Нулевые. Затишье перед катастрофой

– О! А ты можешь мне наколдовать девок? – разгоряченно спросил Власов.

– Что? Они же не будут настоящими. Какой в этом толк? – удивилась Настя.

– В этом и есть вся суть.

– Нет, Миша. Ты уж извини, но я не хочу видеть разврата в нашей квартире.

– Ну, ладно. А как мы попадём в Париж? Наколдуешь нам самолёт?

Она ничего не ответила и запрыгнула на спину к Михаилу.

– Я нас туда телепортирую.

Вместо Парижа Анастасия перенесла Власов в Венскую оперу. Михаил сразу же вспомнил, как уже посещал здание во время своей давнишней экскурсии по Европе.

– Я перепутала, – сказала Настя. – Ладно, пойдём. Билеты у меня есть.

Настя рассказывала Власову об истории Венской оперы и замолчала, когда началось действо. Власов ненавидел всякое псевдокультурное времяпрепровождение в виде хождений в театр и другой траты времени. Тем более “Дон Жуан” вызывал мрачные мысли. Он старался абстрагироваться, думая о том действе, которое развернулось на открытии отреставрированного Большого Театра. Конечно, дело было не в непомерных тратах на реставрацию, а в огромных ценах на билет во время торжественного открытия. Власов видел в этом пагубную тенденцию. Элита не только хотела отгородить ценовым барьером себя от народа, но и хотела отгородить себя от мысли, что она является частью этого народа.

Во время антракта Анастасия и Михаил пили шампанское, сидя за столиком. Настя ела пирожные и разговаривала на всякие с её точки зрения высокоинтеллектуальные темы, Михаил пропускал её речь мимо ушей.

– Почему наша власть не делает ничего, чтобы вытащить людей из нищеты и невежества? – вдруг спросила Настя.

– Надо подумать, – вопрос удивил Власова. – Понимаешь, Настя. Наша власть это коллективный пацан и его главная цель это воровство и разбазаривание ресурсов. Они не думают о том, чтобы кого-то там вытащить из нищеты. Пацан рассчитывает на быструю прибыль и не склонен к стратегическому планированию.

– Да что ты говоришь? – удивилась она. – А откуда тогда у нас взялась вся эта риторика, которую власть втюхивает интеллигенции, смысл которой в том, что народ не дорос до демократии? Значит, что они не хотят быть временщиками.

– Любой бандит хочет иметь возможность грабить как можно дольше.

– Ты не ответил на мой вопрос, – она допила фужер с шампанским. – За годы советской власти русский человек опустился в бездну. Нынешний режим разворовывает остатки страны и загоняет людей в ещё большую деградацию. А должен был помочь русскому человеку выбираться. В этом состоит главное преступления вашей власти.

Пораскинув мозгами, Власов понял, что ему нечего возразить Анастасии.

– Абсолютное большинство российского населения исповедует красно-коричневые политические взгляды. При этом имеет место особый синтез любви к сталинизму и любви к православному монархизму в черносотенном духе. Но в силу некоторых обстоятельств российской истории это большинство не проявляет политической активности. В отличие от либерального меньшинства. А демократизация пробудит это агрессивно-пассивное красно-коричневое большинство из спячки. Тогда начнется русский фашизм. Так что всем хомячкам стоит сказать кровавому режиму спасибо, – на автомате произнес Власов.

– Что? – Анастасия хлопала в ладоши и хохотала. – Вот ты и попался!

На счастье Михаила антракт закончился. Чтобы не думать о потерянном времени, перед тем как вернуться на свое место Власов принял успокоительное, когда ходил в туалет. Но Настены приставания не давали ему нормально расслабиться. Она что-то шептала ему на ухо, дергала и посмеивалась. Когда начался следующий антракт, Настя резко запрыгнула на спину к Власову и без предварительных объяснений телепортировала его в Париж. Они оказались прямо возле ночной Эйфелевой Башни рядом с группой китайских туристов. Обстоятельства так сильно напоминали Власову о предательстве Анны, что он чувствовал резкую тошноту, пробивающуюся сквозь сонливость.

