Нулевые. Затишье перед катастрофой

Владислав отвел его в соседнюю комнату. Она была гораздо меньше предыдущей, но в ней присутствовал ремонт. На каждой стене висело по занавешенному тканью полотну. В центре комнаты находилась причудливая скульптура. Михаил думал, что это что-то вроде круглого корабельного руля из красного гранита с четырьмя ручками. Владислав подошел к скульптуре.

– Эта работа называется “Колесо Грозного”, – начал Владислав. – Как тебе, наверное, известно российская история имеет циклический характер.

– А почему оно так называется?

– Мы дойдём до этого. Так вот. Российская история – история циклично сменяющих друг друга тираний. Каждая ручка этого колеса символизирует определенную стадию развития тирании: начало, пик, спад и развал. Конец новой тирании знаменует начало следующей. Эту тенденцию заложил Грозный. Как именно он это сделал, я не знаю. Возможно, в создании колеса ему помогали силы планетарного ада.

– Ударился в религию?

– Можно быть неверующим в Норвегии или в Бельгии, но не в России. Ни в одной стране мира так сильно не ощущается холодное дыхание ада как в нашей. Достаточно, опять же, обратиться к истории. Скажем если взять личность Распутина. Нет. В другой раз. Вернемся к колесу. Допустим если рассматривать период Романовской тирании. С советской тиранией всё и так понятно. Романовская тирания началась после гибели Московского царства. Пиком этой тирании было правление Николая Первого. После его гибели народ, уставший от безумных запретов и рабской казармы, разуверился в легитимности тирании Романовых. И никакие дальнейшие половинчатые реформы предпринятые царизмом не могли вернуть доверия населения к власти. А что было дальше, вроде бы знают все.

– А как же Пётр?

– Пётр боролся с демонами как мог. Он смог прорубить окно в Европу, заложить Петербург. Он продлил жизнь Романовской тирании, но разрушить колесо ему не удалось.

– Как-то это всё трагично звучит.

– Понимаешь, Миша. Без Грозного не было бы и Сталина.

В помещение вошла худосочная девушка с короткими светлыми волосами и тонкими чертами лица. Власов где-то видел её худые ноги.

– Так вот где ты! – она обращалась к Владиславу. – И где же мой аванс?!

– А это – Александра, – начал Владислав. – Моя любимая натурщица. Мы с ней работаем над фильмом “Житие президента”. Это такой артхаусный стёб на тему сегодняшней России. Сейчас мы должны снимать сцену про секту свидетелей Мигалкова.

Михаил рассмеялся, а потом понял, что нужно заканчивать разговор. Он вернулся в свою квартиру в подваленном настроении. Ему нужно было отвлечься, Власов нигде не мог найти Черновик. Когда он обыскал каждый угол, он понял что те, кто ворвался к нему в квартиру, могли украсть Черновик для Петрова. Тогда Михаил заварил себе чашечку кофе и набрал Зайцева.

– Здорово! – Зайцев был пьян.

– Я разобрался с тем, кто был инициатором захвата нашего дела.

– Да, – Зайцев засмеялся. Хохот подхватил кто-то на заднем плане. – Мы тебя с этим поздравляем.

– Что-то ты какой-то весёлый слишком.

Власов пересказал Зайцеву всю ситуацию.

– Шутишь что ли? – удивлялся Зайцев.

– Они меня назначили на место Петрова.

– Ты застрелил его, а после этого они тебя повысили?

– Да, – подтвердил Власов.

Зайцев рассмеялся и в общих чертах пересказал разговор кому-то рядом с ним.

– Прогнило всё в датском королевстве. Теперь точно прогнило. Вот сидим мы тут с Ваней и водку пьем. Ты, Макарова Ваню помнишь?

– Фсбила этого? – спросил Власов. – Он тоже решил в чехи заделаться?

– Ваня – русский офицер. Таких, сука, очень мало осталось, – начал Зайцев. – Нормальный мужик, настоящий патриот и просто хороший человек. Наверное, поэтому его и разжаловали нахуй. Вот что, Миша, хуйня какая-то происходит с Россией. Может быть, я и не в теме. Но я это чувствую.

Когда Михаил наконец-то появился на работе, его встречали как героя и победителя. Он чувствовал себя особенно круто, когда сел за рабочий стол Петрова.

– Здесь всё нужно поменять, – думал он.

Михаил сидел на дорогом стуле под старину и рассматривал утонченный деревянный письменный стол с золотыми ручками. На столе стояли старинные часы с римскими цифрами и небольшая статуэтка льва. У Петрова был вкус к роскоши. Впервые в жизни Власов полностью ощутил себя пацаном. Незаметно все его чаянья и душевные переживания по поводу его концепции развития России и состояния российских регионов отошли на задний план. Постепенно они показались ему сплошным ребячеством. Он вспомнил о колесе из красного гранита.

– Пошло всё к черту! Эту страну не изменить. Своя шкура дороже, – думал Власов.

В кабинет вошла Сорокина, с ней был какой-то мужчина. Он был высоким и худощавым. Одет он был по-деловому, но в его облике присутствовала некая неряшливость. Его выражение лица было добродушным, что было большой редкостью для людей, занимающихся политикой. Его нос был великоват, а уши оттопырены. Мужчина скрывал этот ушной недостаток за пышной шевелюрой. Он подошел к сидящему за столом Власову и протянул ему руку. Сорокина приветливо помахала Власову. Михаил поприветствовал мужчину твёрдым рукопожатием.

