Царица Хатасу

– Я дам тебе маленький флакончик, – ответила, улыбаясь, Нефтиса. – Когда ты будешь уверен в возможности приблизиться к царице, ты нальешь из него несколько капель в пурпурную розу и поднесешь ей этот цветок. Кроме того, я дам тебе ожерелье, украшенное амулетами. Ты должен надевать его всегда, когда будешь говорить с Хатасу, причем устраивайся так, чтобы аромат, издаваемый этим украшением, достигал обоняния царицы. Этот запах очень силен. Он заставит немного страдать и тебя самого, но ты получишь облегчение, если будешь часто умывать холодной водой лицо и руки. Наконец, кто хочет достичь цели, тот должен быть терпелив. Я надеюсь, Тутмес, что достигнув власти, ты в свою очередь поможешь моему счастью.

– Не беспокойся. Чего ты ни пожелаешь – богатства, почестей или даже мужа из числа первых лиц государства, – я исполню. Даю тебе в этом слово фараона! – прибавил он, смеясь.

Нефтиса делала вид, что не замечает страданий и внутренней борьбы своего жениха. Антеф все время находился в каком-то лихорадочном состоянии. Огонь, пылавший в его жилах, омрачал его разум, а внутренняя душевная борьба окончательно расстроила нервы. Он стал глух и слеп ко всему, что происходило вокруг, и дал Тутмесу полную свободу приготовиться к бегству.

Наконец Нефтиса подкараулила минуту, когда Антеф был один на террасе, и села рядом с ним. Избегая ее взгляда и нервно дрожа, воин хотел встать и скрыться, но Нефтиса остановила его, схватив за руку:

– Останься, Антеф, и позволь мне выяснить то, в чем ты не хочешь откровенно признаться мне. Неужели ты думаешь, что я слепа и не вижу, что ты любишь Менхту и любим ею? Твое честное сердце страдает от мысли, что ты нарушил свои обязательства по отношению ко мне, и эта мука пожирает тебя. Но, мой добрый Антеф, я так искренно люблю тебя, что желаю тебе только счастья. Теперь я сама говорю тебе: женись на Менхту и будь счастлив. На некоторое время я останусь с вами и, клянусь, без всякой ревности буду радоваться, глядя на ваше счастье. Надеюсь, вы не откажете и найдете мне место у вашего очага, и будете смотреть на меня как на сестру.

Антеф слушал ее, то бледнея, то краснея. При последних словах он схватил ее руки и лихорадочно прижал к своим губам.

– Твое нежное великодушие, Нефтиса, еще больше унижает меня в моих собственных глазах. А между тем, ты права! Я с безумной страстью люблю Менхту, я не могу жить без нее. Какая-то непобедимая сила приковывает меня к ней. Как только я покидаю ее, мною овладевает беспокойство и страдание, которых я не в состоянии перенести. Только видя ее, я испытываю относительный покой. Может быть, убедившись в твоем прощении и соединившись с Менхту, я снова стану здоров телом и душой. Нужно ли уверять тебя, что ты всегда будешь для меня дорогой сестрой и что мой дом будет твоим домом, пока муж, более достойный, чем я, введет тебя в свое жилище?

Вошла Менхту, но, видя такой оживленный разговор, остановилась, побледнев от ревности и гнева. Заметив ее, Нефтиса встала и весело сказала:

– Успокой свой справедливый гнев и позволь мне вложить твою руку в руку доброго Антефа: все объяснилось. Теперь ты его невеста и скоро будешь его женой. Поклянись мне только, Менхту, что ты сделаешь его счастливым.

С радостным и признательным криком бросилась вдова в объятия Нефтисы. Затем стали рассуждать о будущем. Оба несчастные очарованные действительно считали себя счастливейшими из смертных. С помощью жреца, посвященного в эти важные дела, был выбран счастливый день для совершения брака. Затем все деятельно занялись необходимыми приготовлениями.

За три дня до свадьбы прибыл Хартатеф с письмом от Рансенеба. Прорицатель храма выказывал столько же удивления, сколько и любопытства по поводу планов царевича, но, тем не менее, уверял его, что все будет готово для его принятия. Он предлагал Тутмесу бежать, переодевшись писцом, в сопровождении Хартатефа, снабженного подробной инструкцией относительно его безопасности.

