Самбор

Самбор
Вера Водолазова

Каэлин Рогнед, дочь божественного оружия, становится палачом и самой смертью, но Самбор У-Танг, отступник, пробуждает в ней добросердечность. Она же, преданная богам и своему делу, боится утопить его в своей черноте. Каэлин жаждет убийств, но не причиняет вреда невинным, Самбор желает сохранять жизни, но является виновником многих смертей. Они враги и спутники, противоположные части одного целого, не способные соединиться. Что их связывает, что они ищут друг в друге? И чем обернется их борьба?

Самбор

Вера Водолазова

© Вера Водолазова, 2023

ISBN 978-5-0060-2335-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пирловца

Бронда. Город Лореул. Прошлое.

Каэлин Рогнед.

Жизни одних протекают медленно и беззаботно. Они окружены близкими и радуются каждому новому дню, независимо от погоды. Такие люди умеют улыбаться всему происходящему и напрочь не замечают груз проблем. Есть и те, кто постоянно чем-то обеспокоены. В их жизнях все немного сложнее и благополучие строится лишь на преодолении бед, о которых в глубине души они подозревают. Остальные же постоянно на кого-то надеются, при любом удобном моменте молятся. Молитвы эти направлены в уши богам, которые, по их мнению, должны быть благосклонны и покорны. Я не была похожа на кого-то из перечисленных, поэтому прекрасно понимала, что учиться и брать пример бессмысленно.

Сколько помню, мне всегда были чужды проблемы других, а душа металась в поисках истин. Не найдя их, я взялась за создание своих собственных. Никогда и никого не жалею, не питаю надежд о спасении на грани смерти и слишком часто удивляюсь наивности окружающих. Во мне существовали воспоминания матери, которая жила точно так же, как я. Она была уверенна в том, что рождается в ее голове. Она была сильной, стойкой и верной. Такой была Санна Рогнед, дочь земной женщины, что родила на свет первое божественное оружие. Я, как и она вижу истинные лица, мысли, которые галопом несутся в блеклых глазах людей не способных на смелость, поступки, решение своих собственных проблем.

Это нельзя назвать прочтением мыслей или точным знанием. Все это больше похоже на предчувствие и правдивое предугадывание. Еще ни единого раза я не ошибалась на чей-то счет и всегда доверяла своему чутью, которое много раз позволяло избежать или искоренить проблемы. Иногда достаточно почувствовать зло или добро, исходящее от человека, иногда приходится прислушаться и внимательно разглядеть. Но раз за разом я натыкаюсь на слепую надежду в силы божьи, которая так зло и эгоистично не желает покинуть головы людей и подарить им силу.

Меня сложно назвать правильной или уверенной. В глубине души точно понимаю, что знания и умения приходят в течение всей жизни. Нет предела мыслям и их изменению. Никогда нельзя быть полностью уверенным в чем-то. И, к сожалению, я не находила этому понимания в мире, в котором приходилось существовать. Я во многом являлась другой. Моей душе было необходимо пристанище в лице четкой позиции и предназначения. Существуя чем-то строгим и понятным, приходилось постоянно сталкиваться с воздушными замками и делами, авось успешными. Подобные вещи делают мир неустойчивым и незнающим, плывущим к краю водопада, который перевернет лодку мироустройства и обновит плоскую землю.

Но все вышесказанное – это мои мысли до произошедшего. До того момента, как в судьбу ворвался камешек и ударил меня промеж глаз, чтобы я наконец прозрела, утонув в реальности. Оказывается, ты не так уж и всемогущ, даже в своей собственной жизни. Просто однажды в нее может кто-то нагло ввалиться, разнеся все вокруг.

– Зовут Журри. Нашел ее в Лагманском лесу, – произносит брат, опуская полные корзины овощей и муки на пол. Доски под ними недовольно скрепят.

Я стояла к Деяну спиной. Готовила ужин, устав после работы. В кастрюле бурлила вода, иногда плюя на огонь, а в чашке уже собраны и нарезаны овощи для рагу. Все было хорошо до момента, когда брат сказал о гостье.

