Илья почувствовал, что темное ожидание задавило до истерики. Еще чуть и начнет на стены кидаться, рванет вверх по лестнице. Кто там его дожидается? Дракон-людоед? Пес о семи головах? Да хоть черт с вилами!!!
Спасение процокало подкованными каблуками по лестнице и явилось с факелом в руках в момент крайнего отчаяния. Перед, готовым уже заметаться Ильей, встал молодец, удивив, настроившегося на дохристианскую эстетику человека, галифе и гимнастерочкой. Скрипели ремни портупеи. Одежка, разве, чуть отдавала киношным реквизитом. Будто в подвале собрались снимать фильм из довоенной поры.
Темно и нервно, но легкую истеринку в парне Илья таки углядел и тут же насторожился.
Тот сунул факел к самому его лицу и прокомандовал высоким резким голосом:
– Проявленец! Двигаться за мной на расстоянии пяти ступеней. Ближе – наказание от общественных до очистных. Попытаешься напасть, получишь пулю.
Вестник вытащил из кобуры антикварный парабеллум. Илья отшатнулся. Довольный произведенным эффектом парень развернулся на каблуках и побежал вверх. Не торопясь, главным образом, чтобы не оступиться, Илья пошел следом. Что не спешил – правильно, шагай он быстрее, обязательно налетел бы на вестника. Тот притаился за поворотом лестничного марша. Илья встал, не доходя положенных пят ступеней. Вестник, сильно прищурившись, протянул:
– Умный, да? Давай шевелись. Отстаешь!
Совсем дико. И странно. Один – добрый, другой – злой. Зачем? Илья внутренне подобрался, мало ли какие изыски местного правосудия ожидают впереди.
Шесть пролетов – третий этаж. Провожатый пропустил Илью в просторный, сводчатый зал без окон, углы которого тонули в густой тени. Толстая решетка делила помещение надвое. Илье предстояло пройти в узкую низенькую дверцу. Пролез, сложившись почти пополам. Интересно, такая дверь – разумная предосторожность или издевательство? Пока размышлял, за спиной лязгнуло – заперли проявленца. Провожатый ушел куда-то и факел унес. Ни черта не разглядеть. Ясно только что за решеткой он не один. Лихорадочно блеснули из угла чьи-то глаза. Человек /если то человек/полулежал, привалившись к стене. Илья отвернулся и замер, напрягая слух. В углу затаились. Стрессовый мысленный сумбур начал отпускать. Сознание переключилось на текущие проблемы. За спиной незнамо кто, а значит, вам, Илья Николаевич, не о чудовищных физических аберрациях надобно думать, не о провалах пространственно-временного континуума – хрен с ним с мирозданием, вывернувшимся наизнанку – а надобно вам быти начеку, чтобы никто сзади не подкрался и не саданул по затылку. Город Дит все-таки.
Решетка, как в американских фильмах. По сю сторону – стражи порядка и прочие положительные герои, по ту – людоед. Можно сказать, провидческая сцена вспомнилась. В том смысле, что у нас по эту сторону – я – нормальный, законопослушный гражданин, по ту – от доброго волшебника, до того же людоеда. Руки сами потянулись к прутьям. Герой вестерна, блин!
– Отойди от решетки на три шага, – велел невидимый баритон из темноты с той стороны. Не зло прозвучало, но с некоторым хамским напором. Илья не шевельнулся.
– Счет знаешь? – тот же голос.
Привыкшие к темноте глаза рассмотрели длинный стол у противоположной стены. Сидели за ним трое. Трибунал? Тройка, особое совещание? Не иначе генетическая память подтолкнула к совсем ненужному сейчас, иррациональному упрямству. Просто, от нежелания уступать чужому давлению.
– Молчание карается наказанием от общественных до очистных, – солидно пробасил другой голос. Его обладатель сидел справа от председателя Трибунала.
– Ты счет знаешь? – повторил свой вопрос председатель.
– Знаю.
Нечего ерепениться, – одернул себя Илья. В чужом монастыре…
Голоса забубнили, до Ильи доносились только обрывки слов, но через некоторое время о нем вспомнили.
– Отвечай: не разговаривал ли ты, не лобызался ли…и другие контакты… – читал по бумажке председатель, – …по дороге от места проявления; не заходил ли в жилища?
– Говорил со стражником, – покладисто ответил Илья.
– С ним – можно, – объявил бас.
– Имеешь ли болезни, увечья, недостачу руки или ноги? Имеешь ли при себе оружие?
– Нет.
– Отвечай по пунктам!
– Нет. Нет. Нет.
– Непочтение к трибуналу карается наказанием от общественных до очистных, – на всякий случай предупредил председатель.
– Позволю напомнить, коллега, – влез из темноты слева визгливый голос, – Я неоднократно вносил предложение, заменить очистные работы отправкой в отряды.
– Тебе дай волю, всю слободу за Кукуй загонишь, – отозвался председатель.
– Избавьте меня от вашей архаики! Кукуй!
Перебранка, на некоторое время отвлекла от допроса, но, в конце концов, выдохлась. Из темноты прохрипел бас:
– Уразумел, проявленец?
– Нет, – честно признался Илья.
– Ладно, потом растолкуем. Обзовись.
– Вам как, с должностью, титулами, званиями или имени достаточно?
– Ишь ты, с титулом! – несколько оживился и даже чуть помягчал голос председателя,– Титулы у нас не обязательны. Но упомянуть, стоит.
– Протестую! – влез левый заседатель. – Титулы были отменены к употреблению декретом народных комиссаров в одна тысяча девятьсот…
– Да уймись, ты! Комиссар недорезанный. Не знаю я никакого совета, и года такого не было! – председателев баритон звенел раздражением.
– Было! Было!
– НЕ БЫ ЛО !!!
Об Илье опять забыли. Но свару перекрыл бас:
– Прозвание пусть сообщит. ТАМ, – многозначительная пауза, – разберутся.
Спорщики враз притихли
– Зовут как? – председатель придвинул к себе лист, умакнул перо в чернильницу. Все честь по чести.
– Донкович Илья Николаевич.
– Годов сколько?
– Сорок четыре
– Что можешь?
– В каком смысле?
– Какой работой владеешь?
– Врач.