Лихорадочное нетерпение пожирало молодого изгнанника. Земля горела у него под ногами, так как Нефтиса уже передала ему ожерелье с жуком и флакончик, который должен был подчинить волю Хатасу. Однако он владел собой и скрывал свей чувства, что было добрым предзнаменованием для его будущего царствования.

Тутмес с веселой беззаботностью принимал участие в приготовлениях к празднику. Он требовал, чтобы пир был устроен у него и чтобы в этот день угостили охрану и слуг. Он был так занят и далек от всяких подозрительных действий, что Антеф (в его настоящем состоянии) легко мог обмануться.

Наступил наконец давно желанный день. Тутмес, более веселый, чем когда-либо, подарил невесте дорогой браслет, а жениху великолепный меч. Он пожелал сам председательствовать на пиру. Вино лилось рекой, увеличивая оживление собеседников. Что же касается Антефа, он находился почти в состоянии полного опьянения, так как Нефтиса подлила ему в вино несколько капель волшебного эликсира.

Когда встали из-за стола, никто и не заметил, как Тутмес исчез из зала. Пока сводили новобрачных в брачную комнату, все смеялись и веселились, молодой царевич, завернувшись в плащ, выскользнул из дворца и достиг переулка, где его ждал Хартатеф с двумя мулами и одеждой писца. В одно мгновение Тутмес снял свои драгоценности и роскошный наряд и связал все в узел. Затем надел поостую тунику и большой парик и сел верхом на мула. Сверток царевич бросил в ров с ведой.

Скоро они без всяких препятствий миновали городские ворота, так как им был известен пароль. За городом, в доме хромого пастуха, они сменили мулов на двух великолепных сирийских скакунов и быстро понеслись к столице.

Во дворце Буто спали очень долго после роскошного пира. Антеф вышел из своей комнаты; голова его была тяжела, он чувствовал себя совершенно разбитым. Тем не менее, он хотел пойти к царевичу и поблагодарить его за его милости.

По дороге его задержала Нефтиса своими поздравлениями и веселой болтовней. Хотя она была уверена, что ее сообщник был уже далеко, однако каждая минута, отсрочивавшая открытие бегства, казались ей драгоценной.

У дверей комнаты царевича дрожащий слуга объявил, что Тутмес не являлся всю ночь, Известие было настолько сильным, что даже ослабило действие яда. Внезапно протрезвившись, бледный как смерть, молодой офицер бросился в комнату. Она была пуста. Обыскав весь дворец, Антеф бросился в храм, питая слабую надежду найти его там. Ему позволили осмотреть храм.

Антеф вернулся домой убитый. Он не мог обманывать себя: Тутмес бежал. Не отвечая на боязливые вопросы Нефтисы и жены, он опустился на стул и пробормотал глухим голосом:

– Я рисковал головой и потерял ее.

Чувство жалости к человеку, который так верно любил ее и которого она принесла в жертву своему эгоизму, сжало сердце Нефтисы. Она поклялась заставить Тутмеса помиловать его, когда он достигнет власти. Подойдя к Антефу, она энергично сказала:

– Вместо того, чтобы стонать, надо подумать о своей безопасности. Антеф, беги в пустыню и постарайся присоединиться к какому-нибудь каравану, но скройся от первого гнева Хатасу. Сэмну могуществен. Он может добиться твоего помилования, но сейчас ты должен исчезнуть и забрать с собой все свое золото и драгоценности. О Менхту не беспокойся. Я позабочусь о ней и не покину ее.

Антеф понял, что совет хороший. После грустного прощания с женой он скрылся из города. Решено было, что Менхту и Нефтиса вернутся в Фивы. Условились, как будут передавать беглецу известия.

Несмотря на жгучее желание покинуть Буто, Нефтиса задержалась из-за серьезной болезни Менхту. Истощенная и возбужденная ядом, пораженная в самое сердце несчастьем мужа, женщина схватила горячку. Прошли недели, прежде чем она настолько окрепла, что могла перенести переезд в Фивы.

Глава XIX. Хатасу под влиянием чар

Была прекрасная ночь. Небо было усыпано сверкающими звездами. К храму Гаторы быстро приближались носилки. У входа носильщики остановились, и из носилок вышла закутанная в покрывало женщина.

Она быстро поднялась по ступенькам и проскользнула в храм. Ждавший с факелом у порога жрец осветил ей путь. Ночная посетительница и не подозревала, что кто-то, скрывшись в тени колонны, к которой она подходила, сверкающим взглядом наблюдает за ней с той минуты, когда она вышла из носилок.

