Братья

Братья
Василий Шишков

Книга о нас, о нашем месте в круговороте бытия. Эта книга провоцирует читателя во время и после прочтения задаваться вопросами о жизни и отношении к ней, заставляет вспомнить о давно зарытых в глубине души событиях, вернуться к принятым, когда-то вопреки принципам решениям, проанализировать и оценить ключевые поступки, их мотивы и последствия. В новеллах поднимаются темы, о которых не принято говорить. О них стараешься не думать, чтобы легче жилось, и они надолго заседают глубоко внутри…

Братья

Василий Шишков

Сборник посвящается

Валентине Александровне Васильевой

и Татьяне Владимировне Баськовой (Васильевой)

Картина на обложке «Каин и Авель» 2015 г. – Андрей Миронов

Корректор Сергей Барханов

Рецензия Анна Абрамова

© Василий Шишков, 2022

ISBN 978-5-0059-0849-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Эта книга провоцирует читателя во время и после прочтения задаваться вопросами о жизни и отношении к ней, заставляет вспомнить о давно зарытых в глубине души событиях, вернуться к принятым, когда-то вопреки принципам решениям, проанализировать и оценить ключевые поступки, их мотивы и последствия. Произведение, толкающее на рефлексию, чрезвычайно ценно во все времена. Каждая новелла имеет свою сюжетную и повествовательную структуру, соответствующую заключенному в ней содержанию. Иногда сюжетные линии линейные, иногда закольцованные, иногда параллельные, но в каждом случае неслучайны и работают на воплощение замысла. Тот нечастый случай, когда форма задает рамку для смысла, оформляет его визуально и контекстно. Сами сюжетные линии предлагаются читателю лишь пунктирно, сказано лишь основное, фактическое, но за текстом остается самое важное, что читатель должен достроить сам. Таким образом, у него появляется возможность самому решить, о чем именно он прочитал, в соответствии с его жизненным опытом и мировоззрением. Авторская позиция в тексте намечена очень неявно, отстраненно, не императивно, а практически «суфлерно». Это дает читателю некоторую свободу восприятия, его не судят, а учат, как сказано в одной из новелл. Но к каким бы своим переживаниям ни вернулся читатель, они будут связаны с вопросами, на которые каждый человек ищет ответы в течение всей своей жизни. Они о сомнениях, принятых и не принятых решениях, об их справедливости и правильности, о мотивах, которые их спровоцировали, о взгляде на свою жизнь в целом с точки зрения вечных ценностей и прописных истин. В каждой из представленных историй читатель видит знакомые картины, частично или полностью, все эти сюжеты в том или ином виде он уже встречал. Глядя на персонажей, на их очень откровенно сформулированные мысли, читатель неизбежно проведет параллели с собой или близкими, на миг оказавшись на их месте, взглянув их глазами. Эти новеллы, в каком-то смысле, можно назвать терапевтическими, заставляющими читателя оказаться наедине с собой и своими тревогами, надеждами, мыслями о судьбе, прошлом, будущем и своем месте в своей же жизни. Можно было бы сказать, что эти новеллы житейские, но это было бы очень поверхностно, то, о чем на самом деле в них сказано, несравненно глубже.

Отдельного внимания заслуживают персонажи. Они представлены очень достоверно, как настоящие, в их подлинности не сомневаешься. Язык рассказчика всегда подстраивается под того или иного героя: если перед нами военный, врач, инженер или айтишник, то мы знаем это не только потому, что об этом сказано напрямую, а по характерной лексике, по образу мыслей. Внешнего облика персонажи практически не имеют, и мы представляем их по их мыслям и суждениям, которые переданы очень откровенно и эмоционально. Они вызывают сочувствие, потому что знакомы и понятны, потому что изложены так, как если бы принадлежали самому читателю. Это отчасти психологический ход – предложить читателю посмотреть на себя глазами персонажа или своим глазами на самого себя. Во время прочтения размывается грань между реальностью художественной и объективной, и все, на что раньше человек мог закрывать глаза, от чего мог открещиваться, он теперь может увидеть как бы без связи с собой, абстрактно.