Живя все это время в покое и размеренности, я четко обозначила для себя границы дозволенного. У нас даже домашних животных в доме не было, не то, что незнакомцев. В связи с этим неприятная новость обрушилась на меня, раздавливая и вонзая острые углы в и без того ноющую плоть.

Нож застыл в воздухе. Рука даже не дрожала. Я осознаю, что не могу ответить и хоть как-то оправдать происходящее. Не получается сказать и слова. Просто хотелось проигнорировать, как мимолетно исчезающий из памяти сон. Но думаю, что затянувшаяся пауза уже заставляет волноваться брата. Он ждет от меня ответа или хоть какой-то реакции. Деян ведь не знает, что я могу разозлиться и высказать ему свои мысли. Мой брат понятия не имеет о том, с кем жил всю свою жизнь под одной крышей. Но в этом только моя вина.

О какой помощи он говорил, когда мы сами еле держались на плаву и ежедневно думали о будущем? Такое поведение я считаю легкомысленным. Несмотря на всю ту доброту и жалость, которая есть в брате, он напрочь забывает о том, что живет не один. У него есть славная привычка создавать проблемы, которые лишены всякого значения и просто-напросто не имеют право на существование в нашей семье. Складывалось впечатление, что Деян и не думает брать на себя ответственность за сделанное, а его понятие о добрых делах – искажено. В этом мы с ним кардинально разные.

– И ты привел ее домой? – спрашиваю тихо, кладя нож на доску и вытираю руки об полотенце, висящее на поясе.

– Ну да, – отвечает невозмутимо и хрустит морковью, которую взял из миски. – Она сейчас в комнате родителей. Так тихо, будто уснула. Я подумал, что ей нужна наша помощь.

– Помощь? – поворачиваюсь к Деяну, который уже сидит за столом. На его лице ни единой капли беспокойства или незнания. – И давно ты помогаешь незнакомцам? Ты ведь привел в дом человека, которого нашел в лесу. Тебе не кажется это неправильным? Она просила тебя о помощи?

Брат, слегка уставший и взмыленный. От таскания тяжелых корзин вещи его покрылись пятнами пота, а на лице блестели прозрачные капли. Внешность Деяна для меня всегда была незнакомой и мимолетно скользящей в памяти. Каждый раз рассматриваю брата, как в первый и понимаю, что совсем ничего не помню из прошлого. Это не грустно, это давно стало чем-то очень привычным. Конечно, я могла бы его узнать в толпе. Речь скорее о душевной памяти. О родственной связи, которой у нас никогда не было.

– Что с тобой? – хмурится брат. – Ты сегодня какая-то нервная.

Прикрыв глаза, я вздыхаю и устало потираю лоб запястьем. Ощущаю легкую дрожь в руках. Ситуация кажется знакомой, но не могу понять почему.

Поверить не могу, что он говорит сейчас серьезно. В нашем доме гостья, которая может все испортить. Неужели так трудно обсуждать подобные вещи, когда даже кажется, что я буду не против?

И в очередной раз – это моя вина. Даже представить сложно, что кто-то поймет тебя без слов и сможет сделать все верно. Моя жизнь, предназначение и мысли совсем не принадлежали к миру, зримому и доступному кому-то еще. Кажется, в первую очередь это должна осознать я. Нельзя вот так взять и обвинить других в непонимании, если ты не удосужился открыть свои мысли и желания. Нельзя смиренно ждать и надеяться, когда вокруг происходит абсолютный хаос, который превращает твои взаимоотношения с людьми в пытку. Сложно осознать, что зачастую вокруг лишь глупые люди по отношению к твоей личности, и ты далеко не свод знаний и правил, который обязан прочесть каждый. Желание и интерес доступны немногим, а терпение в познании кого-то другого – это редкость. Ведь намного легче создать самому образ человека и хвалить себя за проделанную работу в тот момент, когда этот человек на старте к разочарованию, а финиш тебя поистине удивит.

