Дети Времени всемогущего

1389–1390 годы Счастливой Эры

I

Шагая людными улицами, Гротерих глядел только вперёд и никогда – по сторонам. Эту привычку рётский наёмник приобрёл месяцев через пять после своего появления в Стурне и с тех пор от неё не отступал. Кому нравится ловить на себе косые взгляды и кто виноват, что стурнийцы не желают служить своему царю, а царь не настолько доверяет стурнийцам, чтоб оставлять принявших от него меч в столице? Город охраняют рёты, им за это платят хорошие деньги, а горожане эти деньги считают и злятся. Последнего Гротерих не понимал: если тебе что-то не нравится, исправь или уходи, как ушёл он сам. Не захотел сидеть дома, стал воином тана, тан оказался тупым ублюдком – что ж, в мире много дорог, и половина из них ведёт в Стурн. Туда Гротерих и направился.

Фенгл-громовержец любит беспокойных; молодому воину повезло занять место возвращавшегося в родные горы земляка и попасться на глаза Публию Фульгру. Знаменитый зодчий и скульптор искал, с кого лепить варвара, раздирающего пасть льву. Сперва Гротерих оскорбился, потом приказ десятника, пара лишних монет и лучшее в Стурне вино примирили его с необходимостью таскаться через весь город и часами в голом виде торчать на каменном обрубке, а затем всё изменилось, потому что рёт полюбил Стурн. Неожиданно, ну так Фенгл неожиданностями и славен.

Пережив первую на чужбине зиму, слякотную и хмурую, северянин в один прекрасный день вышел к озеру и замер, покорённый сияющей синевой. И ведь не первый раз видел облицованный мрамором берег, Скадарийский мыс с его тёмными гоферами и белым храмом, упавшую в озеро облачную гряду; видел, да не замечал, а тут будто под дых садануло. Тогда Гротерих и понял, что жить можно только в Стурне. Или, если не жить, то раз за разом возвращаться туда, где узкий мыс рассекает надвое то ли озеро, то ли небо.

С тех пор северянин не отказывал себе в удовольствии полюбоваться неоглядной лазурью, прежде чем отправиться в ставший ему почти родным дом. Сын Фульгра хотел управляться с мечом не хуже, чем с резцом и кистью. Гротерих согласился обучить стурнийца воинским премудростям, и уроки обернулись дружбой. За два с лишним года Гай стал неплохим бойцом, а заговоривший по-стурнийски северянин выучился читать и писать.

Время шло, а стурнии копились, Гротерих все чаще подумывал о женитьбе, а сегодня понял, какой будет его жена. Тоненькой, большеглазой и обязательно с чёрными завитками надо лбом… Такой, как девушка, с которой разогнавшийся северянин едва не столкнулся у старого рынка. Незнакомка, опустив глаза, шла рядом с матерью и вдруг улыбнулась встречному чужаку. Неудивительно, что в дом Фульгра рёт влетел в самом радужном настроении, которое никоим образом не разрушил громоподобный хозяйский рык. Не будь Фульгр величайшим скульптором, он со своим голосом стал бы отменным десятником.

– Урод! – бушевал хозяин, судя по всему, обосновавшийся во внутреннем дворике. – Вздевшая бармы узконосая обезьяна! Ходячее доказательство слепоты богов, сколько бы их ни мешало нам жить… Будь хоть Время, хоть Небо в своём уме, Мирон бы родился шакалозубым ослом, ибо это и есть его суть!

– Тише, – зажурчал голосок хозяйки, – тише, дорогой… Мы все тебя слышим…

– Слышат они… Нашлись небожители! – Знакомо грохнуло: скульптор расколотил что-то глиняное – горшок или кувшин. – Нет, предложить мне! Мне! Поднять руку на величайшее из творений величайшего зодчего! И ради кого…

– Слышишь? – Гай в отличие от отца голоса никогда не повышал. – Уже второй час так… И ещё Сту?льтия принесло.

Стультия Гротерих видеть не хотел, разве что тёмным вечером на пустой дороге. Рёт был далёк от того, чтобы промышлять грабежом, но двинуть раз-другой пузатое трепло не отказался бы. Гай, к слову сказать, тоже.

– Может, к «Трём конягам» сходим? – предложил северянин. – Перекусим и вообще…

– Нельзя отца бросать, он вот-вот кусаться начнёт! Я за дедом послал, но пока придёт…

– Эгей! – прогремело со двора. – Кто там?!

– Гротерих…

– Давай его сюда! Ты твердишь, что каждый варвар… Ну вот тебе варвар! Спрашивай, но я и так знаю, что он ответит… У рётского молодчика – любого – в одном сапоге больше вкуса, чем у Мирона в башке…

* * *

– Больше я не потерплю проволочек! – Царь приложил печать к свитку. – Никаких!

