Дети вечного марта

– Делать ему больше нечего. Если бы он всем моим мужикам шеи сворачивал, в стране бы население уполовинилось. Ты на то, что ночью было, не смотри.

– Я думал, он твой муж, – смущенно отозвался Саня.

– И он, и Эдвард. Они оба – мои мужья. И ты будешь. Только, чур, с ними не драться. Каждому достанется. Я ж – Фасолька.

Что-то такое про дриад говорили. Саня думал – байки. Ан, нет. Его мгновенно обдало жаром. Он даже от курицы отодвинулся. Сухое жилистое тело Цыпы вдруг показалось деревянным. А рядом, руку протяни, перед глазами туда сюда ерзает широкий зад Сольки. Телегу в очередной раз подбросило. Саня, считай, не заметил. В штанах стало тесно. Лицо запылало. Он потянулся и сунул руку девушке под ягодицы.

– Ой! – заорала Солька. – Ты, что с ума сошел?

– Ага, – глухо прорычал Саня.

– А нечего. Пусть не дразнится. Фасолька обернулась.

– О! Так бы и сказал, что не терпится. Мне ж разве жалко? Цыпа, держи вожжи.

Курица без звука оторвалась от бортика и кое-как перебралась на облучок, а светловолосая румяная Солька колобком скатилась в руки коту.

– Ну, где ты там… Хо, котик… Вот так котик! Погоди, я сама развяжу… Сумасшедший. Погоди. Какой ты гладкий… О-о-о! А-а-а! Погоди. Вытащи. Я хочу потрогать. М-м-м…

Давай! Давай. Еще. Еще. Еще. Не отпускай. Ай, ай… А-а-а-а!

Все уже кончилось, но Саня не сразу от нее оторвался. Внутри звенела пустота. Телегу трясло. Когда поднял голову, перед глазами прыгали гладкие Солькины груди. Он провел по одной пальцем. Девушка ойкнула. Над верхней губой у нее собрались бисеринки пота. Саня перекатился на бок. Девушка сладко потянулась, подставляя горячую грудь ветерку. Юбку не одернула. Так и лежала, раскинув в стороны полные белые ноги. Сане показалось: от переполнявшей ее сейчас жизни, зазеленеет солома, на которой только что произошло соитие. А уже через минуту она вскочила, затормошила Цыпу:

– Отдавай вожжи. Эй! Лошадка, пошла, пошла! – уселась на облучок и, вздернув упряжью, зачмокала, подбадривая сонного конька.

Цыпа с каменным лицом перебралась на свое место. До вечера, до самого привала она больше не вымолвила ни слова. А Саня, собственно, и не настаивал. Сказать проще, он все это время проспал.

Урочище, имевшее в народе неслучайное название «Сквозняк», отличалось от окружающего пейзажа жуткой густолесостью. Лесной язык, перекинутый из княжества Венс в ничейные земли, сопровождала цепочка холмов. Казалось бы, носи себе контрабанду по лысоватым взгоркам. Нет, так уж сложилось. Слух, объясняющий странное поведение контрабандистов был и всего-то один: пойдешь другой дорогой, вообще никуда не придешь, или ничего не донесешь, кроме собственных ног.

Место определилось давно и успело обрасти массой легенд, домыслов и страшилок. Из-за них, надо полагать, никаких пограничных постов тут отродясь не водилось. От населенных мест к урочищу вела единственная изрядно разбитая и заросшая дорога. За кромкой леса она делала пару петель и только потом вливалась в аккуратную круглую поляну. От поляны расходились уже две дороги. Каждая шла вдоль своей цепочки холмов. Одна называлась Длинной, другая Короткой.

По которой поедем? – спросил Шак у Эдварда. Саня так понял, что Апостол в этих местах вообще не бывал. А Эд – в юности… нет, в детстве… или…ну, в общем…

Во младенчестве, мстительно подумал кот, еще не забывший собаке ехидных придирок, мама за распашонку таскала… от норы к норе. Собака как подслушал, обернулся и пристально посмотрел коту в глаза. Саня от неожиданности потупился и тут же себя обругал: ну, какого бы лешего? Что хочу, то и думаю!

Когда телеги выкатили на открытое пространство, воздух уже по вечернему загустел. Солнце напоролось на вершины елей в ложбине между холмами. Благо, вечер в этих местах продолжался довольно долго. На свету успеют распрячь лошадей, соорудить костер, стол и даже поставить шатер. В прежние ночевки его не вытаскивали, здраво полагая: нагрянь стража или ее добровольные помощники в деле изловления бродячих котов, с шатром будет много возни. Проще, попрыгать в телеги, под которыми спали, покидать туда вещи, и править от погони. Шак умел запрягать не просто быстро – молниеносно. Такое впечатление, лошади сами надевали хомуты. Затяни подпруги и – вперед.

– Одинаково, – отозвался собака, насчет выбора пути.

– Почему тогда называются по-разному?

– Говорят, в прежние времена на Короткой дороге можно было загнуться гораздо быстрее нежели на Длинной.

– Философия, однако, – усмехнулся Апостол. – А как дела обстоят на сегодняшний день? Не получится, что мы тут гикнемся, вне зависимости от выбора направления?

Собака повернул к лесу, и поднял голову. Ноздри затрепетали – нюхал.

– Ничего особенного. В смысле, особо поганого, – объявил он через некоторое время. – Но какие-то люди недалеко копошатся. Ладно, завтра разберемся.

– Точно люди? – не унимался Шак.

