Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

– Хорошо, об этом позже, – отмахнулся генерал, которого вертолётная дрожь и гул нервировали куда больше, чем предстоящие дела.

Удивительно, но и по прошествии достаточного времени не только разговоры, но просто попытки размышлять о хитросплетении исторических линий и параллельных реальностей вызывали у Игоря Викторовича раздражение и одновременно – томительную скуку. Как при решении квадратных уравнений на уроках математики в кадетском корпусе. Проще всего списать у соседа и тут же об этом забыть.

– Давай всё же хоть вчерне прикинем, какие к нам с тобой могут возникнуть вопросы и как на них отвечать.

…Отвечать, по счастью, им ни на что не пришлось. В основном – слушать.

То ли Император торопился высказать прямо на месте всё, что хочет, то ли свежего воздуха ему не хватало, но деловой разговор начался сразу же на ведущей от вертолётной площадки через лес прямой, как Николаевская дорога, сосновой алее.

С Сильвией Тарханов и Чекменёв ранее не встречались, и она произвела на них стандартное впечатление: неконтролируемое мужское восхищение пополам с профессиональным уважением. И тот и другой сразу разглядели в ней коллегу высокого класса. Вдобавок – тоже сразу обоим – она напомнила девушек-«валькирий». Типажом и неуловимо похожим стилем поведения. На гораздо более высоком уровне, разумеется.

Тем более присутствовавший при встрече своего «как бы» начальства (на самом деле он был достаточно условно подчинён лишь Тарханову, да и то только по одной должности, которую занимал почти на «общественных началах») Ляхов утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Сергея. «Из этих, мол, инопланетных, что ли?»

Государь же, представляя Сильвию, достаточно обтекаемо назвал её «одним из руководителей дружественной нам организации». Впрочем всё это было, так сказать, данью протоколу, потому что, не затребовав от Чекменёва никаких отчётов о его английских делах, Олег сразу перешёл к делу. И изложил ситуацию так, как сам захотел её видеть и понимать. Что вот, мол, господа, долг платежом красен, и как нас с вами здесь недавно очень выручили доблестные русские войска под командованием генерала Берестина, так теперь и мы должны помочь нашим братьям из другой России. И присутствующая в нашем кругу госпожа Сильвия Артуровна Берестина прибыла сюда, чтобы согласовать вопросы сроков и масштабов этой помощи.

Чекменёв слегка удивился самой постановке задачи. О какой, собственно, помощи может идти речь, если, по его данным (вот и пригодилась информация Тарханова), как раз Югороссия в очередной раз оказывает сейчас помощь нам, пусть и косвенную, по известной Императорскому Величеству проблеме. Взявшись снабдить, совершенно бесплатно (в денежном выражении, естественно), несколько сот тысяч ибрагимовских боевиков весьма совершенным и никак с нынешней Россией не увязываемым оружием. В полном ассортименте – от карабинов «СКС» и «РПГ-7» до самоходок «САУ-100». Мало того, что такие конструкции и используемые боеприпасы нигде в этом мире не производятся, так ещё и маркировка сделана какими-то иероглифами, острова Пасхи, допустим. Инструкции по применению отпечатаны на немецком или французском языках. Любые эксперты впадут в ступор, пытаясь понять, что это такое и откуда взялось.

А вот каких-либо сведений о том, что самодостаточная Югороссия нуждается в какой бы то ни было поддержке с нашей стороны, по заслуживающим доверия каналам не поступало.

Сказано это было хорошо, как раз в стиле Игоря Викторовича. Одним пассажем он довёл до сведения сюзерена всё, что хотел, дав понять, что и за пределами Отечества остаётся в курсе всех дел, как явных, так и тайных. Император это понял и оценил истинно византийскую тонкость царедворца.

– Не о той России речь, – благосклонно ответил он и предложил Сильвии самой прояснить обстановку, имея в виду, что, если вопрос о реализации «Мальтийского креста» будет решён положительно, скорее всего, как раз генералу Чекменёву придётся выступить в роли куратора – наместника Высочайшей особы.

– У меня и других забот достаточно, – излишне категорично и сухо ответил Чекменёв.

При этих словах он покосился на стоявшего чуть в стороне Ляхова.

– С полковника это ответственности никаким образом не снимает. Как я и решил – вся техническая сторона операции за ним. А ты, Игорь Викторович, постарайся, чтоб и дело шло, и ваши функции с прерогативами сильно не пересекались. Если нужно, я позабочусь.