Плисфий Нумма перевёл взгляд с драгоценного свитка на собратьев-консулов. Довольны были все: затея Мирона оборачивалась ощутимой прибылью, а бо?льшего по нынешним временам не приходилось и желать. Тех, кто этого не понимал, было слегка жаль, но лучше жалеть, чем завидовать.

– Стурнон будет возрождён на прежнем месте, – заверил Пли?сфий, глядя в обрамлённое тёмно-рыжей бородкой лицо внука вольноотпущенника, а ныне – божественного титанида, – но я бы предложил использовать стены и фундамент Скадариона. Пресловутый Клифагор был велик лишь одним: хитрец вовремя украл чужое и выдал за своё.

– То, что восходит к бессмертным, оставляйте. – Мирон был предсказуем, потому, когда перегрызшемуся Сенату потребовался царь, и оказался царём. Правда, более опасным, чем думалось вначале. – Всё, что напоминает Идакловых пчёл и лысых уродов, выбросить вон! Я сказал.

– Воля божественного.

– Что говорят звёзды?

– Астрономы назвали наконец день и час! – Консул Меноди?м торжественно развернул пергамент. – Ближайший «триумф Небес» придётся на одиннадцатый день месяца априоса будущего года. Луна и все пять блуждающих звёзд сблизятся друг с другом и выстроятся в ряд по одну сторону от Солнца. При этом каждая из них соединится с неподвижной звездой. Подобное случается не чаще одного раза в тысячу лет. Божественные титаны особо чтили подобные дни и отмечали их пышными торжествами!..

От титанов и титанидов Нумму тошнило, хотя консулу, дабы не отстать от других, и пришлось отказаться от привычного имени Луций и возвести свой род к бессмертным, заодно убрав с глаз долой все, что напоминало о временах не столь древних. Гнева Неба Всевидящего свеженаречённый Плисфий, само собой, не страшился, да и мозаики с пращуром Невкром красой не блистали, но возня вокруг титанов раздражала при всей своей необходимости. Без богов и предков не бывает императоров, тьфу ты, царей, а без царей начинается свистопляска, в которой все преимущества – за молодыми и наглыми. В своё время Нумма таким и был. Тридцатилетний секретарь старика сенатора не просто уцелел под обломками империи, но и отхватил от бесхозного пирога немалый кусок; другое дело, что теперь, на седьмом десятке, он не желал ничего, кроме здоровья и денег. Некоторым ещё требовалась власть, но власть слишком опасна для здоровья и ненадёжна. Плисфий повидал многих старавшихся пролезть на самый верх, и где они сейчас? Яд, кинжал и удавка равно хороши и в империи, и в республике, и в царстве. Не сто?ит вытягивать шею дальше всех. И врагов без особой необходимости плодить тоже не сто?ит. Хочешь жить – умей делиться, и консул Нумма не стал возражать ни собрату Менодиму, когда тот вылез со своими каменоломнями, ни зануде Бротусу, взявшемуся за поиск уцелевших древностей…

– Этого мало! – Бархатистый, хорошо поставленный голос, голос не царя, но лицедея, отвлёк Плисфия от подсчётов уступаемого. – Мало просто отстроить Стурнон… Я сделаю больше! Я зачеркну эпоху козопасов и полускотов. В день освящения Стурнона мы вернёмся к летосчислению бессмертных.

– Но… – Бротус нерешительно огляделся и все же сказал: – Воля божественного, но Стурнон разрушили ближе к осени, а звёзды должным образом встанут весной…

– Чушь! – Белокожее, как у большинства рыжих, лицо начало багроветь, – Пора наконец избавиться от Идакла с его ублюдками. Их не было! Не было, и будь проклято Время с его вонючими рабами! Титаны не затопили Стурнон. Обнаглевшая чернь не срыла Лабиринт! Вышвырнутому с Небес за уши ублюдку не строили храмов! Мне не нужен Идаклов календарь! Я возвращаю в Стурн календарь своих предков!

– Повиновение царю! Но мы не знаем, как называли месяцы титаны…

– Тогда их назову я! Заново. Стурнон возродится в первый день месяца Мирона!

* * *

– Не вижу причин для возмущения. – Стультий победоносно возвысил голос, и Гротерих с трудом вспомнил, что он в гостях и не может поднять руку на хозяйского родича, как бы тот ни квакал. И Гай не может – он сын хозяина, а хозяин слушает квакуна. Молча слушает, спокойно, только желваки на скулах играют. Рёт тоскливо отпил вина и вспомнил, как, впервые увидев Стультия, был потрясён не только его учёностью, но и огромным брюхом при худом лице и руках. Как можно быть толстым в одном месте и тощим во всех остальных, Гротерих не понимал, разве что шурин Фульгра слишком много знал, и знания эти требовали места.