Этот человек, закутанный с головы до ног в темный плащ с капюшоном, держал в руках какой-то предмет, который тщательно прятал в складках одежды, и не спускал глаз с входа в храм. В тот момент, когда она проходила мимо колонны, прятавшийся в тени человек выпрямился и внезапно шагнул к ней. Женщина невольно отступила назад, с удивлением вглядываясь в неясные контуры лица и фосфорические глаза незнакомца, светящиеся, как у кошки. Не успела она опомниться, как почувствовала, что ее схватили за руку и вложили какой-то свежий и влажный предмет. В ту же минуту человек снова отступил в тень и исчез.

– Что это значит? – закричала она, оборачиваясь назад к жрецу. Тот подошел. Тогда Хатасу, так как это была она, увидела, что держит в руках великолепную розовую ветку с едва распустившимся пурпурным цветком и готовым раскрыться бутоном.

– Кто осмелился приблизиться к тебе, царица, и проникнуть в священную ограду? – ужаснулся жрец. – Я сейчас же подниму тревогу и велю схватить дерзкого.

Царица поспешно сделала отрицательный знак.

– Вернись, Сетнехт! Я запрещаю тебе поднимать шум из-за пустяков, преследовать безумца, который принял меня за другую.

Она села в носилки и несколько раз с улыбкой понюхала цветок. Сильный и приятный запах розы казался ей лучше всех, встречавшихся раньше. Разгоряченная, с тяжелой головой, вернулась она во дворец. Придя в свою комнату, она еще раз посмотрела на таинственно поднесенную ветку. Пожирающий взгляд незнакомца на минуту остановился на ней, не оставляя ни малейшего сомнения в ошибке.

– Царице или женщине подарен этот цветок? – прошептала она. Презрительная улыбка скользнула по ее губам. Кто в Египте осмелился бы поднять на нее глаза и видеть женщину в гордом фараоне Хатасу, который презирал свой слабый пол, при случае смело держал скипетр, меч и бич царя?

Тем не менее, она еще несколько раз понюхала розу и велела Аме поставить ее в вазе на стол, стоявший недалеко от ее кровати. Затем она легла и заснула. Всю ночь она беспокойно ворочалась с боку на бок. Ее била нервная дрожь, дыхание было тяжелым. Ее одолевали какие-то видения и кошмары. Она видела Тутмеса, своего младшего брата и соперника, старающегося задушить ее под массой роз, удушливый аромат перехватил дыхание. Потом она заметила, что это был вовсе не изменник, а какой-то незнакомый молодой мужчина. Наклонившись над ней, он пронзал ее острым взглядом, ей казалось, будто копье проходит сквозь грудь. Наконец все исчезло. Тогда она увидела парящего в белом облаке Наромата. Он протягивал руки и старался приблизиться к ней, но никак не мог этого сделать.

Хатасу встала поздно. Она чувствовала себя очень плохо. Голова была тяжелая и болела, щеки горели и какое-то внутреннее страдание терзало ее. Нетерпение и гнев царицы испугали служанок во время одевания, В совете, где она председательствовала, Хатасу рассеянно слушала доклады сановников, сделала несколько жестких выговоров и вернулась к себе, полная раздражения и смутной тоски. Случайно ее взгляд упал на розы, все еще стоявшие в вазе. Но аромат стал значительно слабее, хотя цветок еще был совсем свежий. Затем, охваченная раздражением, она прошептала:

– Глупый цветок. Может быть, твой сильный запах причинил мне эту головную боль. Право, я, кажется, с ума сошла, что до сих пор храню этот подозрительный дар неизвестного смельчака.

И Хатасу выбросила розу в открытое окно. Предательский цветок зацепился за ветку жасминного куста и повис. Недовольная всем этим, она легла и мечтала о Наромате.

К вечеру было получено известие, как по волшебству рассеявшее все ее любовные грезы. Бледный, с дрожащими губами, Сэмну пришел объявить, что Тутмес бежал из Буто.

Хатасу была вне себя от гнева. При известии об опасности, угрожавшей ее власти, она подавила в себе все другие чувства, чтобы с обычным хладнокровием энергично действовать.

