Гнев Божий

Рассказ Нарайяны возбудил столь живой интерес, что решено было ехать в тот же вечер.

Луна только что взошла, когда самолет Супрамати направился к границам древней Сахары, где находился город ученых.

При восходе солнца воздушный корабль начал опускаться, и вставший ото сна Супрамати увидал из окна большой, закутанный в массу зелени город.

По мере спуска стали яснее видны широкие и прямые улицы, обсаженные исполинскими деревьями, густая листва которых сливалась и точно образовала свод. Большие, словно дворцы, дома отделялись друг от друга садами.

Вскоре самолет пристал у высокой башни. Приятели вышли и по широкой лестнице спустились в открытую залу, перед которой разбит был сквер с фонтаном.

– Я поведу вас к своему другу профессору Иваресу, директору одной из самых больших клиник, где под его руководством работают около 2000 студентов, – сказал Нарайяна, направляясь со своими друзьями в боковую улицу.

Дахир и Супрамати с любопытством рассматривали обширные здания невиданной еще архитектуры и дивились колоссальным размерам растительности. Вода всюду была в изобилии, вдоль улиц тянулись каналы, а на каждом перекрестке и во всех садах били фонтаны.

А более всего поражала наших путешественников царившая всюду глубокая тишина. Суета обыденной жизни отсутствовала вполне. Не видно было ни магазинов, ни экипажей; а изредка попадавшиеся пешеходы проходили безмолвно, как тени, и пропадали где-нибудь в саду или в домах.

– Какая специальность профессора Ивареса? – спросил Дахир, прерывая молчание.

Нарайяна повернулся к нему и хитро улыбнулся.

– Вы расхохочетесь, если я назову специальность моего друга. Как бы это сказать?… Ну, он изобрел способ впрыскивать добродетель, что ли…

– II что же, средство действует? – с усмешкой спросил Супрамати.

– Кажется, что да. Он утверждает, что может преобразить преступного, с грубыми страстями человека – в честного и добродетельного.

– Это просто чудо! Помнится, в XX веке делали впрыскивания против болезней, но против пороков?! Это не могло бы мне и в голову прийти, – рассмеялся Дахир.

– Иварес рассказывал мне, что в конце XXI века какой-то ученый открыл микробы порока и добродетели, а вместе с тем убедился, что у преступного человека зародышам этим присущи тошнотворный запах и темная окраска; кроме того, они лишены способности лучеиспускания. Рядом опытов доказано было, что микробы эти, впрыснутые в кровь собаки, лошади или другого какого животного, заведомо спокойного и кроткого, делали его диким и злым. Продолжая опыты, подметили новое любопытное явление, а именно, что микробы добра, будучи введены в порочный организм, хотя и переделывали в конце концов такого отрицательного субъекта, но уже в промежуток времени довольно продолжительный и при многократном повторении. Из этого следовало заключение, что микробы зла, так сказать, поглощали микробов добра и для победы положительного начала следовало несколько раз возобновлять прививку их. Отсюда ученые справедливо предположили, что при борьбе положительные микробы оказывались много слабее отрицательных… Вот мы и пришли, а остальное профессор объяснит вам лучше меня.

Приемная в клинике профессора Ивареса оказалась прекрасной залой, одной стороной выходящей в сад и украшенной множеством редких душистых цветов.

Вскоре пришел сам профессор и радушно принял гостей. Это был человек средних лет, невысокий, худощавый, уже лысый, с добродушным, приветливым лицом; серые глаза его глядели умно и вдумчиво.

Узнав, что гости интересуются его опытами, профессор оживился и подробнее пояснил им уже рассказанное Нарайяной.

– Теперь, – продолжал он, – мы сделали большие успехи, а так как многочисленными фактами было подтверждено, что дети и даже взрослые исправлялись изложенною мною методою, то этот способ лечения распространился. Несколько веков раньше нас сочли бы, конечно, за сумасшедших; впрочем, и в настоящее время находятся люди, которые считают, что мы увлекаемся, и недоверчиво относятся к нашим работам. Пусть себе думают, что хотят; а мы идем вперед и неоспоримые, возрастающие подтверждения указанного мною метода расширяют круг наших сторонников.