Северянин с благоговением внимал мудрецу, пока тот не заговорил о рётах. Стультий утверждал, что северяне к ночи выносят новорождённых на мороз и утром подбирают выживших. Почтительное возражение было с презрением оборвано. Ещё не слишком хорошо разбиравший стурнийский Гротерих решил, что неправильно понял умного человека, но Гай, оттащив рёта в угол, объяснил, что Стультий – дурак, хоть и учёный. У дураков же голова переводит науку, как брюхо еду: чем больше лопает, тем больше навоза. Гротерих с облегчением расхохотался, но от мысли, что в брюхе Стультия бродят, превращаясь в навоз, знания, так и не отделался. И ещё он не представлял, почему Фульгр, соглашавшийся с шурином не чаще, чем скворец с лягушкой, пускает болтуна за стол, но стурнийцы часто поступали странно и неосторожно. Иногда Гротерих их понимал, чаще – нет. Как можно сидеть за одним столом с тем, кого презираешь? Как можно прогонять богов и разорять могилы?

– …да кто они такие, чтобы держать их здесь? – возопил Стультий и осушил очередную чашу. – Весь их подвиг в том, что они прятались в той же крепости, что и дед Приска Спентада. Узурпатора и тирана, превратившего Стурн в могилу совести… Скажу больше – все эти приски с сервиями, имена которых нас заставляли зубрить, уцелели за счёт других. Брошенных на произвол судьбы, потому что подошедшие легионы отправили спасать Спентада! Десять легионов спасало одного мерзавца, пока оставшихся без защиты женщин, детей и стариков резали и сжигали заживо… Трибунов же, осмелившихся оспорить приказ, разрывали лошадьми. Вот величайший из подвигов подлейшей из империй! Вот о ком накатал насквозь лживую оду Аппий Фертар! Вот во имя чего, обобрав всех нас, лжецы и подлецы возвели мраморного урода, из-за которого ты разоряешься… Да меня оскорбляет сам вид этого склепа!

– Сильно сказано! – донеслось из-за увитой диким виноградом решётки. Квинт, отец Фульгра, всё-таки пришёл. – Выходит, все справедливо? Покойников – на помойку вместе со Временем, и хвала великому Небу и ещё более великому Мирону? Так? Я тебя правильно расслышал?

– Само собой! – Стультий напоминал пса, который ощерился и тем не менее поджал хвост. – Лжегероям и прославлявшей их сволочи место на помойке! Мирон восстанавливает справедливость, как бы это некоторым и не нравилось… некоторым, евшим из рук Спентадов! Пришло время вспомнить истинных героев, вернув долг…

– Возвращай, – спокойно предложил Квинт. – Две тысячи восемьсот шестьдесят стурниев, если я не ошибаюсь.

– Отец! – Рядом с невысоким седым Квинтом огромный скульптор казался… не таким уж и огромным. – Стультий сейчас не…

– Стультий решил для простоты довести долг до трёх тысяч? Разумно. С его стороны – не с твоей. Я запрещаю тебе кормить этого человека. Подлая империя скоро уже тридцать лет как не лезет в чужие дела, так что каждый за себя… Когда ты отдашь долг, Стультий?

– Я не должен… Фульгр помогал мне как муж Ларисы…

– Ты при мне клялся отдать.

– Я не давал расписок…

– Верно! – усмехнулся дед Гая. – Зато, помнится, в день свадьбы Ларисы ты всучил мне оду, чтобы я довёл её до Андрона Спентада. Или хотя бы до Сената… Хорошая ода, и так напоминает Фертара… Достаточно заменить Андрона на Мирона, и она вновь станет верноподданной, но мне старый список милей. Надо будет его поискать.

– Я… Я отдам долг… Не сегодня, мне нужно…

– Раз не сегодня, пошёл вон! Лариса, сядь. Сядь! Если вздумаешь дать ему денег, мы поссоримся. Гай, проводи дядю.

Вот это было правильно! Квинт, хоть и не держал никогда в руках оружия, напоминал Гротериху старого Френга, лучшего из воинов Рётланда, останавливавшего глупцов не мечом и не кулаком, а взглядом, хотя для Стультия и это было слишком. Старый виноторговец повернулся к уходящим спиной и опустился в плетёное кресло. Не то, в котором сидел Стультий.

– Не понимаю, зачем ты раз за разом наполняешь эту дырявую бочку… Ну да «грифы» с ней! Это правда, что хотят снести Скадарион?

– Не снести, изуродовать! Мирон спешит и готов сохранить остов здания, но остальное… – Фульгр воздел руки, словно в мольбе, и вдруг сжал кулаки. – Время Всемогущее, что эти невежды задумали! Два ряда разноцветных – разноцветных! – витых колонн в центре зала, жёлтый пол, ступенчатая пирамида для Мирона, два новых алтаря, а на месте старого – бассейн с секретом… «Возрождённый Стурнон»! Безмозглая смесь собственной безвкусицы с совсем уж дикими представлениями о том, как оно было «при титанах»…

– Какой царь, такой и Стурнон… Чем хуже дела?, тем больше пыжатся дураки и воруют мерзавцы. Чего хотели от тебя?