Рекенштейны

Танкред ничего не ответил, повернулся спиной и кинулся прочь из будуара. Прелат поспешил за ним, крича ему вслед:

– Отдайте мне бумагу! Ради бога, отдайте бумагу!

Запыхавшись, прелат догнал молодого человека в передней и схватил его за руку.

– Послушайте, граф, ведь надо же возвратить мне прошение о разводе… Ну вот, хорошо. А теперь еще одно. Ваша жена приедет сюда на будущей неделе; официально я должен пробовать примирить вас и обязан вызвать вас для свидания с ней, прежде…

– Хорошо, хорошо, ваше высокопреосвященство, я буду к вашим услугам, когда и как вам будет угодно меня вызвать, только в эту минуту не заставляйте меня говорить об этом деле, я не имею на то сил, – отвечал Танкред, вырываясь и спускаясь с лестницы как ураган.

Когда прелат вернулся в будуар, чтоб переговорить с баронессой, то нашел ее в таком нервном припадке, что Нора и камеристка едва могли ее сдерживать. Взяв молча свою шляпу и покачивая головой, он ушел.

В ту минуту, как он выходил на улицу, у подъезда остановилась коляска; в ней сидели Арно и Сильвия, приехавшие за баронессой и Лилией, чтобы ехать вместе на цветочную выставку.

– Ах, я очень рад, что встретил вас, – сказал прелат, кланяясь молодым людям и, отводя их в сторону, присовокупил вполголоса: – У баронессы истерический припадок; не желая этого, я произвел настоящую революцию, объявив, что жена графа Танкреда просит развода с ним. Я думал, что ей известно, что он женат, и…

Он остановился, потому что Сильвия глухо вскрикнула, меж тем как Арно отступил бледный, повторяя:

– Танкред женат? И его жена хочет развестись с ним? Но это невозможно!

Прелат протянул обе руки и воскликнул с комическим отчаянием:

– Опять неожиданность. Не могу прийти в себя от удивления. Оказывается, что я извещаю всю семью о событии, которое граф так хорошо скрывал от всех и кончил тем, что сам забыл о нем, так он был ошеломлен, узнав, что его жена хочет развестись с ним. На будущей неделе она приедет сюда, чтобы ускорить процесс.

Не ожидая ответа, он сел в свой экипаж, ворча сквозь зубы:

– Нет, ничего подобного никогда не бывало. Ах, негодяй, как, должно быть, он мучил эту бедную женщину, чтобы довести ее до крайности. Мне очень интересно увидеть ее.

Бледные и оцепенелые, Арно и Сильвия с минуту молчали.

– Войдем. Я бы хотела видеть бедную Элеонору, удар слишком тяжел для нее, – проговорила молодая девушка, первая придя в себя.

– Ты знала, что он женат и на ком? – спросил Арно.

– Да, я одна знала это и видела, как он страдал. Но все же грешно, что он бросил эту женщину; она – дочь несчастного Веренфельса, которого моя мать погубила.

Волнение помешало ей продолжать.

– Какая трагическая ситуация! Но что было причиной их несогласия? – спросил граф.

– Ее некрасивая внешность. Потом она скрылась; и я не знаю, откуда она опять явилась, чтобы просить развода, что, впрочем, вполне естественно.

Уже в зале были слышны истерические рыдания, крики и смех Элеоноры, доходившие из спальни, и молодые люди не рискнули идти дальше.

Через некоторое время шум стих, и вскоре вышли Лилия с лихорадочным румянцем на щеках и, видимо, утомленная.

– Удивительно, что тут происходит, – сказала она, пожимая плечами. – Известие, что господин Рекенштейн женат, привело баронессу в самое печальное состояние… В настоящую минуту у нее полный упадок сил, но я уверена, что это не будет продолжительно.

Она еще говорила, когда прибежала камеристка сказать Лилии, что баронесса зовет ее.

– Разрешите мне пойти вместо вас, может быть, я ее успокою. А вы пока отдохните, – предложила мадемуазель Морейра и ушла вслед за горничной в спальню кузины.

Но она вернулась очень скоро.