Расставив всё по своим местам, Император решил больше не вмешиваться, просто послушать, как сложится разговор между официально представленной генералу «посланницей» и его ближайшими помощниками.

Успело уже как следует рассвести, шестой час утра пошёл, но плотные тучи, затянувшие восточную часть небосвода, не позволяли пробиться солнечным лучам. От этого окрестности царского терема выглядели несколько нереально, как вообще всё происходящее здесь и сейчас. Тяжёлый, вроде дымовой завесы, туман, ползущий между кустами и низкими лапами вековых елей, скрывал рельеф местности и близкие постройки. Очень хотелось уйти отсюда, не смотреть и не чувствовать на лице холодную липкую сырость. Зажечь бы камин, отгородившись от мира толстыми бревенчатыми стенами и непробиваемыми дверями.

Из леса сильно пахло смолой, из ближней березовой рощи – прелью палых листьев, что, по народным приметам, обещало скорый дождь, по всей видимости – обложной. Между кустами затаились упорно не желающие рассеиваться ночные тени.

Все, за исключением Сильвии, толком выспаться не успели, а день обещал быть не менее длинным и многотрудным, чем предыдущие сутки.

Олег предложил пройти в чайный павильон, расположенный весьма живописно на берегу небольшого пруда в японском стиле.

– Ни то, ни это, – сказал Император. – Ни утро, ни ночь. Петухи своё отпели. Отдохнуть я вам позволю, хоть до обеда, а пока перекусите с дороги, да так, приватно, сомнительные вопросы обсудим. К примеру, стоит ли вообще Рубикон переходить? Обратно вернуться бывает гораздо труднее.

Ляхов повёл Сильвию и Тарханова по узкой, окружённой густыми кустами в росе тропинке к парадному входу на закрытую веранду, а Император с Чекменёвым чуть приотстали и как бы невзначай свернули к соседнему крыльцу, с которого дверь вела в ещё одно уютное, изукрашенное лаковой мебелью и шёлковыми картинами помещение.

Имелись моменты, о которых следовало обменяться мнениями с глазу на глаз.

– Ты всерьёз решил в это ввязаться? – спросил генерал без обиняков. – Предупреждаю – я был против тех экспериментов с «боковым временем», слава богу, удалось их аккуратненько свернуть до более подходящего случая. Не раз говорил, что не желаю иметь никаких дел с «югороссами», а нам сейчас явно что-то ещё похлеще навязывают. Дамочка эта… Что-то взгляд у неё слишком пронзительный для остального облика. В любовницы ещё сгодится, а политикой я с ней поостерёгся бы заниматься.

Их отношения допускали подобные вольности, Чекменёв был в курсе почти всех увлечений Императора за последние пятнадцать, как минимум, лет, поэтому Олег только усмехнулся.

– За что я тебя и ценю, Игорь, – говоришь, что думаешь, – ответствовал он, довольный тем, что может сейчас открыть буфет, налить себе обычный «тычок» (без которого мысль работала несколько вяловато) не на глазах у гостьи. Отчего-то при ней делать это в шесть утра не хотелось. Обычно ему мнение посторонних по поводу любых своих поступков, тем более – привычек, было глубоко безразлично. В смысле придворного, военного и любого другого этикета Император был столь же безупречен, как британский принц Уэльский, будущий король Георг – в смысле законодательства в моде. А если что-то кому-то вдруг (что очень маловероятно) показалось бы несоответствующим – имелась в запасе историческая фраза Николая Первого: «Это полк одет не по форме!»[24 - Ещё в молодости, то ли в бытность Великим князем, то ли уже Императором, Николай Павлович появился на строевом смотру одного из гвардейских полков. Уже на плацу, заметив, что у царя расстёгнута верхняя пуговица мундира, генерал-адъютант шепнул: «Ваше Величество, вы не по форме», на что получил ответ: «Это полк не по форме». С тех пор полтораста лет в этом полку верхнюю пуговицу не застёгивали, к зависти всех прочих.]

Но находясь рядом с Сильвией, Олег ощущал странное чувство – он как бы остерегался этой женщины, при самом искреннем восхищении ею же. Вчера, не считаясь ни с какими «приличиями», овладел ею (правда – «при полном непротивлении сторон», как выражался монтёр Мечников[25 - См. И. Ильф и Е. Петров «12 стульев».]) и не почувствовал, что тем самым приобрел над ней хоть долю власти или превосходства.

