Я вернусь

А я не верю собственным ушам:

–– Не может быть! Сына же обещали!

Но оказалось, что может, не всегда медицина помочь может. Назвали дочку Валей. Через два месяца я пошел регистрировать ее в ЗАГС на свое имя, метрику выправлять. Называю имя: «Иванова Валентина Васильевна», а мне отвечают:

–– Поскольку вы не регистрировали брак, дочка ваша может носить двойную фамилию Иванова-Петрова. Только так и никак иначе.

Звоню жене из ЗАГСа:

–– Шура, ты выйдешь за меня замуж, а то тут свидетельство Вале не выдают.

–– Ну, если так, то распишемся, – ответила Шура. Ей не до того было, дите кричит, есть просит, стряпает что-то. Так буднично и решили этот главный женский вопрос.

Вечером стали гадать, какую дать фамилию ребенку. Шура мою фамилию брать не хочет:

–– Я у отца единственная дочь, – говорит. – Петровы прервутся.

Потом согласилась все-таки с моими доводами:

–– Ладно, пусть будет Иванова.

Странно у нас с Валей получилось. Выросла и вышла замуж за Петрова, хороший парень был. Вот тебе и дедушкина фамилия! От судьбы не уйдешь, что ни говори.

За Валей родилась Мира. Она сейчас врач. После нее Виктория, она стала учительницей. Четвертую дочь зовут Вера. Она медсестрой пошла. За ней идет Светлана и только в шестой раз мы дождались долгожданного сына. В честь дедушки назвали его Петром. После Пети жена рожала еще раз. Родилась дочка Прасковья. У меня ныне семнадцать внуков и пока пятнадцать правнуков…

Долгожданный сын у меня родился в 1957 году, уже в Мирном. Большая радость в этом году соседствовала с большой потерей. Не стало моей матери…

Глава 10. Партиец

После встречи с министром МВД, вскоре меня избрали секретарем партийной организации МВД и КГБ. Под моим ведением были: тюремщики, пожарные, прокуратура и судьи. Все они работали вразнобой, каждый сам по себе, по отдельности. А мне предстояло их объединить, охватив партийной деятельностью.

Схлестнулся я с начальниками этих организаций. По уставу они должны были отчитываться партии о проведенной кадровой работе, а отчетов не предоставляли. А народ шел с жалобами, партия, в моем лице, была обязана реагировать на жалобы трудящихся, ведь мы, коммунисты, являлись совестью народа. Начальники же не признавали моих прав, и все вопросы решали самостоятельно.

Я был категорически не согласен с таким положением вещей. В партийном уставе значилось, что перед партией все равны: и начальники, и рядовые служащие, у всех равные права и все наделены обязанностями, нет неприкосновенных. Я работал в этом направлении, направлял письма с требованием не только платить партийные взносы, но и консультироваться по кадровым вопросам, ходить на собрания, на курсы по партийной линии. Но все было бесполезно, они меня игнорировали. Я был как вопиющий глас в пустыне.

О том, как мне быть в такой непростой ситуации, я спросил у второго секретаря райкома Вилюйского района, лектора Еремея Тимофеевича Герасимова. Написал ему заявление, что начальники такие-то отказываются от партийных поручений, их деятельность ограничивается только взносами. Представил свой план работы. Я требовал создания агитационных участков в правоохранительных подразделениях, которое должно принимать участие в решении кадровых вопросов, заниматься политобразованием, защищать права трудящихся. Начальников я приглашал пройти краткий курс истории партии при филиале Марксизма и Ленинизма, которые прошел сам. Брали на курсы только с полным средним образованием, но для меня сделали исключение. На курсах в основном говорили о том, какой должна быть экономика, приходилось много считать. Было трудно, но очень полезно для любого руководителя. А мои подопечные-начальники не хотели проходить эти курсы.

Герасимов выслушал меня и задумался.

–– Давайте мы им все это поручим в приказном порядке, а если не выйдет, проведем партийное расследование достойные ли они начальники, – сказал второй секретарь.

Разумеется, моя жалоба и нагоняй сверху, не понравились начальникам, привыкшим распоряжаться всем самостоятельно. Я получил репутацию «выскочки, выносящего сор из избы» Они продолжали не считаться с требованиями партии, и я решил дать ход попавшему мне в руки делу как раз в этой области. Как раз было дело между двумя начальниками, которые, рассорившись между собой, сделали крайним подчиненного: измывались над дежурным, посылая его с личными посланиями то туда, то обратно. Я влепил им строгий выговор по партийной линии. Это вызвало целый всплеск от них и коллег.

–– Почему вы так поступили, товарищ секретарь? Разве это не наше личное дело общаться или же не общаться друг с другом? – возмутились эти товарищи.

