Дети вечного марта

Как то ни печально, титулованному салажонку осталось согласиться и валить по добру поздорову. Разгневанный бык мог нешуточно навалять.

Вчера младший Пелинор выслушал наставления брата насчет подготовки к зачету, покивал, клятвенно заверяя, что так оно и будет, но как только Влад шагнул за порог, выстучал в стенку Эда, и предложил:

– Пошли за ним. «Под вязами» сегодня собираются выпускники и кандидаты. Гулянка будет – ого-го!

– Нас все равно не пустят.

– А мы на дерево заберемся и посмотрим.

– Еще чего не хватало! Не буду я на дереве сидеть, – выпятил губу Эд.

– Ну, как хочешь. Такая вечеринка раз в год бывает. Сиди дома, историю зубри, раз тебе не интересно.

Эд соврал. Ему было еще как любопытно. Но сидеть на дереве и заглядывать в окошко, как там старшекурсники развлекаются, он почитал ниже своего достоинства. Ага. Так и просидишь с ним до третьего курса, с достоинством. Прав бык, тут университет. А титулы дома остались. Еще отец предупреждал: в Сарагоне ты – обычный студент. Учись сам за себя постоять. Или посидеть… на дереве? Очень уж хотелось.

Тык-мык. Иван Пелинор ждал. Душевные муки товарища были на лицо.

– Пошли, – наконец вымучил Эд.

Они дождались густых сумерек и подались в сторону вожделенного кабачка. Когда приятели подошли к каменной коробушке под высокой черепичной крышей, ее, что называется, уже качало. Старые вязы, ровесники университета, обступали домик с трех сторон. Младший указал на толстый сук. Они по очереди вскарабкались по стволу и сели у основания ветви. Отсюда действительно можно было разглядеть, творящееся внутри. А там!..

На столе плясала голая девушка! Совсем голая. Эд как увидел, чуть не рухнул на землю. Да еще Иван толкнул: гляди. Отплясывала, только черепки из под ног летели во все стороны. Голый по пояс Влад Пелинор размахивал в такт своей рубахой. Тут же мелькал давешний бык. И много других. Сигх с физического факультета охапкой держал женскую одежду. Вокруг стола сидели и крутились еще девушки. Окошко загородила узкая девичья, совершенно обнаженная, спина. Потом спину обхватили чьи-то руки и впечатали в оконный переплет. Переплет начал дрыгаться не в такт с музыкой.

– Что это они? – удивился Иван.

– Что, что! Трахаются, – пояснил, умудренный уже кое-каким жизненным опытом, Эд.

– Но там же… это. Там же… смотрят.

– Пошли отсюда, – Эду вдруг стало невмоготу.

– Давай еще посидим, – задышал ему в ухо Иван.

– Я ухожу.

Спустится на землю, мешал товарищ. Уходить он категорически отказался. Эд начал его обползать, потому как прыгать было высоковато – и ногу свернешь, и шуму наделаешь. Там конечно все пьяные, а вдруг кто заметит?

Но случилась досадная неприятность: на землю свалился Пелинор. Хоть и медведь. А собака Эд как раз удержался, чтобы из густой кроны увидеть двух старшекурсников. Вынесла их нелегкая на свежий воздух!

– Смотри! Салажонок! – заорал один.

– Лови! – подхватил другой.

– Убился. С такой высоты лететь!

– Давай посмотрим.

Они подбежали к мальчишке, начали переворачивать, тормошить. Эд затаился. В кратчайший срок надлежало решить: отсидится он на ветке, или придет Пелинору на помощь. Старшие, конечно, Ивана в чувство приведут, а там и набуцкают.

Эд приготовился. Пусть ему наваляют наравне с Иваном, но сидеть и смотреть, как бьют друга, он не станет. Однако, как только парня поставили на ноги, он резко крутнулся, раскидал, зазевавшихся спасителей, и дал стречка. Старшекурсники, естественно, погнались, только вернулись ни с чем. На их крики из кабачка вывалила целая толпа.

Эд быстренько перебрался на самую верхушку дерева. Там его уже точно никто не увидит. Другое дело, что придется сидеть тут незнамо сколько. С тоской вспомнился завтрашний зачет. Даже, погнавшее с ветки, возбуждение отступило. Так и сидел в развилке на вершине, пока не разошлась толпа. Удравшему Ивану и не снилось, чего Эд насмотрелся. Приятель от зависти завтра позеленеет. Другое дело, что отсидел себе ногу и спускался потом очень и очень долго. Домой он вернулся только под утро и упал в кровать как подкошенный.

А теперь надлежало быстренько вспомнить, что такое крестьянские корни. Таль, дружище, ты где? Эд обернулся. Сокол лихорадочно листал под столом учебник.

– Длительное время считалось, – наконец зашептал он на весь класс.

– А Вас, господин Таль, я попрошу удалиться. Зачет вы мне придете сдавать отдельно, – мстительно прошипел старый змей Мараведиш.

Таль захлопнул книгу, состроил печальную мину и пошел из класса.

– И так, о крестьянской культуре Вы понятия не имеете. – Его Ученость еще вытянул и так некороткую шею. Под кожей обозначились тонкие, продолговатые позвонки.

– Я учил, – твердо сказал Эд.

– Вы лжете!

– Учил!

Старый змей из-под низу вывернул глаз на студиозуса.

– Вы еще смеете упорствовать?

– Учил! – у Эда свело челюсти.

– Арп! – позвал преподаватель.

В аудиторию вошел высоченный молодой конь. Про него рассказывали всякие страсти. Он трудился исполнительным надзирателем, попросту сказать – палачом. В его функции входило: пороть нерадивых студентов. Реестр наказаний являлся отдельным документом. Либо сам студент, либо его родители в обязательном порядке ставили под ним свою подпись.

– Пройдите, – зловеще улыбнулся Камибарам Мараведишь. – За нерадивость я наказываю пересдачей, за ложь – поркой.

– Не пойду! – Эд едва выговорил. Челюсти не хотели разжиматься.

– Если мне не изменяет память, под договором об обучении стояла подпись вашего родителя. Он согласился с тем, что в нашем университете применяются телесные наказания. Вы осмелитесь оспаривать волю отца?

У Эда одеревенели мышцы. Старый змей подло свернул простой как мычание вопрос на политику. Перед отъездом из дома отец очень доходчиво объяснил строптивому отпрыску, что с ним сделает, в случае если тот поведет себя некорректно. Деваться, таким образом, оказалось некуда. Эд сдвинулся с места и, ничего перед собой не видя, шагнул вслед за палачом.

Под наказания в корпусе естественного факультета отвели целый флигель. Ближе было идти через двор, но конь повел Эдварда коридорами. По дороге чуть отпустило. Пройди они снаружи, весь университет бы уже знал, о постигшем Эда позоре. А так, свидетелями стали только голые стены.

Перед глазами мерно двигалась широченная спина надзирателя, до середины прикрытая спутанными пепельными волосами. Он был на голову выше Эда. И, разумеется, лучше бегал. Не удерешь. Или удерешь? Тот, как подслушал, обернулся и проницательно глянул в глаза молодого собаки.

– Нам сюда.

Надзиратель отворил своим ключом дверь в короткий коридорчик в конце, которого оказалась еще одна дверь. А за ней – только лавка и кадка в углу, из которой торчали розги.

– Ложитесь, – указал конь на лавку.

– Я тебе заплачу, – выговорил сквозь зубы Эд. – Я не позволю тебе до себя дотронуться. Договоримся?