Может быть, я была неправа и решение существовать в параллельном от брата пространстве является ошибочным, но эти чувства оправданы. Моей вины нет в том, что он предпочел такую жизнь, а не иную. Бесконечно оглядываясь и наблюдая, я не устану думать, что мало кто способен на выбор или движение против ветра. Можно долго говорить о том какой он стремительный и холодный и лишь мгновение о том, что его можно побороть. Но, с другой стороны, никто не говорит о мире, который прячется за стеной пронизывающего воздуха.

Если хорошо подумать, то могу твердо сказать, что я одна из немногих, кто встречает так часто и много комелей. В верховной палате давно раздор, неустанно боги спорят и раскручивают шар судьбы, который с какой стороны не посмотри, ровный и не нуждающийся в изменении. По мнению самого шара. Каждый, в ком есть хоть капля божественности, принадлежит небесам и блуждая по земле лишь путешествует, держа в голове воспоминания о доме. Многие путают это с безумием, но есть тонкая грань, за которую либо переходишь, либо остаешься на месте. А бывает и вовсе забываешь о ней. Деяна нельзя назвать комелью. Он не отрекался от небес и не был изгнан, он просто забыл про черту, о которой и не помнил. Однако, что я, что брат были детьми комели. Наша мать была изгнана за бунт, что мог расколоть небеса, на которых ей не посчастливилось побыть и дня. Она была одним из старейших оружий богов, одной из первых, и в какой-то момент оступившейся. Хотя ей так совсем не казалось.

Почему мои мысли коснулись комелей? Потому что Деян был ей по своей врожденной натуре. И именно это так сильно нас отдалило. Я всегда считала, будто являюсь наследницей матери и однажды займу ее место. Так было до момента, когда пришлось узнать, что комели изгнанники и не имеют права распоряжаться своей судьбой. Если бы не Воронвэ, то я никогда не смогла бы владеть оружием матери, что теперь лишь память о ней, а не дар богов и знак силы человека, который удостоился чести стать божеством. Сейчас боги уже не следуют своим собственным правилам, не чтят законы и придумывают новые, чтобы вынырнуть из глубин всепоглощающей судьбы. Они делают все, чтобы самовольный шар наконец-то остановился и начал крутиться так, как ему велят. Они хотят подчинить себе судьбу.

– Просто устала, – вздыхаю так громко, что самой режет слух. Я мысленно уже была очень далека от разговора с братом. – Ничего более.

Пришлось сделать вид, что рада, словно мне это нравится. Но на самом же деле напряжение сводило все тело, заставляя сжимать и разжимать злобно челюсть. И конечно странно с такой позицией ждать, что брат начнет со мной советоваться. Я ведь сама поставила себя так, и со временем перестала что-то решать, углубившись в тайны и историю божественной части мира. В нашей жизни было много всего, что портило ее, заставляя петлять и спутываться в узел. Когда Деян трудится и старается, я в это время тону в том, о чем не говорят в слух. Так часто удивляюсь наивности, которая из раза в раз заставляет творить странные и порой неоднозначные вещи. Ведь кто как не я знает нечто сложное и болезненное, что является платой за безответственность других. Брат попросту не знает, что значит ответственность и что бывает за это незнание.

На самом же деле Деян во многом похож на отца. Он не горит желанием с кем-то дружить или знакомиться. Сколько помню его, всегда старался уйти от раздражающей болтовни и больше любил одиноко покачиваться в кресле на заднем дворе. Брат не хотел учиться и узнавать что-то новое, ему было комфортно находиться в спокойном и далеком от политики мирке. Деян приверженец жизни вне общества и углублен только в себя и свои мысли. Хоть они и были похожи на воду.

Когда брат снова ушел на улицу за остальными корзинами, я присела на стул и задумалась, сжимая в руке край полотенца. Казалось, что причина моей усталости – это тяжелый рабочий день, но выходит причина в назойливом присутствии чужака в доме. Я имела право ее винить, ведь правильней было уйти и оставить нас в покое. Никто не может вот так просто остаться в чужом доме и сидеть спокойно в надежде на помощь. Это выводит из себя. Мне, как и всем известно, что такое доброта, помощь нуждающимся, но из услышанного от брата я не смогла выделить ни одного повода. Все это напоминало обычные хотелки и необдуманные попытки чувствовать себя нужных. Хотя возможно, что братом двигало чистое желание и извращенный интерес.

