Дети Времени всемогущего

– Бротусу придётся оплатить ещё и молчание Квинта… В этом доме всегда знали, какая пыль станет золотом. Хотелось бы знать… – Плисфий сделал небольшую, но многозначительную паузу. – Хотелось бы знать, сколько на самом деле сто?ят все добытые нашим другом древности. Хотя бы извлечённая из озера плита и ниннейские урны. Спрошу при случае сына нашего мудрого Квинта, раз уж он не желает превращать движение в пространство.

– Движение в пространство? – самым честным образом не понял Менодим, и Плисфий с готовностью пояснил:

– Так давешний умник называл низвержение Времени, вознесение Неба и столкновение оных. Дескать, это опасно…

– Пророки совсем обнаглели… – заметил Менодим и посмотрел со значением. – Как и звездочёты. Вчера какой-то мерзавец пугал «триумфом светил» и кричал, что оскорблённое Время отомстит оскорбителям. Он был глуп, и его схватили.

* * *

Гротерих в новом доспехе стоял между Арзульфом и рыжим Фрамом, глядя на растекающуюся по храму толпу. Рёт был сразу и зол, и спокоен, спокойней, чем декаду назад, когда вместе с отобранными консулом Бротусом воинами впервые увидел «возрождённый Стурнон». Сотню северян вырядили в золочёные доспехи и назвали Вечнозвёздными. Все это было глупо, но Гротерих явился в Стурн за деньгами, а деньги наёмникам платили исправно. Получив свои стурнии, рёты отправились к «Трём конягам» и выпили по половине чаши, выплеснув вторую половину за плечо – откупились от увязавшегося следом зла.

Ульвингу не нравилось всё от начала до конца, Гротериху тоже, но их дело было сверкать позолотой, пока товарищи в простых доспехах патрулируют город и сторожат ставший запретным мыс. Городской страже тоже стали больше платить, но работы прибавилось не слишком. Стурнийцы шипели по углам, порой, напившись, орали хулительные песни, но дальше дело не шло. Эти люди разучились защищать хоть богов, хоть границы, хоть себя, но Гротерих всё равно собирался остаться, ведь Фенгл послал ему новую встречу со смуглянкой. Девушка была с матерью и ещё двумя женщинами, но северянин на сей раз не сплоховал – прошёл следом до самого дома, а дальше за дело взялся Гай.

Смуглянку звали Лара, она вместе со вдо?вой матерью жила в доме замужней сестры и часто подолгу сидела в саду. Оставалось войти и заговорить. Гай брал это на себя, но друзья решили, что нужно переждать празднества. Не утерпев, рёт отвернулся от переминающихся с ноги на ногу сенаторов и младших жрецов и глянул на боковую галерею, где прятался Гай. Сын Фульгра хотел видеть все собственными глазами, а вот Гротерих предпочёл бы оказаться от испакощенного храма подальше. Это были не его боги и не его царь, но веселей от этого не становилось.

Взгляд наёмника скользил по ставшим разноцветными колоннам, толпящимся на галереях золочёным статуям и изрезанным непонятными завитками вазам, в которые они с Гаем за пару ночей перенесли прах скадарийцев. Раньше мысль Квинта оставить воинов в их усыпальнице, как бы её ни изуродовали, казалась верной, теперь, когда в Скадарион ввалилась толпа, Гротериху стало тошно. Как будто это он, мёртвый, видит, как в рётских горах рушат столбы памяти и разрывают могилы…

Удар гонгов. Короткий базарный шум и тишина. Сенаторы и придворные замерли, ожидая владыку. Вечнозвёздные вскинули мечи, приветствуя Мирона и следовавших за ним старших жрецов и консулов. Последним на ярко-жёлтые плиты ступил толстый Бротус, и Вечнозвёздные перестроились, отсекая титанидов от безродной мелочи.

Первосвященник в ярко-синем облачении остановился меж двух алтарей – Солнечного и Лунного – и воздел руки, Мирон прошествовал дальше, поднялся по пологим ступеням на огороженную кованой решёткой площадку и поднял жезл. Жрецы что-то бросили в курильницы; сперва еле слышно, а потом все громче запел хор. Началось.