– Надоела мне эта опера. Давай лучше погуляем, – Настя взяла его под руку.

Они медленно прохаживали вокруг башни. Анастасия говорила какие-то заумные вещи в своём стиле, а Власов делал вид, что он её слушает и ему не всё равно. На них обращали внимания прохожие. Конечно, в первую очередь они смотрели на неё. Когда-то Власов думал, что он познал потолок женской красоты, встретив Анну, но это было до знакомства с Анастасией. Правда, Настя не умела пользоваться своей красотой. Она не умела по-женски красиво выражать свои эмоции и чувства. Она жила рассудком и своими идеями. При этом иногда ведя себя совершенно как ребенок, хотя и была вроде бы старше Власова. Так что, будучи красавицей, она отпугивала мужчин.

Хотя Власова и клонило в сон, и он частенько выпадал из пространства, Михаил заметил, как Анастасии понравился вечер. Ему даже казалось, что ей понравился и он сам. В какой-то момент прогулки она резко схватила его за руку.

– Никогда не думала, что получу такое удовольствия от твоего общества, – она мило улыбалась. – Ты так хорошо умеешь слушать.

– Ещё бы. На седативах всякий может, – подумал Власов.

“ Коммунизм как попытка продлить юность русского народа

В своей жизни человек проходит четыре стадии: детство, юность, зрелость и старость. Народы тоже склонны проходить через это. Так детство русского народа было временем, когда Русь ещё не имела конечных очертаний. Оно начиналось вместе со славянскими верованиями и проходило в красоте русской природы и простоте жизни. Иногда детство омрачали стихийные набеги кочевников, и казалось, что это были вторжения злобных степных духов. Главным событием в детстве русского народа был выбор вероисповедания. Русь, приняв Православие, связала свою судьбу с Византией. Взяв не только величие Восточной Римской империи, но и грехи. Детство русского народа закончилось в период Смутного времени. Фактически период смуты был первым актом взросления народа и ознаменовал переход к юности. Российская юность оформилась в имперском периоде и ознаменовалась идеологией восточного христианства, православия в доктрине Третьего Рима. И если русское детство почти ничего не дало миру – русская юность породила культуру мирового уровня. Возможно, русский народ запутался в имперском, пафосном и размашистом. Ведь когда юность должна была уступить зрелости, Империя должна была распасться, а имперские ценности должны были уступить место ценностям индивидуума. Наверное, тогда бы Россия смогла бы стать полноценным европейским государством и членом западного мира. А потом уже перейти к старости.

Тогда почему же русский народ пожелал продления своей юности в форме тоталитарного государства с богоборческой идеологией? Конечно, начинать нужно с влияния Орды и крепостного права. Правда, главное преступление царской власти перед народом состоит в том, что она стремилась как можно дольше отложить реформы и продлить закрепощение народа. Это привило к тому, что зрелость распространилась только на высшие слои общества, тогда как народ в целом был ещё молод или даже пребывал в детстве. Поэтому широкие массы легко пошли за красными лжепророками при полном разложении самодержавных ценностей. Ведь империя это ценность юности, а красные жрецы пообещали не просто возродить империю, а довести её до мировой гегемонии диктатуры пролетариата.

Навязанная советская юность не предполагала взросления. Эта юность должна была продолжаться вечно, поэтому советский период противоречил природе развития государства. Юность поддерживалась за счёт искоренения всех тех, кто смог развиться до степени зрелости. И русский народ так упорно не хотел взрослеть, что за мировую войну и периоды репрессий смог полностью перекодировать себя в советский народ. Это был единственный в мировой истории прецедент самоубийства народа. В этом и заключается преступление коммунистической идеологии в русской интерпретации. Советский период убил русский народ, разорвал природные циклы. А после своего самоуничтожения выкинул советских людей во взрослую жизнь фактически ещё детьми.