Я никогда и никому не помогала. Не имея возможности и готовности, нет гарантий того, что не сделаю хуже. Каждый раз наблюдая за бессмысленной тратой сил других людей, мне самой становится страшно. Из-за этого мы до сих пор находимся там, где и были всегда. Из-за этого в будущее двигаемся так медленно. Помощь, которая в конечном счете ни к чему не приведет – это лишь любование самим собой. В таком случае для чего придумали зеркала? Это так опрометчиво, считать, что попытки кому-то могут быть полезны. Особенно, когда они настолько спонтанны и отодвигают в сторону твои собственные интересы.

Встретив девушку радостно, я убедилась в своих мыслях. Она неблагодарный ребенок, который родившись уродом заставляет всех вокруг себя суетиться и хлопотать на его благо. С самого начала таким детям нельзя прививать жалость, а стоит учить силе. Все то умиление и добродушие, которое вызывала в остальных Журри, во мне рождало лишь злость. Это так нечестно по отношению к тем, кто вынужден бороться за жизнь. С первых мгновений знакомства мне так сильно хотелось отругать ее, но я посчитала что не имею на это права. Смотря на брата, видела, как в его глазах поблескивает радость, которая вызвана этой непутевой девкой. Здесь и правда имел место лишь личный интерес, а не желание помогать. Какая глупость и исключительная неискренность.

Журри оказалась своенравной и гордой. Я была рада, что девушка слепа и в тени моего радостного лица не замечает холод. Полуприкрытые от равнодушия глаза, которые изредка стреляют острыми лезвиями, следили за ней постоянно. Мне все это чуждо. Сострадание, переживание, ценность чьих-то проблем. Я буровила ее взглядом в моменты, когда мы в комнате были одни. Он уставший, замученный, жестокий, недоступный для тех, кого люблю. Для них я лучик света, блуждающий и дарящий улыбки. Лишь до того момента, когда в замочной скважине проворачивается ключ. Когда розги или плеть касаются голой спины.

Муки, которые терзают каждого из нас, зачастую неоправданны и лишены смысла. Все, что не касается физической оболочки – это пыль, которая тормозит шестеренки разума, застревая в щелях. Если бы мысли были важны и умели что-то решать, то никто не знал бы горя. Конечно, это банальные противоречия, так как и сейчас весь этот рассказ одни только мысли. Но есть и идея в подобных словах. Все те вещи, которые рождаются в наших головах, должны быть либо полезными, либо в них и оставаться. Бесполезные страдания, задумки и тревога – это все гнилые зерна мозга, который так часто подчиняет нас себе.

С малых лет я учусь восприятию своих и чужих мыслей, которые посчастливилось услышать. Во мне уйма уверенности в том, что мысль – это лишь забава, твое собственное развлечение, и она может иметь любой вид, даже самый извращенный. Но лишь до момента, когда обретает действие. Если идешь на поводу своих плохих идей, ты проиграл. Нет вреда от вещей, которые просто парят в голове. Вред причиняет рука или нога. Оружие, что ты позволил себе использовать в корыстных целях. Пока существуют понятия добро и зло, пока существуют правила, благодаря которым рождается мир, мы все обязаны делать правильные вещи во имя жизни и развития. Эгоизм пораждает бунты и желания нарушать правила, которые дарили покой много веков. Только поэтому я отказалась от понимания комелей.

Жизнь, которая нам доступна слишком коротка, чтобы рисковать ее сроком. Люди и божества рано или поздно придут к договоренности и смогут создать что-то общее, но в это обязательно вмешается кто-то посторонний. Тот, кто сочтет свое виденье мира более правильным. И он уже пустил корни в отмирающий покой земных существ.

