Кольца Джудекки

Лучше бы так и пялился в небо. Одного взгляда хватило, чтобы в панике бумкнуть лбом о мрамор. За бортиком обширной каменной лохани, в которой лежал Илья, бугрилась гладкими горбушками старая брусчатка. Круглую площадь замыкал ряд неровных в три, четыре этажа строений, торчавших как гнилые зубы в ощеренном рту. Никаких архитектурных изысков, просто коробки с черными окнами без переплетов и стекол. И с первого взгляда понятно: не родные. В том смысле, что вообще чужие.

Он – по ТУ сторону?

Не может быть! Там кущи и херувимы, либо сковорода, огонь и рогатый истопник.

Ага! Это кто сказал? Кто вернулся? Выдумали, попугать себя и других, либо обнадежить, а оно – вот оно: небо, воздух, дерево, дома. И все чужое. Чуждое. Воздух, небо, дома и херувим в широких кожаных штанах и такой же безрукавке на голое тело. Байкер? Бородища веником. На голове – плоская железная кастрюлька. В руках палка… Господи помоги! Это копье.

За спиной вертикально стояла гладкая, вся в коричневых прожилках плита, посередине которой, торчал зеленый от древности, медный рожок водослива. Венгрия, Будапешт, Пост Аквинкум, старый римский колодец? Рука сама потянулась. Под пальцами оказался все тот же прохладный мрамор, припорошенный серой пылью.

Так бы и лежать, а еще лучше опять прижмурится и не глядеть, не ощущать, не осознавать, отгородится. Но над головой прогудело:

– Да че же вы все каменюку щупаете? Нет, чтобы сразу спросить: где мол, что мол? Нет, каменюку лапают, будто она ответит. Однако вставай, добрый человек, на спрос пойдем. Тока ты не беги. А то бывает, подхватится проявленец и бежать. А че у нас бегать? Некуда тута. Попадешь в Игнатовку, или хуже того, в Крюковку. А там – ой-ей! У нас поспрашивают, да отпустят. А там…

Байкер-металлист гудел спокойно, даже участливо: мы, мол, тут живем, добрый человек, и ты жить будешь.

Раздвоившись сознанием на созерцание древнеримского артефакта и вербальный контакт, Илья чуть успокоился и решил обернуться.

Хрена вам – байкер! Колъчужник. На куртке кованые бляхи, в руках копье. Бородища до глаз. Глазки маленькие, хитроватые, но сочувственные

– Где я? – язык заплетался, руки, на которые попытался опереться, дрожали.

Илья на всякий случай привалился к плите, после чего, повторил более внятно:

– Где я?

– Город Дит.

– Тот самый?

– Тот не тот, не ведаю. Называется так. А что, почему – неизвестно. Назвали и ладно. Ты идти-то можешь? А то некоторые с увечьями пребывают. Рука, там, нога, голова…

Илья ощупал себя. Вроде ничего не болит. А как же борт грузовика? Всмятку должен был растереть, в кровавый мазок по штукатурке. Однако, голова, руки, ноги на месте. Он пополз вверх, опираясь спиной о камень. Ноги тряслись позорно-крупной дрожью. Прошло некоторое время, пока он на них утвердился. Но при попытке шагнуть, носок ботинка зацепился за поребрик. Илья кувырком пришел на грудь широкому как плетень «байкеру». В нос шибануло запахом кожи, мочи, пота, земли и тины.

Вместе с запахом опять накатила дурнота. До мельтешения в глазах, попросту от невозможности всего происходящего. Только минуту, мгновение назад была слегка опостылевшая, но такая привычная нормальная жизнь. Грузовик-убийца сейчас показался Илье роднее человека, пахнущего землей и тиной.

Рывок оказался настолько неожиданным и сильным, что страж сплоховал: споткнулся, разжал руки и упустил.

