Зима Джульетты

Зима Джульетты
Вера Александровна Колочкова

О мечте, о любви, о судьбе
Если представить, что шекспировская героиня не умерла, а осталась жить, но без Ромео, – какой бы она была в зрелости? Возможно, такой же, как героиня нового романа Веры Колочковой Юлия, оставшаяся вдовой, еще когда ее сын не родился?.. Мечтала бы Джульетта пережить в своей жизни любовь еще раз или так и жила бы памятью о своем потерянном возлюбленном? Какой была бы ее осень? А зима?.. Что может быть печальнее на свете… зимы Джульетт?! Юлия, суровая и стойкая женщина, в одиночку вырастившая сына, давно убила в себе все мечты о любви, она ее не ждет… Но любовь, как подснежник, пробившийся в снегу во время оттепели, проросла в ее душе и растопила лед, давно заморозивший сердце…

Вера Колочкова

Зима Джульетты

© Колочкова В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Увы, любовь желанные пути
Умеет и без глаз себе найти!

    Уильям Шекспир.
    Ромео и Джульетта

– Мам! Я серьезен, как никогда! Я люблю ее! Я действительно хочу на ней жениться.

– Что?! Что ты сказал?

– Ничего страшного не сказал, по-моему. Должен же я когда-то жениться.

– Значит, все-таки должен? Или любишь?

– Люблю. И женюсь. Такой вариант тебя устраивает? И не надо смотреть на меня глазами оскорбленного бультерьера.

– Глазами… кого?! Бультерьера?

Юля задохнулась, глянула на сына обиженно. Не хватало еще в разговорах меж ними собачьих сравнений. Докатились.

– Нет, ну ты совсем обнаглел, Гош… Мать бультерьером назвал. Спасибо, сынок.

– Ой, мам, прости. Я ж не думал, что ты такую болезненную реакцию выдашь.

– Это не болезненная реакция, к твоему сведению. Это растерянная реакция.

– Да какая разница.

– Есть, есть разница. Хотя – кто знает?.. Когда вот так обухом по голове тюкают, очень болезненно получается. Да, да, ты прав. Если обухом, то болезненно…

– Ой, ну каким, каким обухом? Где ты увидела обух, покажи мне его? Тоже, сделала из меня Раскольникова, обухом ее по голове тюкнули… И вообще, хватит придуриваться, чего на тебя вдруг такая вредность накатила? Другая бы мать радовалась.

– А чему тут радоваться? Не узнал человека, не видел в критических обстоятельствах. Вообще ничего про эту Варю не знаешь. И вдруг бах – женюсь.

– Да зачем мне ее критические обстоятельства? Я же на ней женюсь, а не на критических обстоятельствах. И вообще… Какой-то неприятный у нас разговор получается, не нравится мне.

– А мне-то как не нравится, если б ты знал.

– Мам… Я тебя очень люблю, но… Давай договоримся, что со своими чувствами и поступками я сам разберусь, ладно?

– Ты мне тоже не чужой человек, Гош.

– Значит, тем более. Ничего страшного не происходит, мам, правда. Я нормальный мужик, на нормальной девчонке жениться собираюсь. Или хочешь, чтобы я нашел себе подругу из тех… Которые с бородой да с песнями? Вот это уже был бы полноценный обух, не спорю. Но я ж на Варе женюсь! На хорошей девушке, во всех отношениях положительной. Без бороды, без песен. Нет, не понимаешь ты своего счастья, разбаловал я тебя.

Вот тут бы ей рассмеяться навстречу его неуклюжему шутовству да опустить пониже тональность неприятного, в общем-то, диалога. Но не смогла с собой совладать. Не смогла, черт возьми, не смогла! Понесло изнутри нотой утробного недовольства, и выстрелила сердито, в самом деле, как бультерьер:

– Эта Варя совсем тебе не подходит, совсем. Как бабушка говорила – не пришей кобыле хвост. Не подходит. Совсем не подходит.