* * *

В начале церемонии Плисфий ещё радовался утреннему договору с Менодимом, потом ноги, сердце и голова вынудили позабыть и богов, и политику, а хор всё пел, к куполу возносился сизый горько-сладкий дым, от которого першило в горле, и до благодатных носилок было дальше, чем до ныне скератской Отрамы, – Мирон в своём пристрастии к театру сочинил целое представление.

Консул с ненавистью посмотрел на царское возвышение. Божественный вдохновенно размахивал увенчанным лунным диском жезлом. Дирижировал. Как всегда, когда слушать не хотелось, тщательно выпеваемые стихи лезли в уши с настойчивостью докучливых родичей.

– В этом мире бросались на стены живые, – тянуло множество уже не мужских глоток.

Красным пеплом взметая горящую плоть,
В этом мире впервые сражались и пели впервые,
В этом мире стояли у…

Вступившие флейты окутывали словеса, словно одежды – вылезшего из бассейна толстяка. Плисфий не утерпел, вздохнул поглубже и тут же был наказан кашлем. Увенчанная венком из белых мальв башка досадливо дёрнулась. Царь не глядя подмахивал счета и приговоры, но малейшее пренебрежение к своим талантам помнил долго. Плисфий не раз растравлял в своих целях самолюбие Мирона, а теперь наглотался подлого дыма и сам оплошал…

– Верному слуге вечных Небес! Прими кувшин сей.

Поданный младшим жрецом кувшин был много тяжелей, чем хотелось. Мастер не рискнул украсть царское золото, но лучше б он оказался вором, да и прислужники могли расплескать хотя бы треть набранной в озере благодати. Не расплескали.

– Мы не вы. – Теперь прорывающиеся сквозь аккомпанемент слова казались издёвкой.

Никогда вы не станете нами;
Вы смогли победить, но и только. И вам никогда
Не схватить под уздцы золотое предвечное пламя…

Первосвященник ударил посохом о выуженную из озера плиту, и самый юный из прислужников двинулся к священному бассейну. Наполнение началось. Сперва прислужники, затем – младшие жрецы, потом старшие и, наконец, консулы. Все они опрокинут свои кувшины, но вода уйдёт в мрамор, как в песок. Тогда наступит черед божественного Мирона. Высочайшая чаша будет принята Отцом-Стурном, священные воды наполнят бассейн, и служба закончится…

Хор по-прежнему предрекал покусившимся на титанов смертным век за веком уныло брести по своим же следам, курения тлели и нещадно дымили, вереница жрецов синим хвостом тянулась меж алтарей Солнца и Луны. «Сочинение» Физулла иссякло, «находка» Нерониска звучала не столь уныло. Пожалуй, она была даже красива, хоть и мрачновата, но наслаждаться песнопениями, когда ноги спорят с головой о том, кому хуже?! Увольте.

Чёрное небо, чёрное поле.
Алою раной прорезь —
Лента заката.
Меж гребнем леса, что нынче чёрен, и чёрным небом…
Берег Сегодня – чёрен;
Тень Завтра ещё черней —
Да будет проклято Время…

Стоять становилось все труднее. В храмах ныне проклинаемого Времени подолгу не задерживались; это бессмертные никуда не спешили, но у них вряд ли отекали ноги… Как он продержится оставшиеся минуты с тяжеленным кувшином на больном плече, Плисфий представлял смутно. Консула подташнивало – верный признак полнокровия, а до лекаря с пиявками ещё требовалось дожить. Требовалось, не расплескав, дотащить проклятый сосуд и опуститься на колени, когда случится «чудо». На жёлтый камень, который скотина Мирон не позволил застелить хотя бы ковром. Ещё бы! Божественный преклонять колени не станет…

Прощай…
Чёрный от чёрного
Не отличай…

Синие жрецы прошли, двинулись серебряные, «лунные», за которыми уже перебирали ногами «солнечные»… Теперь главное – не споткнуться.