Конечно, можно не соглашаться с этим. Но как тогда объяснить то, что современная Россия черпает свою идентичность не из Российской Империи, а из СССР? Да, возможно после краха Союза были попытки обратиться к имперской преемственности. Правда, они скорее напоминали ночные зимние подглядывания советских шпанят из лент Германа за тем, как Евгений Онегин и Наташа Ростова при свечах в полуподвале дворца разучивают танец для очередного бала. Советский человек по сути это старый озлобленный ребёнок. Он ненавидит взрослый мир, в котором вынужден жить. Советский человек не помнит своего прошлого, он невежественен, хамоват и не хочет меняться, рабский менталитет в нем доведён до абсолютной нормы жизненного поведения. Советский человек чувствует, что его светлое будущее было ошибкой, поэтому он ненавидит всех вокруг, потому что в глубине души презирает самого себя.“

Михаил никогда до конца не относил себя к советским людям. Он считал идеологический аспект советской жизни частью советской объективной реальности, словно пятиэтажки и портвейн “Три Семёрки”. Но текст Владислава всё равно вызвал в Михаиле непонятную тоску. Он будто бы почувствовал себя этим шпанёнком. Он допил последнюю бутылку коньяка и лег спать на китайский столик.

– Вставай, алкаш! Тебя всё утро вызванивают.

Власов категорически не мог вспомнить, как добрался до своей постели.

– Надо завязывать, – думал он.

– Вот какое удовольствие в этом? Что у тебя в жизни не сложилось?

– Меня с работы увольняют. Начальник вообще во тьму ушел.

– От тебя воняет, – Настя передала Власову телефон и ушла из комнаты.

– Девочка, это ты? – голос Князева был совершенно прибитым.

– Толик. Это я. Что случилось? Нас уже всё?

– А что за девочка была в трубке? Подъезжай. Тут начальство приехало. Походу нас распускать будут.

– Какая девочка? – удивился Власов. – Ты это там не волнуйся особо там. Это, не желаешь после всего мероприятия выпить? У меня коньяк кончился.

– Конечно, – Князев рассмеялся и бросил трубку.

В зале для презентаций института СЕР персонала было меньше половины. Красивая девушка в строгом костюме объясняла, что институт меняет направление работы из-за консервативного поворота власти. Она была моложе большинства, поэтому Власов думал, что она чья-то подстилка.

– Слова меняются, а рожи остаются всё те же. В этом вся суть российской социальной мобильности, – подумал Власов.

После презентации Князев вызвал Михаила к себе. Он вёл неприятный разговор с неизвестным Власову мужчиной. Он был полноватым, на нём был дорогой черный костюм, который блестел и переливался. Облик этого человека был настолько эстетичным и подчеркнуто дорогим, что Власов понял, что он был тем самым начальством. А вот Князев выглядел гораздо хуже. Его уши торчали из взъерошенных волос, а на лице красовалась щетина. Рубашка на нем была сильно потрепанной, и вообще везде были видны следы запоя.

– А вот и глава нашего креативного отдела, – Князев указал на Михаила. – Знакомьтесь.

– Здравствуйте, – Власов пожал его руку. От мужчины веяло сладковатым одеколоном. – Меня зовут Андрей Палевский. Я ваш куратор из администрации президента. Ваш новый начальник.

Власов понял, почему Палевский вызвал такое отторжение у Князева. Это был подчеркнутый педиковатый сноб. У него было широкое круглое лицо, пухлые губы, нос пуговкой и большие влажные блёклые глаза. Власов проговорил с ним около минуты, и его уже сильно тошнило от женственной манеры речи Палевского. Он говорил о том, что теперь институт Современного Европейского Развития переименовывается в институт Современного Консервативного Развития. Власов воспринял это с легкой иронией.

– А зачем нам это надо делать? – поинтересовался Михаил. – Ведь всё равно жить будем не здесь, а там.

– Нас там никто не ждет, – с грустью промолвил Палевский. – Времена изменились. Наверху поняли, что кроме государства у нас больше ничего нет.