В текстах новелл поднимаются темы, о которых не принято говорить. О них стараешься и не думать, чтобы легче жилось, и они надолго, если не навсегда, заседают глубоко внутри, неразрешенные, отравляющие жизнь и негативно влияющие на ход жизни. Поэтому новеллы, подобно хирургическому скальпелю, вскрывают эти гнойники, высвобождают накопившиеся вопросы и помогают найти правильный путь, по-другому, смело посмотреть на жизнь или пережить что-то, что так и не получилось осознать или принять. Тематика сборника очень обширна: это и драматические ситуации, вроде той, что описана в первой истории, это и вопросы откладывания жизни на потом, это и искаженное восприятие действительности, когда не осознаешь всего, это и сомнения в правильности своих поступков, это и верность собственным принципам и правилам жизни. Те, с которыми каждый человек постоянно встречается в течение своей жизни, актуальные вчера, сегодня и обязательно завтра и оттого ценные вне времени.

Сборник рассказов имеет не только художественную ценность, но и социальную, психологическую. Он хорошо оформлен с точки зрения структуры, языка, стиля и сюжетной организации, обладает художественной силой, способной спровоцировать читателя на глубокую рефлексию, что характерно для хорошей, качественной прозы. В заключении можно сказать: это литература, которой в настоящее время остро не хватает.

    (Из редакторского отзыва – А.А.)

Бразильский кофе

(По рассказу сотрудника МУРа)

1

Машка была девкой умной. В Питере поступила с первого раза, выучила какие-то языки и в начале девяностых, когда начался большой бардак, и жрать толком было нечего, и делать в стране было нечего, рванула за океан. Да не в Штаты, а в Южную Америку. Взяла с собой дочь, мать, денег с того, что смогла продать, и улетела. Мужик-пьянчужка остался в Питере.

Первый год ей, видно, было тяжело – сама не писала. Писала нам Анастасия – ее мать, моя родная сестра. Писем было немного, больше по праздникам. Потом Настя стала хворать. Письма продолжила нам писать Машка. Несколько раз дозванивалась до соседей. Говорила, что устроилась нормально. Свой бизнес, собиралась замуж. Лизка доставала меня своим любопытством: напиши да напиши им в Америку, как они там, что у них там… Раз в два-три месяца заставляла писать, да еще так, чтоб письма к Машке попадали перед праздниками или перед моим днем рождения. Короче, получалось, что мы как бы намекали. И где-то раза три Маша пересылала нам деньги почтой, тоже к праздникам или сразу после. Морока была с получением этих денег, но приятно, да и нужно.

Писала нам сама Маша очень редко, реже, чем мать. Потом под Новый год – это был, наверно, пятый год, как она там обосновалась – она прислала нам кофе. Только кофе был каким-то необычным. Во-первых, настоящая бразильская банка, наверное, килограмма на полтора, где написано все не по-нашему, во-вторых, внутри еще упаковано в пакетах из фольги, и наконец, самое главное: кофе имел какой-то непонятный вкус, и цвет был каким-то серо-черным.

Поначалу мы подумали, что это растворимый, но он не растворялся. Посоветовались в магазине, где нам подсказали, что это молотый или молотый с какими-то добавками. Когда начали варить и класть побольше сахару, то привыкли к горьковато-дымному вкусу и сероватой пенке при питье. Ну, за полгода мы эту банку потихоньку и допили. Соседей всех всегда угощали, многим давали, объясняя, как готовить. Это ведь престиж. Кофе из самой Бразилии!

Только мы допили, вымыли банку – ее мы решили оставить на память… Так вот, только мы допили этот кофе, как через два дня Машка дозвонилась до соседей и сказала… Лучше б она этого не говорила, сучка драная, лучше б она ковырялась там, в своей драной Америке…

2

В Южную Америку я уехала в начале девяностых. Продала все, что можно было продать. Взяла дочь, мать и уехала. Хорошее знание португальского помогало не только выжить, но и работать по профессии, получая приличный доход.

