Подруги

– Да тебе чрез три года будет всего пятнадцать…

– Вот вздор какой! Несколько месяцев… Мне теперь двенадцать с половиной… Ах, да я и до выездов натанцуюсь! Вот и сегодня: я уже на две кадрили ангажирована. Ты знаешь, князь Мерецкий говорит, что я чудесно танцую?.. Он в прошлом году еще, на детских балах, только со мной одной и танцевал…

– С тобой одной? Да ты совсем не хорошо танцуешь…

– Я не хорошо танцую?.. Я?!.. Скажите, пожалуйста!.. Кто ж танцует лучше меня? Уж не ты ли?

– A разумеется. Прошлый раз в лансье m-lle Constance сказала, что я грациозней всех…

– В лансье?.. – расхохоталась Полина. – Очень мне нужно танцевать такие допотопные танцы! Я танцую, как большие. Мне бы вальс, котильон, а не какой-нибудь дурацкий лансье; я и мазурку так танцую, как редко кто умеет!

– Хвастунья!

– Ничуть не хвастунья!.. Я правду говорю… Ты, со своими реверансами да разными грациями, никогда не будешь танцевать так ловко и хорошо…

– A вот посмотрим, кто сегодня будет больше танцевать…

– И смотреть нечего!.. Со мной танцуют наравне, как с большими; я даже буду наверное больше Нади танцевать…

Полина стояла все еще у зеркала. Она вырвала из стоящего в подзеркальнике букета несколько цветов и по очереди прикладывала их то к голове, то к груди.

– Посмотри, Риада, хорошо?.. Приколоть?

– М-lle Наке говорит, что дети не носят цветов.

– Да, искусственных, а живые – всем можно. Я попрошу у мамаши: она мне приколет.

– Ах, как хорошо! – посмеивалась Ариадна. – У тебя совсем нет вкуса! Лиловые или желтые цветы – к пунцовым лентам… Фи, яичница с луком!.. К твоим черным волосам и пунцовым бантам только бы и можно какой-нибудь маленький цветочек.

– Что ж за краса? – протестовала Полина. – Белое платье и белые цветы!..

– Да ведь банты же у тебя яркие!.. Даже и к моим голубым лентам белые цветы хорошо бы было… Ты наверное знаешь, что живые цветы можно надеть?

– Разумеется, можно!.. A помнишь, мы с тобой читали: les enfants et les fleurs s'assemblent, car ils se ressemblent (детям идут цветы, потому что они похожи), помнишь?..

– Да, да, это правда!.. Так знаешь что? Я знаю, где достать цветок, который и к тебе, и ко мне будет идти. Хочешь, скажу?

– Скажи! Где?.. Какой?..

Ариадна наклонилась к уху сестры и что-то ей шепнула.

– Ну!!.. – удивилась та. – В самом деле?.. A я не видела!.. Это было бы красиво… Что ж, пойдем сорвем…

– A как она рассердится?

– Вот глупости! Очень мне нужно!.. Пускай… Да чего тут сердиться?.. Мало у нас цветов? Да мама ей завтра десять таких горшочков купит. Пойдем!

И обе девочки, взявшись за руки и оглянувшись в сторону столовой, где еще раздавался плач Клавдии и голоса взрослых, вышли, и побежали по коридору, к комнате старшей сестры…

Глава IV

Печальная весть

Гости начали собираться быстро; к одиннадцати часам бал был в полном разгаре. Среди множества гостей три маленькие девочки совершенно исчезли, так что Надежда Николаевна потеряла их из виду. Исполняя обязанности хозяйки дома, она хлопотала более всего о том, чтобы всем было весело, чтобы все её гостьи, молодые девушки, непрерывно танцевали. Несколько раз она замечала, что маленькие фигурки её сестер, особенно Полины, очень часто мелькают среди танцующих, – гораздо чаще, чем бы следовало. Раз она подумала, что надо бы отправить всех их спать, но, зная, как враждебно будет принято её замечание, если она его сделает вслух, она не высказала своего мнения. Елладий Николаевич тоже много танцевал и вообще старался держать себя взрослым молодым человеком. Софья Никандровна радовалась, глядя на своих хорошеньких детей, насчет которых гости её то и дело говорили ей комплименты, и вообще была довольна своим удавшимся вечером. Действительно, он очень был оживлен и весел. Даже падчерица её, не особенно любившая танцы, оживилась и была непритворно весела, увлекшись общим удовольствием до того, что чуть не забыла о своем намерении наведаться в детскую. Но, вдруг вспомнив о детях, Надя тотчас же выскользнула из танцевальной залы и пробежала в детскую.