Илья побежал. Замелькали дома. Стена сменилась тусклым просветом. Он юркнул в переулок, наддал. И опять стены, темные провалы, окна, двери… поворот, еще поворот. Бешено колотящееся сердце, отбивало ритм ногам. Легкие хрипели на пределе. Вдох, вдох, еще вдох…

Тупик! Илью окружали стены из грубого камня. Слева чернел старыми досками притвор. Последним усилием задыхающийся человек, кинул себя на дверь и распластался бабочкой.

А за спиной уже одышливо сипел страж. Не сразу нагнал. Трудно гоняться плотному коротышке за длинноногим жердястым Ильей.

Когда гипоксическая чернота рассеялась, взгляд наткнулся на шляпку гвоздя – широкую, без обязательного рифленого следа промышленного штампа. Рядом еще один. Ковали вручную. Илья потрогал. Железо, оно и есть железо. И не оборачиваясь, задал свой самый главный вопрос:

– Я в Аду?

– Эк, куда хватил! – Преследователь повеселел, заперхал. – Итъ почти все про Ад-то спрашивают. Да ты не стой, садись вон на приступочку. Бежать-то больше не будешь?

Илья мотнул головой.

– А и не надо. Возьмем заречную Игнатовку или остров Крюковку. Говорил я уже про них. Только там много хуже, чем у нас.

– Ты погоди, – перебил Илья стражника, который устроился рядышком на каменной колоде. – Город ваш где? Где находится?

– На земле. А как звать не знаю.

– Кто-нибудь знает?

– Неа.

– Сам ты как сюда попал?

Стражник крякнул, помолчал. Илья сгорбился, в ожидании ответа.

– Мы с отцом в Полоцк шли. Две подводы, людишек человек десять, может больше, не помню уже. Замешкались на болоте. Гать там. Я в сторону от торной дороги отошел. Оборачиваюсь и будто издали вижу, люди мелкие как мураши копошатся. На меня никто не смотрит. Потом пропали. А я тут оказался. Ровно помер и воскрес. Сначала тоже помстилось: в подземном царстве, у Трехглавого. Ан, нет! Солнце светит. У Трехглавого какое солнце? Деревья хоть и не наши, а головами вверх растут. Люди как люди, только разные.

– У вас одинаковые были? – машинально спросил Илья.

– Не так. И у нас конечно: поляне, древляне, полочане, печера, весь, чухна белоглазая. Здесь по-другому. Друг друга не понимают. И у нас полянин с хазарином не сговорятся. Так толмача найдут. А здесь речь вроде понятна… а не понятна.

Господи! Что за морок навел, Ты, на несчастного раба своего? Понимают, не понимают… а ведь и я не понимаю! То есть каждое слово по отдельности – да. А смысл ускользает.

Следующий вопрос вылетел по инерции:

– Правил у вас кто? Царь, князь, исправник? Армия? Законы?

– Не ведаю что такое армия. А правили: в Киеве Асколъд, в веси у нас отец мой, в Новгороде – не помню. Там только-только нового посадника крикнули.

Перед Ильей разворачивалась четкая и занимательная как рисунок душевнобольного картина – масса продуманных деталей и полный смысловой абсурд. Дохристианская Русь! Аскольд и Дир, Рюрик где-то на подходе. Вещий Олег отмстил неразумным хазарам… а тут я к ним. И что с этим со всем теперь прикажете, делать?!

Жить, робко трепыхнулось тело. Нет! завопил, плавящийся от напряжения мозг. Только вот час назад фантики от презервативов в глаза лезли, тинэйджеры на мосту целовались.

Бежать! Бежать…

В неведомую Игнатовку? В Крюковку?

К старому римскому колодцу! Разлететься о камень, долбануть головой холодную твердь: пусти обратно, под удар бампера.

– Вернуться, как? – едва выговорил Илья онемевшими губами.

– На площадь?

– Нет. Туда, откуда пришел.

– Не получится. Камень-то, на котором человек проявляется, даже своротить пытались. Ничего за ним нет. Раньше водяная жила была, да высохла. Не раз его ворочали. Городской совет так приговорил: к камню стражу приставить, чтобы, значит, не допускать разора. То есть, не городской совет, конечно, а нашей слободы.

– Игнатовка, Крюковка. А ваша, как называется?