Климат для матери, в отличие от меня с дочкой, оказался тяжелым. Она часто болела, грустила о родине, о родственниках, о подружках. Проблемы с сердцем нарастали, о возврате в Россию уже не могло быть и речи, а через четыре года после переезда мама умерла.

Последние два года мама постоянно говорила, что хочет быть похороненной на родине. Написала даже завещание с этим единственным пожеланием. Перевезти гроб с телом в те годы было невозможно. Маму кремировали. Прах я упаковала и отправила маминому брату с просьбой захоронить его в их родной деревне. На мою телеграмму о смерти мамы никто из родных почему-то не ответил. В то время почта работала плохо, а я была сильно загружена работой, личными делами и как-то не обратила на это внимания.

Спустя полгода от дяди из Вологды пришло письмо. Писать он не любил и писал в основном под давлением жены, которая, мучаясь любопытством о нашей заграничной жизни, через него задавала мне всякие дурацкие вопросы. В этом письме дядя Володя, как всегда, жаловался на маленькую пенсию, на то, что ему, ветерану труда, приходится подрабатывать дворником, а летом копаться на огороде и в саду, чтоб не умереть с голоду. В конце письма благодарил за какой-то кофе, который они уже почти допили. О смерти матери – ни слова.

Дальше письмо – впервые за все время переписки – продолжила его жена. Тетя Лиза тоже благодарила за кофе. Писала, какая большая, красивая банка, – собиралась ее сохранить. В конце писала, что у кофе какой-то особенный, интересный вкус, что пьют они его почти полгода. Писала, что пытается смаковать, но иногда что-то подкатывает и начинает как бы подташнивать от горечи – наверное, потому что это настоящий бразильский кофе… До конца дочитывала с трудом. У меня начался сильный озноб, потом меня саму начало подташнивать. Было ясно, что телеграмму мои родственники не получили, что письмо в посылке с прахом матери они где-то потеряли, что пили они не кофе, а пепел моей мамы, который я упаковала в большую банку из-под кофе, килограмма на два. С трудом дозвонилась до соседей. Мои предположения подтвердились. Дядя безумно матерился.

    2011

Чужое письмо

(По рассказу члена приемной комиссии ДМИ)

1

Математичка заболела, физру мы отменили сами, на дополнительный по немецкому я решил идти после обеда, поэтому после первого урока был уже дома. Забросил портфель. Зашел в большую комнату посмотреть телевизор. По одному каналу шла какая-то непонятная научная передача. Начал переключать каналы в поисках чего-то интересного. Нашел какое-то глупое детсадовское кино. Сел в кресло и только тогда обнаружил на столе письмо.

Большой белый продолговатый конверт, похожий на поздравительный. На нем черными чернилами было аккуратно написано: «МАРИНЕ». Взял конверт, покрутил его, посмотрел на свет. Внутри лежал сложенный лист плотной бумаги или открытка. «МАРИНЕ» было написано заглавными буквами. Почерк трудно определить. Отец никогда не писал чернилами. Да и зачем ему писать, когда он мог бы позвонить по телефону. Значит… Это письмо не отца! Да он и не мог оставить это письмо, потому что раньше нас ушел на работу. Неужели кто-то приходил? Или мать случайно оставила это письмо, перед тем как уйти?

Вышел в коридор, прошел на кухню, заглянул в ванную, в туалет. Ничего особенного не нашел. Да, конечно, это мать случайно оставила письмо на столе. Ничего себе случайность! А если это письмо от… Вдруг ужасно захотелось порвать и выбросить конверт! А если это просто от кого-то с ее работы? Может, там написано что-нибудь важное – ну, например, о повышении зарплаты? Тогда почему она не открыла его? А может, это написано не маме, а какой-то другой Марине? Да, мама заранее на работе написала письмо какой-то Марине и забыла его на столе. Без адреса и без марок?.. Нет, наверное, кто-то написал матери письмо, а она знает, что там написано, но решила не читать. Открыть?!

