Я вернусь

–– Эх, и почему я на эту войну увязался! – посетовал Мишка. – Сидели бы мы сейчас с тобой, Василий, дома, ели бы уху из свежих карасей, а не эту тухлятину!

Но рассиживаться с земляками, и сетовать на судьбу было некогда. Мучила жажда, а на заводе, я знал, ждали изнывающие от жажды однополчане. С берега, где мои земляки свежевали лошадь, добыть воду не получилось, там разлился мазут. Прошел чуть дальше, но мазутная пленка все не кончалась. Что там было? Топливо для танков везли и разлили? Потонула баржа? До сих пор не знаю.

Тогда я решил войти в реку подальше от берега. Пить хотелось так, что мочи не было. А когда вода рядом, только руку протяни, с ума можно было сойти. Я потом узнал, что такие случаи были. Немцы наших стреляли, когда те, забыв обо всем, бежали к воде в полный рост. Посидишь без воды день, два, обо всем на свете забудешь…

Я снял штаны, ботинки, забрался в Волгу-матушку по пояс, пока мазутная пленка не осталась за спиной. Тут я наконец-то зачерпнул пригоршню чистой речной воды, сначала умыл лицо, потом стал пить, опустив лицо прямо в воду. Постоял некоторое время, потом снова прильнул к водной глади. Жажда все не проходила. Лишь на четвертый раз я облегченно вздохнул, напившись, как мне казалось, впрок на целую неделю. Продрог до чертиков, решил греться движением.

Заполнив фляги до самых краев, стал возвращаться на берег, пытаясь обойти полосу мазута. Так я прошел вдоль берега довольно приличное расстояние. Вышел на берег возле недостроенного кирпичного дома. Стал, не спеша одеваться. Едва надел штаны, как услышал чей-то смех из дома и уже знакомую неприятельскую каркающую речь. В доме засели немцы! По неторопливой, спокойной беседе, смеху, я понял, что фрицы меня не заметили.

Пригнувшись к земле, я бесшумно подбежал к дому. Благо не успел еще обуться. Вначале схватился за автомат, но через мгновенье передумал и вынул проверенное в первом бою средство – гранату. Ввернул запал, выдернул чеку. Забросить в недостроенный дом гранату оказалось не сложнее, чем закинуть кусок сахара в чашку с чаем. Раздался взрыв, свистнули осколки, а потом все стихло, даже не стонал никто. Подождав какое-то время, я осторожно заглянул в дом. Четыре фашиста были убиты наповал… Сидели, смеялись, болтали о чем-то – вдруг миг и в окно влетает граната. То-то же, на войне с Тонгсуо клювом не щелкай!

На завод вернулся радостный: принес воду, да еще и немецкую точку ликвидировал, которая с берега косила красноармейцев-водоносов.

Командир чуть не заплакал от радости. В наградном листе, обнаруженном позже в архиве, он написал, что 24 сентября 1942 года боец из Якутии Василий Иванов проявил себя в бою, как истинный герой, ликвидировал две пулеметные точки, организовал штурм здания стратегически важного объекта, уничтожил десять гитлеровцев. За боевой подвиг, командир, ходатайствовал для меня не много, не мало, а орден Боевого Красного Знамени.

Но в штабе решили, что боец Иванов слишком молод, ему всего восемнадцать лет от роду и на фронте он всего три дня. Зелен еще для Боевого Красного. Решили ограничиться медалью «За отвагу». Подписал наградной лист сам командарм Чуйков. Эта награда нашла меня лишь в 1970 году…

Пока мы ждали подкрепления и вражеского контрнаступления в здании отбитого у немцев мукомольного завода, я регулярно совершал вылазки к Волге и приносил драгоценную воду все в тех же шести трофейных фляжках. Почему я рисковал жизнью? Купаться больно нравилось, и скучно было сидеть без дела…

Глава 10. Пролитый суп

Во время одной из очередных вылазок за водой я направился к берегу с другой, более отвесной стороны. По моим предположениям там было больше укрытий в случае обстрела. Берег был в целом наш, но враг, отошедший вглубь, все еще постреливал, укрепившись на отдельных объектах, расположенных выше. Порой немцы совершали наглые вылазки, обстреливали подходы к реке из автоматов и пулеметов, нападали на мелкие части.

Очевидно, что там, куда я пошел в этот раз, недавно прошло одно из таких сражений. Дыхание реки еще не окончательно разогнало запах миновавшего здесь боя: запах пролитой крови, раскаленного железа, сожженного пороха, развороченной земли…

Далее я пошел с оглядкой. Возле самой реки на высоком обрыве заметил небольшую пещеру. Показалось, что там кто-то есть. Я не успел укрыться незамеченным:

–– Эй, красноармеец! – крикнул мужчина в командирской фуражке, выходя из пещеры. – Ты из какой роты?