– Ничего нельзя сделать в эту минуту. Элеонора неспособна сейчас выслушать ни одного разумного слова. Надо послать за доктором, Нора.

– Я послала за Фолькмаром, но боюсь, что его не найдут дома в такую пору.

– Мадемуазель Берг, придите скорей, барыне дурно! – кричала вбежавшая камеристка.

– Поедем, – сказал граф. – По дороге мы завернем к доктору. До свидания, мадемуазель Нора, – обратился он к молодой девушке, пожимая ей руку.

Арно спешил увидеть Танкреда и объясниться с ним.

Через час тяжелого ожидания приехал Фолькмар; по счастливой случайности, Арно встретил его на улице. Доктор энергично подал помощь баронессе, которая билась, как безумная, и довела до изнеможения всех окружающих. Холодные компрессы и наркотические капли успокоили ее мало-помалу, и она, наконец, заснула. Лилия и доктор пошли в кабинет, и дав молодой девушке предписания, Фолькмар спросил:

– Что скажете об этой неожиданной новости?

– Я не нахожу это непредвиденным. Со стороны графа Танкреда всегда можно было ожидать какой-нибудь безумной выходки, – отвечала Лилия, улыбаясь.

– Потом я не могу надивиться, как его жена решилась выпустить его из рук.

– Отчего же! Ее, вероятно, утомило любоваться им издали.

– Это очевидно; но только она будет жалеть его. Такого красавца и богача не бросают без сердечных терзаний; вот доказательство… – и он указал папироской на комнату баронессы.

– У его жены чувства менее пылки, быть может. И если она не глупа, то поняла в конце концов, что удерживать такого мотылька, такого баловня женщин, выше ее сил. К тому же этот брак не давал ей ничего, кроме неприятностей; сделавшись свободной, она найдет, быть может, мирное счастье.

Фолькмар вздохнул и устремил долгий, пытливый взгляд на молодую девушку, которая, откинув голову на спинку кресла, казалось, предалась печальному раздумью.

– Да, мирное счастье близ любимого существа, кто этого не желает! Для меня тоже это идеал жизни. Только я боюсь, что обречен тщетно желать и никогда не достигнуть его.

Лилия приподнялась и с неизъяснимым выражением заглянула в большие темные глаза молодого доктора, смот ревшего на нее с такой глубокой любовью, что она была тронута. В этом честном взгляде и вообще в преданности молодого человека было нечто действующее успокоительно на ее больную, истерзанную душу. Да, возле него она найдет если не упоительное счастье, то, конечно, спокойст вие, то мирное счастье, то сердечное безмятежие, о котором она сейчас говорила.

– Зачем отчаиваться? Такой красивый, такой честный, более чем кто-нибудь вы заслуживаете найти любящее и преданное сердце, если не полное счастье, столь редкое на земле, – сказала она тихо.

Лицо Фолькмара вспыхнуло.

– Нора! – воскликнул он, быстро наклоняясь. – Подумали ли вы о значении ваших слов? Могу ли я видеть в них обещание?

– Да. Через шесть недель кончается мой контракт с баронессой; тогда я буду свободна и с радостью приму ваше покровительство, если… – Она остановилась на минуту, затем продолжала нерешительным голосом: – Если вы удов летворитесь моей дружбой, моим обещанием посвятить мою жизнь на то, чтобы составить ваше счастье. Я не могу обещать вам любовь, и в моем прошлом есть печальная страница, хотя в ней нет ничего, что бы заставляло краснеть меня и того, кто на мне женится.

С глазами, сияющими восторгом и благодарностью, молодой человек взял обе руки Лилии и покрыл их поцелуями.

– Благодарю вас, моя дорогая. В свою очередь клянусь вам сделать все, чтобы заставить вас забыть печальное прошлое, заставить вас полюбить меня так, как я люблю вас. Но велите ли вы мне молчать пока о моем счастье?

– Да, умоляю вас, никому ни слова об этом; через две-три недели самое большое мы можем объявить о нашей помолвке.

После ухода доктора Лилия пошла в комнату, приказав камеристке сказать ей, когда баронесса проснется. Облокотясь на стол и сдвинув брови, она предалась своим думам.