Гоша весело и насмешливо поднял брови вверх, вроде того – все понятно с тобой, дорогая мамуля. И выждал, поганец, паузу, глядя на нее снисходительно. Будто она не матерью ему была, а глупой младшей сестренкой. Будто не он только что ее огорошил, а она ему объявила о скороспелом дурацком замужестве. Еще и протянул тихо:

– Ну-у-у, мам… Эк, тебя понесло.

– Ой, только не думай, пожалуйста, что я ревную! – взвилась Юля быстрым гневом, уже понимая, что сын прав… Прав, прав, надо признать. И впрямь понесло. И не просто понесло, а именно с ревностью «эк, понесло». Но отступать все равно уже поздно. Насмешливость оппонента – не тот плацдарм, на который можно отступить.

– Не ревнуешь, значит? – вкрадчиво переспросил Гоша.

– Еще чего! Нет, конечно!

– А я думаю, вопрос именно в этом. Ревнуешь, мам, еще как ревнуешь, просто перешагнуть через материнскую ревность не можешь. В ступор вошла и не можешь. Это у нас семейная черта – до конца стоять на своем, даже если чувствуешь, что не прав.

– Ты так считаешь, да? Такая у тебя мать глупая курица, да? Ну, спасибо, сынок…

– Не обижайся.

– Вот еще! Дело совсем не в ревности и тем более не в моих обидах. Просто я хотела сказать, что… Что…

– Ну что – что?

– Что это в принципе неудачная затея…

– Затея? О, какое хорошее словцо. Для женитьбы – прям самое то. Лучше не придумаешь! А что, класс! Затеялся я как-то жениться, да мамка меня отговорила. Забавно звучит, не находишь? Хм, затея… Надо же.

Гоша смешно пожевал губами, пробуя на вкус «хорошее» словцо, и сморщился, будто собираясь его выплюнуть. Юля, глядя на него, произнесла тихо, со вздохом:

– Да хватит ерничать, хватит… Если хочешь, я могу объяснить, почему тебе Варя не подходит. Повторяю – если хочешь, конечно. А не хочешь, так и не буду.

– Да отчего ж? Давай, объясни, пожалуйста. Очень даже любопытно. Заодно и выговоришься, может, полегчает.

– Ладно, попробую. Хоть и хамишь напропалую, но я все же попробую.

Юля замолчала столь многозначительно, будто и впрямь в голове роилась масса доводов, объясняющих «неудачную» сыновнюю затею. На самом деле не было там, в голове, никаких доводов. Много чего было, а доводов не было. Страх за сына был, например. Обыкновенный страх, сермяжный и глупый. Да, а куда от него денешься? Он в каждой матери живет и по-всякому проявляется, между прочим. У кого-то сидит внутри и затаился на краешке подсознания, и ждет удобного случая, чтобы отнять сына себе обратно у коварной захватчицы. А у кого-то сразу наружу выскакивает и начинает корчиться в падучей, как у нее, например. И это еще поспорить можно, какой страх честнее. Хотя – какая разница, в общем… Все материнские страхи корнями из одного места растут. Из любви. Не протянешь руку и не выдернешь, как сорняки из грядки. А если прибавить к этому страху собственное одиночество – почти потенциальное? Как жить одной, без Гоши? Ждать, когда одиночество перейдет в сумеречно неприкаянное состояние? Ой, лучше не надо… Лучше пусть за руку возьмет – и на Фудзияму ведет помирать, как делали раньше со стариками родителями в Японии. Правда, до старости еще далеко, семь верст киселя хлебать. Но все равно! Если он так… Пусть за руку – и на Фудзияму!

А молчание-то затянулось, хоть и многозначительное. Пока она внутри сама с собой капризы разводит, Гоша послушно ждет, думает, мамка с мыслями собирается. Ага… Эгоистка у тебя мамка, Гоша, жалкая и перепуганная эгоистка!