У меня отлегло от сердца. Свой! Я представился, как положено перед старшим по званию. Командира я знал. Он был то ли из третьей, то ли из четвертой роты нашего полка, старший лейтенант, еврей по национальности. Веселый был мужик.

–– Пойдем со мной, осмотрим берег, там где-то наша полевая кухня должна быть…

Мы прочесали берег и действительно наткнулись на то, что осталось от раздаточного пункта. Прямое попадание крупнокалиберного снаряда убило возницу, повара, обоих лошадей, разнесло баки с супом и кашей. На разгромленной кухне я отыскал переносной ранцевый термос с супом, с еще теплым содержимым, немного хлеба. Командир разрешил отнести добычу своим.

Только я надел фляжечную перевязь и положил хлеб в вещмешок, как свистнула пуля над головой. Вторая, третья… Одновременно с командиром мы укрылись за разбитой телегой полевой кухни. Чувствую, что спину жжет, прямо-таки припекает. Попали, гады, прямо в термос, хорошо, что сам цел остался. Начали мы отползать в сторону пещеры. Ползу, а спину ошпаривает уже чуть ли не кипятком, терпеть невмоготу. Горячий суп выливается прямо мне на спину, хотя приготовлен он часы назад. Умели же тогда делать термосы!

Достал финку, перерезал лямки фляги, а бросать драгоценную находку, ой, как не хотелось! Поволок дальше, держа за лямки. Когда выбрались из-под обстрела, открыл крышку термоса, заглянул внутрь. Жижа вытекла, а гуща осталась. И то хлеб!

Возвращался к своим я тем же путем, уже в одиночку. Поели-таки тепленького!

Глава 11. Передислокация

На четвертый день я снова ушел к реке за водой. По дороге искал, как всегда, провиант. Вернулся к вечеру, а половины дома заводоуправления, в котором укрепилась наша рота, как не бывало! Видимо, снаряд попал. Нет никого уж в руинах.

Стою, смотрю на развалины в полном недоумении. Как будто разом осиротел. Ни мыслей, ни планов на будущее. Вдруг, слышу, с берега кто-то окликнул:

–– Ивано-ов!

Пошел на зов. Наши! Оказалось, мукомольный завод, пока меня не было, подвергся массированному артобстрелу прямой наводкой, немцы перешли в наступление. Шестерых убило на месте, остальные отступили к берегу, там оборонялись, опять, заняв те окопы, где мы высадились. Потом с новыми частями, стрелки из двух дивизий к нам подошли, отвоевали высоту, ударив немцам во фланг, отрезав мукомольный завод и расстреляв в упор убегающих от него гитлеровцев.

Во время ожесточенной схватки нашего командира ранило в грудь, многих убило, роту едва ли не наполовину выкосило. Зато плацдарм уже не тот пятачок, что раньше! Почти километр до Волги, а соседи и подальше продвинулись. Батареи немецкие оттеснили, теперь они били по берегу, а до реки только дальнобойные гаубицы и пушки дотягивались.

Теперь нам предстояло передвинуться дальше по берегу и отбить у немцев захваченный завод «Красный Октябрь». Заночевали мы на берегу. Утром разбудили стуком в каску: «Строиться». Криками на войне поднимают только по тревоге, если авианалет или враг скрытно подобрался. А так стараешься тихо, чтобы фрицы не насторожилась, у них ведь тоже уши есть. А иных бойцов ведь не то, что криками, пинками не добудишься! Спят, как убитые, особенно после беспрерывных боев, длящихся несколько суток напролет. А постучи бойца по каске – лишь мертвый не встанет! Звон до самых мозгов раздается…

Посчитались. Набралась всего одна рота из батальона, с которым я переправился. Приказали перебросить нас к основному полку, вверх по течению Волги и вглубь города, куда немцев оттеснили. Добрались мы до места расположения своих лишь к вечеру. Заняли оборону, заночевали. Утром снова легонько постучали по моей каске, как по кастрюле: «Комсомольцы или партийные есть? Спроси своих в взводе». Я был комсомольцем. Всем партийным и комсомольцам велели спускаться вниз, к реке.

У реки политрук и комсорг организовали небольшой митинг для партийных, на котором озвучили боевой приказ: отбить у врага здание школы, расположенной в трехстах метрах от берега. Оказалось, что вчера немцы, проведя ожесточенный бой, захватили здание школы. Там они оборудовали огневые позиции и, укрепившись таким образом, взяли под контроль переправу. Нужно было во чтобы то ни стало выбить фрицев из здания школы.

Задача была сложная, почти невыполнимая. Партийные солдаты: коммунисты и комсомольцы определялись в состав штурмовой группы сразу, остальных предстояло набрать из добровольцев. К слову сказать, добровольцев вместо партийных было много, но взяли не всех – почти все участники штурма состояли из комсомольцев и коммунистов. Ни один не отказался.

