сказал хозяйке, поблагодарив за чай. – Праздник же сегодня.

–– А ты с нами за компанию отпразднуй. Вон мы сколько всего наготовили! Гостем будешь, – улыбнулась хозяйка. Отец и сын Петровы загомонили, появилась бутылка.

В это время вышла Шура из комнаты и, не глядя в мою сторону, пошла к умывальнику. Я сидел ни жив, ни мертв. Отец Шурин спал, а ее мать со мной не разговаривала, только поглядывала сердито.

Герасимовы усадили Шуру рядом со мной. Стульев не хватало, мы сидели на ящиках. Кусок в горло не шел у меня от этого соседства, хотя действительно Герасимовы наготовили много, и с любовью. Шура молчала, только ела, глядя строго вперед. Я боялся на нее посмотреть. Уф! Еле до конца застолья досидел.

Потом пошел на демонстрацию. Заглянул к своим на работу. Там уже вовсю готовились к параду 1 Мая. Чистили оружие, парадные костюмы. Меня тоже засунули в колонну, нести транспарант, но не с парадными сослуживцами. Я прошел с вольнонаемными сотрудниками администрации тюрьмы, не успел сходить переодеть парадный китель вместо того, в котором ночевал у Шуры. Потом пошел домой…

На другой день мне предстояло дежурить в подразделении на охране ворот. Тут меня Шура пригласила к себе на обед. Я пошел, уже и не знаю почему. Отца дома не было. Мать снова сердито косилась и ничего не говорила, только гремела сердито посудой. Шура молча налила чай, потом села рядом и спросила:

–– Объясни мне, что ты делал? Чего такой смурной ходишь?

–– К тебе приходил, – отвечаю. – Ты прости, я виноват. Выпивший был. Больше так делать не буду.

Гляжу, она улыбается. Я тогда осмелел:

–– Давай завтра в кино сходим…

Она снова глазами в пол, а сама покраснела, улыбается.

На другой день я на Давыдовой лошади заехал за Шурой и повез ее в клуб. Вечером снова проводил, уже пешком. С тех пор мы часто встречались то в клубе, то в гостях друг у друга. Много девушек вокруг меня было, после войны деревни на парней и мужиков оскудели, а я только о ней думал, к ней ходил.

На новый год свадьбу сыграли. Вернее, просто помолвку. Свадьбы пышные, шумные – считались пережитком старой жизни. Собрали родственников, чай попили.

Шурина мать меня невзлюбила. Все время называла никчемным инвалидом, доходягой. Только я не всегда такой болезненный был. В 1953 году мне дали путевку на два месяца в Сочи. Там, в спецсанатории КГБ, моим здоровьем занялись вплотную. Приехал я из Сочи веселый да румяный. Шесть кило прибавил, выправился, мускулами оброс. С тех пор меня инвалидом никто не звал.

Жить мы стали у Шуры. Ее родители в соседнюю комнату перебрались, а я к себе мать и Давыда забрал. Сделал перегородку. За одной стеной мы с Шурой жили, за другой отец с матерью, тесть с тещей еще за стенкой… По тем временам это было нормально. Но все равно было тесно. Потому к маю я задумался о собственном доме, чтобы не мучиться так и родственников не мучить.

Вскоре подвернулась возможность обзавестись своим углом. Я взял ссуду в три тысячи рублей в Сбербанке, добавил корову, пенсионные сбережения и купил старый дом. Вместе с Давыдом и Шуриным отцом мы заготовили лес, перестелили полы, потолок. Пожили некоторое время, мебель тоже сами делали. Дети пошли, Давыд с мамой на внуков нарадоваться не могли, Шура вся с головой в семейные хлопоты ушла.

Но в 1953 году Берию объявили врагом народа. Всех кэгэбэшников стала партия клеймить да недостатки выискивать. Докатилась эта мода и до нас. Начальником КГБ в Вилюйске был майор Егоров. Досталось ему, конечно, тогда здорово. К тому времени он строил большой дом девять на десять, взял большую ссуду в том же Сбербанке. Но когда начались эти треволнения, Егоров стал выпивать с горя. Его плюс ко всему еще и уволили. Стройку забросил, на все махнул рукой, запил… Два года сруб мок под снегами да дождями.

Надоумил меня начальник охотинспекции Михаил Чусовской к нему сходить, да с бутылкой. Сам пошел вместе со мной. Отдали принесенное вино. Потом спрашиваю:

–– Пантелеймон Кириллович, что с этим домом будете делать?

–– Не знаю, – говорит. – Уж не дострою, видно. Третий год руки не доходят, а уже ссуду требуют.

–– А ты продай его Василию, у него четверо детей маленьких, семья, мать с отцом. Семья большая, а ютятся в старой каморке. Им бы расшириться, как думаешь?

Кивнул головой Пантелеймон Кириллович. Выпил вино, которое мы принесли, стал думать. Цену поставил – одиннадцать тысяч рублей. Я восемь предлагаю, нету мол, больше. Торговались да рядили, сошлись в итоге на десяти. Я свой старый дом продал за девять тысяч рублей, занял немножко, заначку распотрошил. Отдал десять тысяч Егорову и начал его сруб достраивать. Опять же семьей, я да Давыд, да Шурин папа. Крышу настелили, окна вставили большие, каждый угол от плесени очистили, полы ровные настелили, печь большую вывели. Знатные хоромы получились. Не дом, а игрушечка!

Только пожить в них, считай не удалось. В Мирный переехали, как раз как мне Подгаевский помог заново устроиться. Сначала я сдавал дом в аренду, но денег это давало мало, в Мирном тоже жилье надо, так что потом продал своему другу. В двадцать семь тысяч оценили его государственные страховщики, а у людей таких денег нет, да и нужды в таких домах. Еле-еле продал…

Глава 9. Отец

С тех пор, как я женился, все время ждал сына. Но первой родилась дочь.

Помню, был у нас акушер Шагаян, приезжий откуда-то из-за границы. Я, когда жену в первый раз в роддом привез, попросил у него:

–– Подари мне сына, будь другом!

–– Обязательно, – пообещал доктор.

Увели мою Шуру, а я в коридоре сижу. Два часа ждал. Младенцы плачут хором за стеклянной перегородкой. Волнуюсь. Вышла акушерка Клавдия Березкина:

–– Поздравляю вас, Василий Давыдович, с дочкой! Роды прошли благополучно.
<< 1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 >>
На страницу:
18 из 21