Я забываю, ты забываешь.
Мы не уходим, мы рядом с вами,
Алой рекой меж тьмою и тьмою…

Звякнуло. Один из жрецов не удержал кувшин и отшатнулся. Плисфий вгляделся: меж алтарей с пола поднимался, словно просыпаясь, мальчишка в рубище, его движения были неуверенными и нелепыми. Мирон не был бы Мироном, если б представление обошлось без неожиданностей; спасибо, что выпустил «очарованного пением пастуха», а не пару голодных львов. С краснобородого сталось бы…

Парнишка поднялся на якобы дрожащих ногах. При всей своей смазливости он был дурным актёром, подобранным, без сомнения, на очередной помойке, потому и растерялся при виде золота, синевы и серебра. Нищета, ввергнутая в кричащую роскошь, – в этом был весь Мирон. Паренёк, заученно качнувшись, шагнул вперёд, растерянность на старательно заляпанной бурой краской мордашке сменилась яростью – юнец подхватил с пола что-то, похожее на копьё, и с воплем кинулся вперёд.

Часть вторая

Стурнон возрождённый

1 день месяца Мирона 7711 года Истинной Эры

I

Муть в голове, муть вокруг и крик Клионта. Отчаянный, обиженный… Время Всемогущее, где они?! Где фаланга, где площадь с её раскалёнными жёлтыми плитами, где белобрысый убийца? Убийца?! Но Клионт жив, и он, кажется, тоже… Тимезий принялся ощупывать вроде бы разрубленный мечеглазом бок и не закончил – схватился за голову. Мерный, невыносимо громкий стук отдавался сразу в висках и в груди, словно бьющееся где-то поблизости гигантское вечное сердце требовало ответа от молчащего человеческого. Требовало и получило. Копейщик отнял руки от висков и снова открыл глаза. Вода. Вокруг и сверху, а внизу то ли небо со звёздами, то ли дальний лагерь с кострами, и они гаснут, бледнеют, сливаются, становясь камнями… Выходит, он в озере и не тонет?

Холод под руками, пальцы скребут нежданно гладкую поверхность, из небытия возникают отражения пёстрых колонн, кривляются, дрожат… Закрыть бы глаза, заткнуть уши и свернуться калачиком, но Клионт! Паршивец опять куда-то ввязался…

Встать, опереться на камень и встать! Рука соскальзывает с выступа, пальцы сами на чём-то сжимаются. Тепло дерева. Холод металла. Копьё, его собственное копьё, все ещё во вражеской крови. Воды Стурна её не смыли? Или он не в озере? В озере… Придёт же такое в голову, хотя в ней-то всё и дело! Мечеглаз врезал плашмя и удрал. Даже добивать не стал, сволочь…

– Клионт! Где тебя…

Не слышно! Себя не слышно, а мальчишка опять кричит, куда ж его на этот раз занесло?! Ноги тряпичные, оказавшаяся дымом вода кривляется вместе с колоннами. Что наверху – не разглядеть, но внизу в самом деле каменные плиты. Пронзительно-жёлтые, скользкие и… знакомые… Плиты блестят, будто зеркала, в них корячится тёмная фигура с копьём; пахнет чем-то сладковато-пряным, чудовищное сердце стучит тише, зато где-то рядом поют. Странные колонны, как деревья… Разноцветные ребристые стволы прячутся в клубах дыма, словно в листве, и меж них кто-то бредёт… Темноволосые, седые, плешивые, с бородами… Люди? В золоте?! А вот сзади точно – они! Белобрысые! В своей треклятой броне, с копьями, с длинными мечами! Мечеглазы, целая толпа мечеглазов, а Клионт там, один! Время Всемогущее, где Невкр с ребятами, где… все?!

– Вперёд, Лекавио?н! – вопит Клионт, и Тимезий его видит. Чётко. Словно кто-то содрал с глаз тряпку тумана. Шатаясь, мальчишка наступает на раззолоченного толстяка. На глазах закованных в броню титанов! Что для них человеческий мальчишка? Пылинка!

– Назад! Назад, дурень!!!

Ноги заплетаются, будто у паршивого телёнка, дымы норовят скрыть невиданные колонны, бородачей, мечеглазов, Клионта с его копьецом, но под ногами – твёрдый камень, а в руке – привычное древко.

– Клионт!!! – Проклятье, он опять не успевает…