Нестрашная сказка. Книга 2

– А вы? А ты, а папа?

– Я люблю тебя, мой маленький. Прости, что иногда наказывала тебя.

– Мама, почему ты со мной прощаешься?

– Заберись в нишу и не выходи, пока они отсюда не уйдут.

– Кто они?

– Нумериты. Спрячься, я тебя прошу.

Мать выбежала из спальни. Мальчик услышал, как выломали дверь. Дом заполнили чужие страшные звуки: крики, грохот, рёв, визг. Дверь в спальню скоро тоже сломали. На кровать бросили тело. Кровать начала сотрясаться. Нападающие рычали и что-то требовали. Мальчик вдруг понял, что это мать, а требуют выдать его – сына. С ней делали что-то нехорошее, что-то очень страшное. А потом он почувствовал, что матери больше нет. Даже не по разочарованному рёву врагов, по тому, что не стало её присутствия. Отца не было уже давно.

И тогда мальчик начал вжиматься в стену. Он не хотел больше жить. Он хотел уйти вслед за ними.

Стена сначала была твёрдой, потом стала мягкой. Он даже не заметил, как провалился в пустоту. Звуки разгрома исчезли. Их заменил далекий переливчатый гул. Пустота несла мальчика в ту сторону, пока не окунула в воду. Он с облегчением подумал, что сейчас утонет, и уже не будет ни ужаса, ни пустоты.

Вода бережно подняла его и так же бережно опустила на отлогий бережок. Мальчик решил, что всё-таки умер. Но мокрая одежда липла к телу, ссадины на руках болели, а рядом катились белые, как молоко волны.

Его нашел махатма Мита, почувствовал его присутствие и послал людей на берег.

– У нас пополнение, – улыбнулся старик своим помощникам, когда они внесли мальчика в дом. – Сам пришёл. Надо же, столько лет никто не приходил сюда сам. Идите. Ему нужен покой. Я займусь им.

– Ты Бог? – спросил мальчик, едва двигая посиневшими губами.

– Нет. Я твой друг.

– Где мама?

– Спи. Сначала ты отдохнёшь, а потом уже будем разговаривать.

Лекс всё это помнил и не помнил одновременно. Образы застыли, как на старом выцветшем гобелене. Махатма Мита приложил тогда очень много сил, чтобы ребёнок хотя бы остался жив. Потрясение оказалось столь велико, что разум отказывался существовать. И тогда Матрейя своим решением секвестрировал воспоминания. Они были… и их как бы не было. Первое время мальчик вообще ничего о себе не помнил. Только много позже вернулась память о том страшном, что случилось в его доме. Но душа уже выздоровела.

То, что у ребёнка осталась способность к свободному перемещению из одного измерения в другое, махатма Мита назвал чудом. Он же дал мальчику имя. Вернее, дал самому его выбрать. Так появился Манус Аспер Лекс.

– Ясновельможный пан Лекса, это Вы тут сидите, или мне блазнится?

– Присаживайтесь, пан Янек.

Удалый шляхтич бочком опустился на скамью. Какой там гонор, из пана сочилась доподлинная робость. Пристроил зад, поёрзал. Лексу стало смешно. А с другой стороны, прав Матрейя: не каждый день сюда попадаешь.

– Дозвольте спросить, ясновельможный пан Лекса, а вот если я в тумане сорвусь в речку, то убьюсь или как?

– Вы не сорвётесь. Никто не сорвётся. Такая тут река.

– А! Да, да… а друг ваш, пан Энке, тоже тут или его, ну… вроде того, завернули?

– Тут, куда ему деться.

– Значит, таки не чертяка, – задумчиво протянул пан Янек. – А паны наши злякались. Сидят у дому, на улицу не выходят. Привыкнут, как думаешь?

– Зачем им привыкать. Скоро домой пойдёте.

Хух! Обширная грудь Янека длинно выдохнула. Его как будто сдули. Плечи опали, но тут же и расправились, зад плотнее сел на лавку.

– Значит, домой. Домой… я тебе верю. А всё одно не верится. Так как же я дома представлюсь? Мне ж никто не поверит. Что в аду побывал, с ящерюгой выше мельницы махался, потом вроде в рай занесло… или не рай это?

– Опасно такие вещи рассказывать. Что за сумасшедшего примут – полдела. Басаврюк может на след напасть, и тогда уже никакой пощады не жди. Он, кстати, большой выдумщик по части истязаний. Любитель.

– От ить напасть! Я ж молчать буду, как пень, слово шляхтича. А хлопчики не сдюжат. Особенно Збышек. Обидел его Господь умом. Недодал маленько. Что делать-то, пан Лекса?

– Ничего, пан Янек. Махатма Мита ручкой махнёт, и никаких воспоминаний у вас не останется. Всё просто.

– Стой! Как же так? А как же… от бисово дело! Нет, я не согласен. Владеку и Збышеку оно в самый раз, а меня – ни. Я так не хочу!

– Ты чего разбушевался, пан Янек? Рассуди, так-то оно для всех лучше. Ведь если спросить твоих друзей, они тоже добровольно от памяти не откажутся. А как вас таких глупых выпустить отсюда? Да вас Басаврюк на первом перекрёстке остановит и всё выпытает. А как выпытает, в живых не оставит. Он кровь любит.

– Ты меня не знаешь, пан Лекса. Меня турки на кол сажали, меня татары огнём…

– Басаврюк один раз в глаза посмотрит, и ты ему всё выложишь. Способность у него такая.

– От, бис! Связались мы… а жалко-то как!

– Прости, пан Янек. Иначе придётся вам тут до скончания века в тумане бродить. Закон, знаешь ли.

– Гляди!

Внизу переливчато шумела река, впереди угадывалась площадка перед входом в храм. Туман плавал космами, прихотливо завиваясь. Из-за угла выплыло тёмное пятно, к которому как бы приклеилось невесомое серое пятнышко. Энке шёл сквозь мглу, раздвигая её могучими плечами. Махатма Мита семенил рядом. Они достигли соседней скамьи. Старичок присел. Энке устроился на земле у его ног и, хоть возвышался на целую голову, всё равно было видно, кто из них выше.

Голоса тонули в тумане. Лекс и не прислушивался, зная, что беседа Матрейи обращена исключительно к джинну. Старик говорил и улыбался. Энке слушал. Его лицо постепенно менялось.

– От что значит слово святого человека, – шёпотом, будто самому себе, проговорил пан Янек.– Чертяка и тот радуется.

Лекс на минуту отвлёкся, а когда посмотрел в сторону скамьи, махатмы Миты уже не было, необыкновенный, весь какой-то просвётленный Энке шёл к ним.

– Пойду я, – тихо сообщил пан Янек, – товарищей ободрю.

Энке глядел с высоты своего роста, будто с крыши и ухмылялся.

– Чему радуешься, сын пустыни? – спросил Лекс.

– Дедушка сказал, что дело моё вовсе не безнадежное. Есть, говорит, средство от моего горя.

– Есть, наверное. Искать надо.

– Он сказал, что ты в пещеры уходишь. Там, дескать, на любой вопрос можно найти ответ.

– Ага, – Лекс блаженно улыбнулся.