Открытие, сделанное мною лично и которому я придаю исключительно важное значение, состоит в том, что для действительного излечения субъекта порочного, алкоголика или умалишенного, следует очистить его ауру, где гнездятся вредные микроорганизмы, представляющие собою словно резервную армию, которую необходимо уничтожить прежде, чем приступить к очищению организма телесного.

– Ввиду поражающей развращенности нашего времени ваша клиника, профессор, должна быть переполнена. Кроме того, вам невозможно, конечно, лечить миллионы больных, если не устроить массу вспомогательных отделений, – заметил Супрамати.

– Нет, мой институт единственный, и хотя больных очень много, но он удовлетворяет пока нужды моих пациентов.

Я уже упоминал, что есть много скептиков, а еще более людей, не желающих лечиться, хотя бы люцифериане, например. Конечно, если бы лечение наше было обязательно, как в прошлые века была обязательна прививка оспы; если бы особенно дети подчинены были ему поголовно, то я полагаю, что можно было бы вернуть человечество к началам нравственной и физической чистоты. Но… я сомневаюсь, чтобы мы когда-либо достигли этого. Остается делать, что можно; остальное – в воле Божией. Я должен сказать вам, принц, что я, мои помощники и ученики, все – люди верующие. Привели нас к этому неизбежно наша наука и опыты.

Но, возвращаясь к вашему вопросу, я должен отметить, к сожалению, что в наш институт доставляют лишь субъектов, считаемых окончательно погибшими, – «висельников», сказали бы в старину, или таких, с которыми семьи не знают что делать и хотят от них избавиться: пьяниц, буйных сумасшедших, бесноватых, воров, одним словом, преступников всякого рода.

– А какую методу применяете вы, и могу ли я надеяться, что вы разрешите нам осмотреть ваше интересное заведение? – спросил Супрамати.

– Несомненно, господа. Как только я объясню ясно систему, дабы облегчить вам понимание того, что вы затем увидите, тогда я покажу вам и всю больницу.

Возвращаюсь к лечению. Для исследования ауры необходимо ее видеть, а следовательно осветить, для чего мы имеем специальные инструменты. Как только определены объем, толщина, степень черноты и состав этой атмосферы, субъект помещается в особую келью, голубую или зеленую, смотря по надобности.

Келья эта постоянно озарена нужным для пациента светом и пропитана чистым ароматом. Кроме того, в одной из стен проделано окно с решеткой, выходящее в круглую залу, – голубую или зеленую, – где звучит тихая, гармоническая музыка или глубоко потрясающее серьезное религиозное пение. Залы наши устроены наподобие театральных, кельи изображают ярусы лож и из каждой можно видеть сцену, на которой несколько раз в день кинематограф показывает то живописные виды, то возвышенные сцены самопожертвования, экстаза и т. д., образы или группы идеальной красоты, словом, картины, которые возбуждали бы в больном одни лишь приятные и мирные ощущения.

Таким образом, наши пациенты окружены мягким светом, гармоничными звуками, чистыми и оживляющими ароматами; а все это вместе взятое потрясает их ауру, убивает и ослабляет микроорганизмы, которые для своего существования нуждаются в острых и зловонных испарениях, резких дисгармоничных звуках, раздражающем запахе крови, в картинах убийства и резни, красном свете страсти и гнева, в возбудителях порока, в тяжелой пряной пище. Тогда происходит двойной эффект: аура прежде всего пустеет, а затем микроорганизмы тела, лишенные привычного благосостояния и подходящей пищи, через несколько недель выселяются в ауру, где также погибают. В течение этого времени пища больного состоит исключительно из молока и овощей. К концу шести недель аура принимает уже совершенно иной вид, больной впадает в продолжительную сонливость и тут-то наступает момент делать впрыскивания, которые мы повторяем через день.

– Откуда же вы берете это очищенное вещество? – спросил Супрамати.