Несколько дней прошло как в лихорадке. Тутмеса нигде не находили, всюду были приняты меры предосторожности, и всякая попытка восстания не имела ни малейшего шанса на успех.

Дней через восемь после ночного посещения храма Гаторы, от беспокойства и волнения царица совершенно обессилела, и нравственно и физически. Отослав людей, она осталась одна на террасе и мечтала. Обширная терраса была щедро украшена ароматными растениями, посаженными в большие кадки. Несколько ступеней под стражей двух гранитных львов спускались в сад. Из сада пальмы бросали тень на плиты розового гранита, Сквозь кусты сверкала гладь бассейна. Всходила луна, заливая мягким светом все вокруг. Одно сердце человека не было созвучно спокойствию природы. Обладательница этого великолепного дворца и этого волшебного сада была слепа к окружающим красотам.

Горькие беспорядочные мысли тревожили Хатасу, Она упрекала себя в том, что доверила Тутмеса чужим рукам, давая полную свободу своим врагам, жрецам и партии недовольных озлобить сердце этого ребенка, возбудить в нем раннее честолюбие и сделать из него послушное орудие своих преступных интриг. Нет, ей следовало держать его возле себя, чтобы воспитать его юную душу согласно своей воле.

И где скрывается этот опасный беглец, который с минуты на минуту может появиться здесь, где его меньше всего ждут, и поднять знамя восстания?

Еще более тяжелые, мечущиеся между страхом и надеждой мысли заставляли сильно биться сердце невысокого юноши, спрятавшегося на другом конце террасы в искусственной чаще зелени. Он не сводил пылающих глаз с лица государыни.

Этот молчаливый собеседник Хатасу был Тутмес, явившийся испытать на ней силу всемогущих чар. Тем не менее, при мысли, что колдовство может не подействовать, холодный пот выступал у него на лбу. В этом случае он мог проиграть свободу, а может быть, и саму жизнь. Не знавшие секрета жрецы смотрели на его план как на безумие и хотели помешать его исполнению, но молодой сокол в первый раз показал клюв и когти. Он заявил, что твердо решил или приобрести расположение сестры и свободу, или сейчас же умереть, так как предпочитает смерть существованию узника или беглеца. Доверенный храма ввел его во дворец и указал террасу, куда царица часто приходила подышать ночной свежестью. Через эту террасу он мог также пробраться в ее комнаты.

Тутмес уже полчаса прятался в кустах, когда царица вышла на террасу. Сначала Хатасу беспокойно ходила взад-вперед по террасе, потом легла на ложе. Прошло довольно много времени, прежде чем он смог решиться. С возрастающим волнением смотрел он на сестру. Сильный и ядовитый аромат ожерелья, надетого на шею, бросился ему в голову. Кровь стучала в висках, дыхание перехватывало. Тысячи предположений о том, что произойдет, вертелись в его возбужденном уме. Вдруг к нему пришла мысль, что если волшебный аромат действительно внушит Хатасу любовь, то она легко может сделать его своим другом. Хотя такое решение было в его пользу, и разрешало все трудности, однако странное чувство сжало сердце юноши. Кровь залила его лицо. В первый раз он стал жадно всматриваться и искать женщину в сестре, в этой гордой государыне, в которой никогда не видел никого, кроме соперницы.

Случай благоприятствовал его исследованию. Было светло, почти как днем. Он смотрел на ложе и столик из сандалового дерева, на котором стоял золотой кубок и лежало опахало из перьев. Но взгляд Тутмеса скользнул по всем этим предметам и жадно остановился на женщине, неподвижно лежавшей на пурпурных, отделанных золотом подушках.

Легкая и узкая полотняная туника покрывала царицу, плотно облегая ее тело и обрисовывая ее стройные и изящные формы, нисколько не потерявшие еще эластичность и грацию юности. Выглядывавшая из короткого рукава и резко вырисовывавшаяся на белых одеждах рука отличалась чудными контурами и заканчивалась такой маленькой, тонкой ладонью с изящными пальцами, что невольно приходилось удивляться, как эта слабая детская ручка могла так строго и сурово держать скипетр и управлять кормилом большой империи. Густые волосы Хатасу, свободные от прически и украшений, рассыпались по подушкам, окружая будто черным покрывалом ее гармоничное лицо. Тонкий и правильный нос, строгий и энергичный рот, опущенные веки, обрамленные загнутыми вверх ресницами, придавали ей сходство со статуей.