– Да, вроде…

Собака ничего больше не добавил, только слегка потемнел лицом. Сане стало неуютно. Но Апостол, особо не вникая в настроения товарища, скомандовал привал. Лошадей распрягли и пустили вольно пастись. Никуда они не денутся.

После тележной тряски у Сани слегка кружилась голова. Чтобы прогнать дурноту он схватился за работу: достал мешки, принес воды, натаскал сучьев для костра. Отдохнувшее, обрадованное Фасолькой, тело быстро пришло в норму. Спутники тоже не сидели, сложа руки. Только Эд время от времени замирал и начинал тянуть тонкими ноздрями воздух.

Саня присел к сложенному кучкой валежнику и зачиркал спичками. Дрянь, которую купили еще в Кленяках, не хотела зажигаться. У собаки на такой случай имелось кресало. Саня попросил, тот не дал, задумчиво постоял над костром и отправил парня, помогать Шаку.

Конь, выломав в осиннике тонкую прямую жердину, приспосабливал ее под конус шатра. Цыпа бегала вокруг и только мешала. Фасолька вообще не встревала, чистила картошку. Сам собака канул в густеющих сумерках.

Саня держал жердину, а Шак привязывал растяжки, когда снаружи закричал Эд. За ним – девочки. Шак бросил постромку. Барахтаясь в провисшем пологе, кот рванулся к выходу, но запутался. Темно было, как у черной свиньи в желудке. Шуму снаружи добавилось: стучали копыта, грохотали колеса, ревели чужие голоса. Ничего не оставалось, как встать на четвереньки и ползти под запавшим шатром.

Вылез он с другой от входа стороны, но торопиться не стал. Погодим маленько, здраво рассудил кот. За шатром творилось что-то нехорошее. Шак велел девчонкам, отходить к телегам. Рядом черно ругался собака.

Саня осторожно выглянул. Со стороны Длинной дороги на них наезжала кибитка. В первый момент показалось, опять цыгане. Но когда повозка встала, кот разглядел, что на облучке сидит…

Чтобы аллари претворялись людьми, видеть приходилось, чтобы наоборот – никогда. На облучке сидел человек, ряженный лошадью. За ни мелькали еще двое. Надо лбом возницы торчал рыжий, туго склеенный хаер. Все как надо: уши длинные, зубы – лопатами.

Они попрыгали из телеги как горошины. Второй – тоже ряженый только под собаку. Третий, естественно – кот. На посторонний взгляд – нормальные арлекины. На просвященный – мелковаты. К тому же, в руках у всех троих – длинные ножи. А это уже перебор. Еще какой перебор! Дополнения к герцогскому Всеобщему Закону любой не человек знал назубок. В них черным по белому было записано: аллари незнатного происхождения под страхом сурового наказания, определяемого местными органами власти, запрещается ношение оружия.

Столовый ножик, без которого жизни быть просто не может, не в счет. Но его длина не должна превышать десяти поперечных пальцев. Пальцы, конечно, тоже всякие бывают, однако разница не большая. Не иначе, ножи у ряженых мерили лапами сказочного великана или злобного зверя эрха.

Мимо Сани пробежала и вскочила в телегу Фасолька. Вернувшиеся к повозкам кони нервно топтались и прядали ушами. Впереди, лицом к лицу с незваными гостями остались Шак, собака и курица. Апостол гнал ее последними словами. Цыпа не уходила. Эд тоже закричал, Цыпа только мотнула головой. Тогда Эд метнулся к ней и схватил в охапку. Саня ни черта не понимал. Тут добро спасать надо и собственные шкуры, а он бабу кинулся успокаивать. Налетчики действовали нагло и вполне откровенно. Лжеконь проорал от своей кибитки:

– Поворачивайте оглобли обратно в Венс! Вы тут не пройдете.

– Это почему? – взревел Шак.

– Мы не пустим. Заворачивайте. И скажи спасибо, грязный ослина, что отпускаем живыми.

Апостол качнулся в ту сторону. Такого оскорбления не прощают. Саня его хорошо понимал.

– Стой, Шак! – гавкнул собака. – У них с собой петух.

Теперь Апостола шатнуло в другую сторону. А Сане вообще захотелось под шум и неразбериху смыться подальше, чтобы не достало. Только петуха им тут не хватало! Только петуха!

Один из налетчиков сдернул с телеги мешок, рванул завязку и вытряхнул на траву мальчишку лет семи. Мальчик упал. Бандит ухватил его за шиворот и поставил, вернее сказать подвесил в кулаке.

– Ори!

Петушок молчал.

– Ори, гаденыш!

Петушок крепко зажмурился. Стиснутые губы побелели. Сане тоже захотелось зажмуриться. Он, разумеется, встречал раньше петухов, но еще реже, нежели дриад. Повывелись петухи. И не мудрено. В жизни они вели себя нахально и задиристо. Работать не любили. Зато пить, гулять и с чужими женами куролесить, были первые мастера. К тому же, стоило петуха разозлить, он принимался орать. Людям хоть бы что, а для аллари – сущая погибель. Крик петуха на довольно продолжительное время мог обездвижить, а то и дыхания лишить. Но петухов в основном люди перебили. Аллари просто обходили их седьмой дорогой. Слышать зловредного петушиного крика, коту пока не доводилось.

Мальчишка молчал. Саня опять выглянул из-под полога. Один из налетчиков выдвинул с повозки толстую жердь и подвесил на ней ребенка за куртку. Глаза у того полезли из орбит. Лицо налилось кровью. Бандит достал палку и с размаху ударил мальчика по ногам.