–– Вы ответственные лица, а ведете себя, как дети. По долгу службы вы должны взаимодействовать, а не посторонних людей мучить. Не можете сотрудничать, то учитесь смирятся, на то вам власть дана, – таков был им мой ответ.

Начальника милиции после этого сняли с должности, второго оставили с предупреждением в личном деле. Стали считаться с мнением партии, прислушиваться к моим словам.

Затаили обиженные на меня злобу.

И однажды, после выхода указа Хрущева о «пятитысячниках» мы проводили собрание по этому вопросу – кого из партийных лидеров выдвинуть для помощи колхозам. Тут они возьми и предложи меня. Да еще обставили так вкрадчиво.

–– Товарищ Иванов общественными силами построил общежитие в колхозе, контору милицейскую расширил, просветительскую деятельность развернул. Такому деятельному человеку самое место в колхозе. Он из отстающего колхоза передовой сделает!

Лишь бы, значит, меня убрать…

Вижу я, что их дело выгорит, потому что не противоречат партийной линии, а вроде как даже ее поддерживают. Проголосовали «за» это предложение, большинством голосов утвердили мою кандидатуру. А я про себя подумал: «Не бывать этому»!

Поехал я в Якутск. Пробился на прием к Подгаевскому. Вызвал он кого-то из отдела кадров:

–– Есть ли у вас свободные вакансии? Если имеется, товарища направьте, – распорядился.

–– Есть место начальника милиции в Усть-Нере, – рапортуют из отдела кадров.

Я испугался, ведь пишу по-русски до сих пор неважно, да и далеко от родных мест. Так и так, говорю, благодарствуйте, но не могу я. Рассердился тогда Подгаевский.

–– А ты думаешь у нас должности на дороге валяются? Для тебя одного министерство работает?

Тут я ему и рассказал, что меня в колхоз хотят отправить, в отстающий. Там работа такая, что с моей контузией долго не заработаешься, да еще и с семьей.

Вызвал Подгаевский моего тогдашнего «знакомца» Атласова.

–– Скажите, капитан, у нас в Якутске есть какая-нибудь свободная должность?

–– Новый отдел создается против тунеядства…

Я как услышал это слово, подумал: «Неужто для тунеядцев еще какие-то отделы создают?» Задачи размытые, ответственности много, а толку мало. Тунеядство не партийными приказами изживать надо, а личным примером на производствах да стимулированием. Не хотелось бы мне в таком отделе работать, но выбирать было не из чего: либо отстающий колхоз, либо тунеядцы.

–– Когда к работе приступать? – спрашиваю у Атласова.

–– В Мархе дом купили под штаб. Будет вас четыре человека в отделе. Поедешь туда, спросишь заместителя начальника отдела – товарища Сивцева…

Оказалось, я знал этого человека. У нас с ним были весьма недружеские с ним отношения, еще с давних времен, как я в тюрьме работал. Я попросил время подумать и вышел из министерства. Иду и думаю, может, все-таки согласиться?

Быть бы мне в отделе тунеядства, если бы не одна случайность.

Еду в автобусе, переживаю, думаю… И тут с мужиком знакомым одним разговорился. Бронислав, так его звали, узнав о моих перипетиях, тут же посоветовал:

–– Я сам из Ленска, а сейчас в Мирный еду. Там дивизион создают по охране алмазов на разработках. Вакансий полно и участковые тоже нужны! Прям позарез!

Меня как будто в сердце кто-то толкнул, сразу понял – вот он, шанс! Вот так, совершенно случайно я принял решение, которое полностью перевернуло мою судьбу. Переезд в строящийся город, алмазную столицу Южной Якутии, стал судьбоносным решением, о котором я никогда в своей жизни не сожалел.

Глава 11. Мирный

20 июля 1959 года я написал заявление министерству, в котором просил отправить меня работать в Мирный. Мирный тогда еще не был городом, он только строился. Люди жили там в палатках, потому мне посоветовали оставить семью в Вилюйске, пока все не устроится. Но я знал, что не смогу оставить жену и детей.

Через семь дней получил телеграмму: «Командировать Иванова в Мирный в распоряжение командира дивизиона такого-то и райкома партии». За четыре дня мы сдали дом, продали скарб, который невозможно было увезти в Мирный. На человека, без разницы, взрослый или ребенок, можно было взять всего лишь 75 килограммов груза. Взяли мы с собой кровати, одно кресло, одежду всякую, посуду, чтобы детям было на чем спать и сидеть. Миру оставили у бабушки с дедушкой, Шуриных родителей, а сами с женой и пятью остальными детьми (младшая дочка еще не родилась) оставили родной Вилюй.