– Здравствуйте, Михаил. Я так хотел встретиться с вами лично. Ваша работа здесь и ваш замечательный отсчёт по регионам. Я перечитывал его, наверное, раза четыре. Ой, простите, – мужчина растерялся. – Я же забыл представиться. Меня зовут Анатолий Князев.

Сорокина подошла ближе к Михаилу и отошла чуть в сторону, чтобы не загораживать собой Князева.

– Я лично хочу предложить вам…. Что вы делает…, – не договорил Князев.

Михаил почувствовал внезапное холодное прикосновение чего-то металлического к своей шее. Всё вокруг поплыло. Власова клонило в сон.

Он очнулся от такого же прикосновения чего-то металлического, только в этот раз ощущение напоминало комариный укус. Это был шприц. Власов оказался в больничной палате, только больница эта явно была элитарной и не походила на полусгнившую районную больницу в каком-нибудь российском пригороде. Власов лежал на койке. Он был полностью голым. Рядом с ним была симпатичная медсестра. Ужасно болела голова. Михаил осмотрелся. На паре коек рядом с ним лежали какие-то люди. Двоих из них он сразу узнал. Это были двое его коллег, с которыми он ездил по регионам. Третьим был толстый мужик. Вроде это был губернатор, но Власов забыл какого именно города. Медсестра вколола каждому из них оживляющий укол. Михаил понял, зачем он здесь. Мысль была вполне очевидной.

– Они хотят расстрелять меня по-тихому. Видимо ещё будут пытать. Ярослава очень хитро меня обдурила. Нужно выбираться отсюда, – подумал он.

Михаил чувствовал себя полным идиотом. Какая-то часть его сознание догадывалась, что его хотят убрать, потому что отсутствие возмездия от государства за убийство Петрова было нерациональным и абсурдным. Но Михаил был слишком опьянен мыслью о повышении и чувством собственного величия. Теперь он судорожно вертел головой в поисках окна или двери. Он заметил только обычную больничную дверь, правда, её охраняли два высоких красивых молодых парня в непонятной форме советских солдат времен Второй Мировой с большими гротескными эполетами. Власов думал, что он опять умер и попал в ад. Он запаниковал. К нему подошла медсестра.

– Не волнуйтесь так сильно. Процедура посвящения не займет много времени, – успокаивала медсестра.

– Какая процедура, а как же расстрел? – удивился Власов.

Медсестра резко засмеялась, её смех подхватил кто-то из солдатиков.

– Ну что, Петя, гони косарь, – медсестра обратилась к одному из солдат.

На славянском лице парня было явное недовольство. Другой солдатик хихикал себе под нос. Медсестра подошла к парню. С угрюмым видом он вытащил из кармана брюк бумажник и расплатился с медсестрой.

– Я же говорила, что первая фраза будет о расстрелах. Ох, Петя, Петя. Не похищают инопланетяне серьёзных людей, – с провинциальной уверенностью сказала она.

– Что за хуйня? – возмутился губернатор.

После пробуждения остальных медсестра стала объяснять, что все они выбраны для особой процедуры посвящения в Партию, на которой веками держится русская государственность. Михаил сразу понял, что объяснения исходили не из головы медсестры, а из сознания какого-нибудь спичрайтера, так что после этой мысли происходящее стало простым и понятным для Власова. Это был очередной пиаровский абсурд. Дорогостоящий фарс, который должен был вселять страх и ужас, шок и трепет в неокрепшие умы простой русской чиновни. И у них получалось. Губернатор с парнями были в ужасе. Это был великий ужас перед мифической мощью государства российского. Михаил наблюдал за этим с циничной ухмылкой политтехнолога. Когда медсестра закончила, солдатики продолжили говорить зазубренный текст. Власова, как и других “избранных” ожидала процедура инициации. В ходе неё они должны будут посетить три зала государственности, после чего совершить “сакральную жертву” в четвертом зале. Это звучало настолько абсурдно, что Власов еле сдерживал смех. А вот остальные “избранные” верили. Их лица сияли от ощущения “избранности”.

Сначала “избранных” ввели в Зал Грозного. Власов испытывал ощущение стыда от своей наготы и этой позы футболиста во время пробивания штрафного, когда приходиться прикрывать мужское достоинство. Зал был обставлен в стиле так называемой русской классики времен Рюриковичей. Солдатики вели их по красной дорожке. Вдоль неё выстроились такие же высокие молодые парни красивой славянской внешности, как и те двое солдатиков. Все они были в костюмах грозненских опричников с саблями, метёлками и, конечно же – с наплечниками в виде декоративных собачьих голов. Власов думал, что эти опричники изначально были теми самыми солдатами Кремлёвского полка. Власов никогда не понимал назначения этого Кремлёвского полка, но теперь на одну тайну в его жизни стало меньше. Опричники отдавали честь когда “избранные” проходили мимо них. Это, несомненно, был недочёт организаторов.

– Вы были избраны для посвящения в Партию великого государства российского! – донесся голос из динамиков. – Вы были выбраны для вступления в орден хранителей нашего государства! В орден меченосцев! В сообщество титанов!

– Какая бредятина, – думал Михаил.