Полгода назад взял в почтовом ящике письмо, которое предназначалось матери. Там после адреса было написано: «Марине А. Приходько». А вместо обратного адреса: «А. I.». Это было накануне ее дня рождения. Мучаясь любопытством, я вскрыл тогда конверт и обнаружил очень красивую заграничную открытку, в которую был вложен листок с напечатанными на машинке латинскими буквами. Прочитать не смог. Я тогда сильно удивился и обрадовался, что маму поздравляет иностранец. Надо же, оказывается, она хорошо знает иностранный! Потихоньку показав ей вечером письмо, я был потрясен реакцией. Она покраснела, губы затряслись, ударила меня по лбу кулаком и сказала, что вскрывать чужие письма очень подло. На следующий день утром, когда отец ушел на работу, мать стеганула меня несколько раз веревкой и надрала уши так, что потом весь день приходилось прикрывать их ладошками. На вопросы одноклассников отвечал, что это за трояки по истории и по немецкому. Отцу об этом говорить было стыдно, да и жалко его было – он и так сутками пропадал на работе.

После этого я заподозрил что-то неладное, стал внимательнее присматриваться к отношениям между родителями. По ночам они периодически громко говорили на кухне, иногда кричали друг на друга. Ближе к лету скандалы становились чаще. Мать засобиралась в отпуск – на пару недель съездить на море. Она возмущенно говорила, что устала, что ей надо отдохнуть. Отец начал работать в какой-то комиссии…

А может, это письмо бабушке? Она ведь у нас тоже Марина. Конечно же, мать написала ей письмо, чтоб я отнес его после обеда. Просто я пришел раньше и поэтому не знаю, что с этим письмом делать. Однако раньше никто не писал бабушке писем. Да и зачем писать, когда бабушкин домик виден из окна?

Я выглянул в окно. На склоне среди густой зелени белели домики. Второй сверху – бабушкин. Три года назад отец купил для бабушки Марины этот домик и перевез ее из родной деревни. Я часто бегаю к ней. Последнее время часто ночевал у нее, когда родители сильно ругались. Вот и весенние каникулы прожил у нее. Конечно, у бабушки по-своему интересно. Все почти как в деревне: маленький сад с огородом, кошка, собака, небольшое хозяйство, только телевизор черно-белый всегда плохо показывает, да и школа и двор с ребятами дальше. Если это письмо бабушке, тогда надо позвонить матери.

Пошел в коридор, позвонил. На работе сказали, что Марины Алексеевны нет. Я еще раз взял в руки письмо. Покрутил, снова посмотрел на свет. Ничего нового не нашел. Открывать страшно. Вдруг это письмо не бабушке, а от какого-нибудь иностранца? Тогда что, опять будет уходерство? Если скоро придет домой – пусть сама разбирается.

По телевизору шли нудные, неинтересные новости. Я выключил телевизор и взялся читать Джека Лондона. Под ложечкой у меня почему-то заныло. Я сходил на кухню, выпил воды и продолжил читать.

Прошло немного времени, я зачитался и не услышал, как кто-то открыл дверь. Испугавшись, я бросил книжку и кинулся к двери. В дверях стояла раскрасневшаяся мать с букетом роз, улыбка на ее лице сменилась удивлением и досадой. За ней стоял усатый мужчина с портфелем и пакетом в руках. Он продолжал улыбаться какой-то растерянной улыбкой.

– Почему ты не в школе? Почему не пошел на дополнительные по немецкому и математике? Что ты здесь делаешь?

– Математичка заболела, – ответил я спокойно, стараясь не показывать удивления. Я был уверен, что вдвоем они меня не тронут.

– Прогульщик… Ты поел?