Глава 12. Комсомольское задание

Из комсомольцев сформировали штурмовую бригаду в семьдесят человек. Нам приказали по темноте бесшумно добраться до здания школы и залечь вокруг. По сигналу с берега, увидев две красные ракеты, мы должны были с криками «Ура!» броситься в атаку и забросать здание гранатами.

Тяжелого оружия было мало. В основном вооружены мы были винтовками. Комсорг нес ДП-27, ручной пулемет, тяжелую такую штуку с блином-диском, мы с Петром-покойником точно таким же воевали, некоторые сержанты имели автоматы ППШ и ППД.

Посчитали боеприпасы. У меня оставалось всего две гранаты, у других было не больше, у кого-то и вовсе нет. Пополнить запасы было неоткуда. Полк оттесняя немцев, растратил боеприпасы. «Ладно, – думаю. – Хватит». Перед заданием чуток подкрепились, пожевали хлеба, попили воды. Другой провизии в части не оказалось.

До объекта доползли в сумерках. Залегли в каких-то шести-семи метрах от здания. Слышно все: как бабы пленные, стирающие немецкое белье, на протоке волжской переговариваются, как внутри здания немцы ходят. Лежим, не шелохнемся. Стемнело уж, а ракет все нет! Час ждем, второй… Холодно.

Вдруг тишину прорезал крик:

–– Какого черта мы тут лежим, как распоследние трусы!

У одного из наших, судя по голосу, перебравшего для храбрости сто граммов фронтовых, сдали нервы. Деваться было некуда, надо было атаковать и немедленно!

Лежали мы с другом под самыми окнами. По-русски вдвоем хоть и не понимали, а смысл слов, а главное, важность момента, оценили мгновенно. Застучали затворы автоматов, наши поднимались на атаку. Сорвав запал с первой гранаты, я забросил ее в окно, раздался взрыв. В здании забегали, завопили…

Недолго думая, я распрощался со своей второй, последней гранатой. Повернулся к товарищу, хотел забрать у него третью и краем глаза вижу, как в окне третьего этажа что-то мелькнуло. Батюшки-светы, летит немецкая ответная граната-колотушка и прямо на нас. Едва успел упасть на землю и обхватить голову руками поверх каски. Ка-ак шандарахнуло! Я потерял сознание.

Не знаю, сколько времени пролежал без чувств. Очнулся: в ушах звон, голова тяжелая как камень, глаза, мне показалось, лопнули, ничего не видят и адская боль в левой руке, как будто ее оторвало взрывом. Не чувствую ее вовсе и пошевелить не могу.

Кое-как вспомнил, каким ветром и куда меня занесло. Друга зову шепотом, он не отзывается. Стал правой рукой ощупывать себя. Рука вроде есть, глаза тоже, видимо, не лопнули. Только не вижу ничего. Земля набилась. Догадался-таки, достал флягу, открыл зубами, промыл глаза, огляделся. Светло, как днем, немцы осветительную ракету запустили. Бегают где-то рядом во дворе школы, стреляют. Друга увидел… Лежал ничком без движения. Погиб, сжимая в руке гранату. Ту самую, которую я у него забрать не успел.

Рядом воронка, маленькая такая, от гранатного взрыва. Мне повезло, что друг ближе к ней оказался – ему осколками сразу почти все тело прошило, гимнастерка была рваная как сетка. А меня накрыло взрывной волной, так и спасся.

Наши комсомольцы вокруг лежат. Все в грудь убиты, к школе рвались, но видать, не дошел никто. И раненых не видно, не слышно. Выжившие когда отступали – забрали.

По уставу я знал, что раненому положено отступать. Но такая меня злоба на фрицев охватила за погибшего друга, что я не мог сейчас отступить просто так, ничего им не сделав! Вынув из руки мертвого товарища гранату, я сорвал чеку и со всей силы швырнул в группу немцев, копошившихся вокруг небольшого миномета и бросился бежать. Успел увидеть, что граната почти перелетела через них, но ударилась об изрубленное осколками дерево и скатилась точно за их спинами. Бахнуло, заорали немцы, но я уже за горкой скрылся.

На крутом склоне оступился, упал и кубарем покатился вниз, едва не теряя сознание от адской боли. Свалился с обрывистого берега прямо в объятия Волги.

Холодная вода прояснила сознание, привела в чувство, но тяжелый автомат, намокшая одежда, сапоги, неумолимо тянули на дно, которое я не мог нащупать ногами. Собрав остатки сил, стал подгребать здоровой рукой к берегу. Силы были на исходе, когда ноги мои, наконец, отыскали твердое дно. На берегу я свалился в изнеможении, задыхаясь и выплевывая воду, которой нахлебался по самые уши. Звон в голове все не проходил. Контузия, точно.

Светало. Переведя дух, я отыскал в своих вещах индивидуальный пакет. С грехом пополам перевязал раненую руку и пошел искать своих – хотелось узнать, что случилось когда я был в отключке, поесть и найти перевязочный пункт.

Глава 13. Левый берег