Каждый раз возвращаясь в замок, я оставляла свою привычную жизнь у входа и ступала по мраморному полу босыми ногами. Ничто в моей жизни не достойно эмоций, кроме полученных наказаний от тех, чья воля сильнее моей. Наверное, за это я его и получала.

Воля в нашем мире имеет огромное значение, и она часто может быть как найденной, так и полученной. Редко, когда можно родиться с сильной волей. Последние, кто был рожден с могучей волей – это боги. Кажется, словно мир становится лишь хуже. Дети рождаются слабыми, земли черствеют и перестаю быть плодородными, а реки высыхают, отдаляясь от нуждающихся в них людей. Все это плоды грехов и пороков, которые искушают молящийся ум, заставляют его становится беспомощным и злым. Вера спасает многих, но и губит тех, кто ей слишком часто пользуется в недобрых помыслах.

– Утомительно, быть учителем танцев? – спрашивает немолодой мужчина, наворачивая вокруг меня круги. – Ведь так ты говоришь своей семье? Признаться в том, что ты жалкий раб, наверное, очень тяжело. Обычная девочка для битья.

Размокшие лоскуты кожи обрушиваются на мою спину. Щиплет. Боль притупилась уже давно, но привыкнуть к пыткам все же сложно.

Господин вымачивает плеть в соленой воде специально. Всегда. Ему нравится, как я хмурюсь. Но этот мерзкий человек никогда не касается лица и ног, всех тех мест, которые видны окружающим. В мои обязательства входит обеспечить всех незнанием, чтобы никто ничего не заподозрил. Лишь поэтому в конце я остаюсь невредимой для глаз обычных людей. Почему так? Потому что воля умеет быть самостоятельной и люди увидев несправедливость и чужие страдания могут изменить ее. Это слишком рискованно для тех, кто стремится обладать и править. В этом смысле боги выше всех в мире. Они научились быть слепыми и глухими к тем, кто хранит в себе гнилое зерно. Такова цена обмана и предательства. На любое черное найдется белое. И с этим ничего не сделаешь. Любая вещь существует благодаря чему-то и зависит от этого. Именно так устроен подчиняющийся мир, который родился от слабости, лени и желания обладать всем.

Говорить о пытках я могу очень долго, не проявляя эмоций. В то время, пока одни жалуются и кривятся из-за сухого хлеба, мне приходится неустанно чувствовать боль, которая стала настолько привычной, что иногда не ощущается вовсе. И я совсем не хочу, чтобы чьи-то проблемы казались важнее, у каждого должно быть четкое понимание того, что проблемы других могут быть весомей, тяжелей, страшней. Однако, даже так никто и никому не обязан помогать, так же, как и выпрашивать помощь. Есть действия и их последствия. Все остальное отговорки и желание оправдаться, выставить в свете свободы поступки и желания, которые влекут за собой хаос. Многие считают, что они находятся на краю обрыва и для чего-то делятся этим с остальными, даже не думая о том, что накидывают петли и тянут за собой желающих жить. Это не свобода. Это очередные гнилые зерна.

– Вы говорите так каждый раз, – бормочу, смотря в пол на свои покрасневшие колени. – Это еще больше утомительно.

В комнате темно. Только две свечи дарят ей тусклый свет. На окнах решетки, а вдалеке слышен вой собак и голоса людей.

Сегодня выходной. Наверняка Деян с Журри ушли на площадь. В очередной раз там показывают представление Серийские шуты, забавляя шумные толпы и угощая людей вкусной едой. Все они придаются мгновениям праздника и веселья, не замечая, как это ранит всех остальных. Каждый раз задумываясь о несправедливости, лишь улыбаюсь и прячу глаза. В них огнем пылает злость. Мне бесконечно стыдно, что с подобными мыслями я всю свою жизнь отсиживаюсь и наблюдаю, осуждающе отталкивая желающих сблизиться. Это ведь крайности? Я твержу о том, что никто и никому не должен помогать, но при этом злюсь, когда игнорируют мои скрытые страдания. Кажется, что я все еще капризный ребенок, который осуждает всех вокруг и требует внимания. Хорошо, что делаю я это молча. Таковы условия Богов.