– Кое в чём ты, разумеется, прав, особа она очень непростая. Из таких хорошие любовницы не получаются. Составишь компанию?

– Пожалуй, – взял чарку Чекменёв. – В самолёте не употребил, хотя и зверски хотелось. Турбуленция, туды её мать. Крылья так и помахивали, будто прикидывали, куда отломаться – вверх или вниз. Не поверишь, мне пришлось стюарда в салоне успокаивать, а не ему меня…

– Чего тут не поверить. Слаба нынче духом молодёжь пошла. Но мы это скоро исправим, – подмигнул соратнику Олег. – На полста лет вперед обеспечим полигон для разминки зажиревших мышц и заплывающих мозгов…

«Что-то не по-хорошему он весел сегодня, – подумал Чекменёв. – Не иначе чем-то эта дамочка его приворожила. Пусть и жена Берестина. Да не пусть, а именно поэтому! Я от него ждал прямых действий, а он свою бабу к Олегу подпустил. Ну ладно, сейчас пойдём, послушаем, глядишь, разберёмся, что к чему…»

Он заранее настроился на жёсткую конфронтацию с «гостьей». В голове крутились слова известной песни: «Нас на бабу променял!» А что у Императора с этой бабой точно вчера или даже сегодня «было», Игорь Викторович уже не сомневался.

«Ещё и в императрицы её возжелает короновать, – мелькнула мысль. – Как Пётр – шалаву Скавронскую…»

Тут, конечно, умный генерал был не прав, сравнивая «урождённую леди Спенсер», едва ли не герцогиню по боковой линии, с дочкой литовского крестьянина. Но, во-первых, о её происхождении Чекменёв ничего не знал, а во-вторых, с профессиональной проницательностью уловил главное сходство – Марта, она же потом Екатерина Первая, обладала изумительной интуицией и в любых ситуациях подчиняла необузданного, резкого и грубого Петра своей ненавязчивой воле. Только ей удавалось спасать от опалы и даже казни провинившихся сановников.

При появлении такой императрицы Чекменёву наверняка пришлось бы удовольствоваться никчёмной синекурой или почётной отставкой. Или, не дай бог, «Наместником в «боковом времени». Уж не у израильских ли некробионтов?

Генерала аж передёрнуло.

– Ты б меня просветил по дружбе, – попросил Чекменёв, синхронно опрокинув чернёную серебряную чарку, – ввёл в курс дела. Всерьёз. Кто эта прелестница на самом деле, какой у тебя к ней интерес, как мне с ней держаться, на твой взгляд? В чём заключается настоящая польза для России и для нас с тобой, если Рубикон таки будет перейдён? Вот это мне разъясни, пожалуйста.

Никто больше в Империи в таком тоне и в таком плане с Самодержцами последние пятьсот лет разговаривать не осмеливался. И не от страха перед репрессиями (после Павла I какие-либо репрессии в принятом ныне смысле у русских императоров против лиц первых трёх классов как-то вышли из моды[26 - Начиная с Александра I персоны первых трёх классов (гражданские – канцлер, действительный тайный и тайный советники, военные – генерал-лейтенант и выше) наказывались в худшем случае «удалением от двора» или «ссылкой в имение».]), а именно, что не приходило в голову так разговаривать. Если бы пришло, причём без подсказки и заранее гарантированного всепрощения, история России наверняка развивалась бы по другому, новгородскому, например, сценарию.

А вот Игорь Чекменёв, в совсем ещё юном, с точки зрения опытных лиц, окружавших будущего Местоблюстителя, возрасте и незначительных трёх звёздочках на погоне, нашёл подходящий момент и уловил настроение подполковника Романова. Сидя у полевого костра, в обстановке, перекликающейся со стихами поэта-партизана Первой Отечественной войны, а потом и генерала Дениса Давыдова: «Деды, помню вас и я, испивающих ковшами. И сидящих вкруг огня с красно-сизыми носами».