– Есть люди, добровольно приносящие себя для этого в жертву. Они проводят жизнь в посте и молитве, жертвуя часть крови на благо своих братьев по человечеству. Если хотите, это «миссионеры» нашего времени, отвечающие потребностям минуты.

В нашем заведении имеется до 200 аскетов, живущих истинными отшельниками, в воздержании и восторженной молитве. Кровь их, будучи освещена, похожа на серебристый пар.

Теперь, господа, если желаете, я покажу вам больницу и все ее отделения, потому что мы ведь лечим также нервные болезни, леность, недостаток воли, апатию… Но эти недуги требуют другого метода лечения.

Супрамати и Дахир благодарно приняли приглашение осмотреть эту нового рода клинику, восхищаясь в глубине души тем, что в такое развращенное время нашлись еще, однако, тысячи людей, пожелавших посвятить себя подобному делу благотворения; а это доказывало новую победу человеческого духа над пороками и страстями людскими, давая возможность совершать положительные чудеса.

В сопровождении директора они начали осмотр клиники и прежде всего им показали одну из зал, окруженных кельями.

Зала была громадна и обнесена тремя ярусами лож. Сцена в ту минуту была пуста и представления не было, зато посредине ее, почти до самого потолка, бил фонтан воды сапфирового цвета и все было залито мягким голубым светом. Воздух был напоен сочным ароматом – смеси розы с ладаном, – и музыка, действительно небесная, потрясала каждый нерв могучими аккордами. Пел изумительно стройный хор и звуки то мощно нарастали, то замирали в мелодичном шепоте. Эти гармоничные волны действительно могли унести душу в высшие сферы, а телесные цепи и низменные страсти должны были спасть.

Супрамати и Дахир с глубоким уважением смотрели на скромного ученого, который не только угадал, но и применил на деле неведомые его современникам законы астрального очищения.

Довольный явным интересом своих гостей, профессор рассказывал, что у него восемь подобных зал, четыре синих и четыре зеленых, а затем повел их в кельи.

Они дошли до коридора, по сторонам которого были двери на большом расстоянии одна от другой. Одна из дверей была в то время отворена и около нее столпились молодые люди в длинных белых рубахах; они заняты были укладкой на длинную тележку с колесами тела, завернутого в простыню.

Профессор нахмурился, на минуту остановился, а потом подбежал к группе учеников.

– Умер? Наш опыт лечения не помог?

– Нет, профессор, ничто не помогло. Он скончался полчаса тому назад и тело почернело, – ответил один из молодых людей, сочувственно пожимая плечами.

– Это последний, которого я согласился принять к себе; никто из них не будет более допущен в заведение, – сердито объявил профессор, возвращаясь к своим гостям.

– Один из ваших больных не вынес, кажется, очистительного лечения? Часты у вас подобные случаи? – спросил Дахир.

– Да нет! Эта смерть вовсе не является следствием лечения; это случай особый и относится к одному из самых непонятных явлений. Умерший… не поддается очищению, сколько я ни пробовал – все напрасно.

…Он отворил одну из дверей и впустил гостей в длинную и довольно просторную комнату.

У решетки, на низкой постели, лежал человек в длинной белой рубашке. По лицу его струились слезы; минутами его потрясали судорожные рыдания и все тело корчилось, а лицо его горело, как в лихорадке. По-видимому, он страдал; глаза были закрыты и он не заметил присутствия посторонних.

На низеньком столе, около постели, стоял графин и стакан; а в углу устроен был душ.

– Вы видите теперь самый тягостный для больного период лечения, – пояснил профессор. – Музыкальные вибрации потрясают тело и изгоняют микроорганизмы. Во время этого процесса больной находится в лихорадочном состоянии и мучается жаждой; довольно часто у него появляется обильный липкий и едкий пот, причиняющий сильный зуд, а потому требуются частые омовения. Наши ученики и надзиратели следят за всем этим.

Теперь я поведу вас на опытную станцию, где мы исследуем больных и там же находятся определительные приборы, – сказал Иварес по выходе из кельи. – Вам везет: у нас сегодня три крайне любопытных субъекта: алкоголик, умалишенный, болезнь которого официально называется неизлечимым параличом мозга, и бесноватый.