Там все было спокойно; Фимочка и Витя спали; старушка-няня, успевшая уже насмотреться на танцы из дверей коридора, тоже прикорнула возле них. Возвращаясь в залу, Надежда Николаевна была задержана в дверях столпившимися зрителями, глядевшими на вальсировавшие пары. Спиной к ней стояли две дамы, которые разговаривали вполголоса, – разумеется, не думая, что их могут услышать.

– Очень миленькие девочки эти Молоховы, – говорила одна из них. – И танцуют, как взрослые!.. Посмотрите, как летают!

– Да… Но странно, что их держат и одевают так не по летам, – сказала другая. – Им бы давно спать пора, а они нарядились в цветы и порхают в ущерб завтрашним урокам.

– Как в цветы? Неужели в искусственные цветы?

– Вероятно в искусственные. Откуда же осенью взять ландышей?..

– Ландышей?!. – невольно вскрикнула Надя, ища глазами сестер. – Где вы видите ландыши?

– Ах, m-lle Молохова, pardon, мы вас не заметили!.. Скажите, неужели па ваших сестрицах живые ландыши?

– Я не знаю, я не видела… На них не было никаких цветов…

– Как же!.. В черных локонах m-lle Полины они очень красивы… Посмотрите, вон она!.. Прелесть, как грациозна.

В эту минуту раскрасневшаяся, счастливая Поля остановилась в двух шагах от них, и Риада, только что поблагодарившая своего кавалера особенно изысканным реверансом, тоже подошла к ней и начала что-то оживленно рассказывать. У обеих в волосах и на груди белелись уже поблекшие пучки ландышей…

Старшая Молохова не могла сдержать горестного восклицания. Она не сомневалась, что это были её милые, дорогие ей цветы, взращенные для неё её любимой подругой… Она пожалела сорвать из них один или два в свой букет, рассчитывая, что они будут доставлять ей удовольствие долгое время, и вот теперь они все сорваны и погибли ради удовольствия двух тщеславных девочек, не успев даже никого порадовать своим чудным запахом, своей белоснежной свежестью! «Негодные! Злые девчонки!» – чуть не со слезами на глазах подумала Надя и, не сдержавшись, подошла к сестрам и гневно прошептала:

– Как вы смели ходить в мою комнату и сорвать мои ландыши?.. Идите сейчас за мной!.. Вот я скажу папе, что вы осмелились сделать!

Девочки переглянулись беспокойно. Им очень бы не хотелось послушаться, но её решительный тон и блестящие гневом глаза заставили их задуматься. Они хорошо знали, что им крепко достанется от отца, если дело дойдет до него, и потому, ни слова не говоря, насупившись, проскользнули вслед за сестрой.

– Ага! Кажется, цветы-то были контрабандные! – засмеялась одна из дам, указавших Надежде Николаевне на ландыши.

– Да, – отвечала ей другая, – очевидно, что старшая сестрица позвала их к ответу. Во всяком случае это делает честь m-me Молоховой, что падчерица пользуется таким авторитетом над младшими детьми.

Но говорившая это дама сильно ошибалась; она изменила бы мнение, если бы могла видеть и слышать то, что произошло во внутренних комнатах.

Случилось так, что в это самое время Софья Никандровна выходила сделать какое-то распоряжение, и все три сестры натолкнулись на неё…

– Извольте сейчас же ложиться спать, негодные девчонки! – с пылающими от негодование щеками говорила Надя. – Не доставало еще, чтобы от вас нужно было запирать мои вещи!

– Какие вещи? Эту-то дрянь? – возражали ей маленькие сестры. – Какая невидаль, подумаешь!

– Ha тебе твои цветы! На! – злобно вскричала Аполлинария, срывая с себя ландыши и бросая ими в Надежду Николаевну.

– Нет, мне их теперь не надо! Что мне в завялых цветах, которые теперь можно только выбросить?.. A вы посмели их трогать! Кто вам позволил идти в мою комнату? Как вы смели их рвать?.. За это вы не вернетесь в залу. Вам давно пора спать. Извольте идти и раздеваться.

– Мы не пойдем! Мы не хотим спать!.. Вот еще! Ты не смеешь нами распоряжаться! С какой стати?.. – с азартом протестовали девочки.