Вот тогда к слову будущий генерал процитировал будущему Императору слова Сенеки: «Я покажу тебе, чего не хватает высшим мира сего, чего недостаёт тем, кто имеет всё. Им не хватает человека, который говорил бы им правду! Высокий сановник в присутствии лживых советчиков теряет всякую чуткость. Он перестаёт отличать истину от лжи, потому что вместо правды он вынужден слушать только лесть. Ему нужен человек, который говорил бы ему, какие из донесений ложны, а какие – нет. Разве ты не видишь, как перед этими властелинами разверзается бездна? И происходит это потому, что они слишком часто доверяли ничтожным тварям. Никто из окружающих властелина не подаст ему совет по внутреннему убеждению; все они лишь соревнуются в подхалимстве, стремясь лживой лестью превзойти друг друга. И, как часто случается, такие властелины теряют всякое представление о своих истинных силах, начинают считать себя непревзойдёнными гениями, впадают в ослепление… Они проливают реки крови, пока наконец кто-то не прольёт их собственную кровь…»[27 - См. Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977 г.]

Олегу Константиновичу понравилась не сама цитата – и Сенеку, и многих других мыслителей последних двадцати веков он тоже знал неплохо. Ему понравилась уверенность и, как бы это лучше сказать, бестрепетность молодого офицера. Какой-никакой, а всё ж Великий князь рядом сидит, и чины у них на целый просвет отличаются[28 - У поручика три звёздочки при одном просвете на погонах, у подполковника – три при двух.]. Неужели уже тогда Чекменёв разглядел в почти обычном штаб-офицере будущее Величество? И рискнул?

Не вдаваясь в подобные психологические тонкости, спросил он у поручика одно: «А ты уверен, что сам можешь быть человеком, понимающим, какие донесения ложны, а какие – нет?»

И получил ответ из того же самого текста: «Я уверен только в одном – всегда говорил и буду говорить именно исходя из «внутреннего убеждения». Насколько оно совпадёт с «объективной истиной» – ручаться не могу. Но, по крайней мере, тот, кто меня услышит, будет иметь возможность сопоставить моё мнение со своим. И с фактами…»

Поручик Чекменёв курил, по привычке разведчика в кулак, выпускал дым в костёр, смотрел на обшарпанные носки своих сапог. Над головами шумела под ветром-баргузином забайкальская тайга, на сотни вёрст вокруг – цивилизационная пустыня. Карабин на боевом взводе лежал справа, на расстоянии вытянутой руки, расстёгнутая кобура нагана – на ремне слева. Над костром закипал закопчённый чайник, неподалёку переговаривались казаки и всхрапывали кони.

Два офицера, не могущие даже на сутки вперёд провидеть свою судьбу, вдруг одновременно подумали о чём-то очень далёком и, скорее всего, несбыточном. Так в этом и есть истинный смысл жизни мужчины и солдата – думать о несбыточном. И надеяться, само собой.

– А ты возьмёшь на себя такую тяжесть? – вдруг спросил Олег.

– «Царям в лицо с улыбкой правду говорить?» – не поворачиваясь, то ли спросил, то ли уже и ответил Чекменёв. И неожиданно понял, что свой выбор уже оба сделали. Теперь осталось одно – воплотить его в жизнь. Чем плохая цель для поручика – посадить своего старшего товарища на пока ещё не существующий престол несуществующей империи? Куда как более интересная, чем выпиливать лобзиком из фанеры микроскопический дачный сортир[29 - См. И. Ильф и Е. Петров «Золотой телёнок».], или проводить никчёмное время, наблюдая за поплавком на речной воде, зная, что даже самый восхитительный улов не окупит и четверти выпитой на этой рыбалке водки.

– Возьму, если ты не против. Но на условиях допустимой обоюдности…

Продолжения не потребовалось. И вот они уже двадцать лет вместе, и до сих пор Чекменёв может говорить что хочет, с улыбкой или без улыбки – это уже зависимо от обстановки и настроения.

– Дама эта – на самом деле жена чересчур уж тебе не понравившегося генерала. Она же, судя по всему, руководит неким «Комитетом по защите реальности». Что это значит на самом деле – чёрт его знает. Точнее – Ляхов очень хорошо знает, Тарханов – более-менее, а мне других забот хватает. Но что между временами можно ходить, как между комнатами собственного дома, ты успел убедиться. О своих нынешних интересах она через несколько минут расскажет вам сама. Не буду предварять, но замысел, как таковой, кажется мне интересным. Касательно же моего морального облика можешь не беспокоиться. Кто там в греческих мифах по этому делу была специалисткой? Цирцея, кажется. Так госпожа Берестина покруче будет. Наше с тобой счастье, если она эти способности для других персон оставит.