Соня рапортует

Соня рапортует
Вернер Рут

Женщина в разведке
Книга немецкой писательницы и разведчицы Рут Вернер «Соня рапортует» – это яркая и эмоциональная исповедь автора о своей трудной, полной опасностей, мужественной деятельности на поприще советской военной разведки.

Это книга о подвиге и бесстрашии идейного борца и в то же время исповедь женщины, матери троих детей, человека, отдавшего более двадцати лет своей жизни службе коммунистической партии. Это искренний рассказ женщины, отдавшей свою жизнь борьбе с фашизмом. Ради мира на Земле.

Рут Вернер

Соня рапортует

© Рут Вернер, 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Часть I

После смерти матери в 1947 году шестеро ее детей, давно ставших к тому времени взрослыми, тщательно разобрали письма, написанные родителям. Каждый взял свои письма.

Мое первое письмо, которое я сейчас держу в руках, написано почерком десятилетней девочки в период Первой мировой войны, в голодном 1918 году, за восемь месяцев до революции в Германии. Из-за сильного истощения меня послали к знакомым в деревню, у которых была дочь, моя ровесница.

Гросмарценс, 30 марта 1918 года

«Дорогая мама! Я очень обрадовалась твоей открытке. Днем я совсем о вас не скучаю, только вечером, когда лежу в постели. Сегодня я беседовала с господином Фингергутом – дедушкой Эрны. Один из его многочисленных вопросов: «У твоего отца большое состояние?». Я ответила: «Да». Потом был ужин. Вначале подали большое блюдо с жареной картошкой. «Эрна управится с ним одна», – сказал господин Фингергут. Сразу же внесли еще одно блюдо. В картошке было четыре яйца и кусочки сала. Картошка плавала в жире. После этого можно было еще отведать желе с ванильным соусом. Объевшись до смерти, я отправилась спать.

Привет от твоей счастливой дочки. Можешь себе представить: пока я здесь, я съела всего четыре бутерброда, поскольку здесь много других чудесных вещей. Это действительно так».

Летом того же года меня вместе с шестилетней сестрой отправили в детский пансионат на побережье Балтики, принадлежащий городским властям Берлина. Маленькая сестренка, которая еще никогда не расставалась с домом, плакала. Я называла ее Рева.

2 июля 1918 года

«Дорогая мамочка… Рева очень обрадовалась письму, но если бы я каждый раз, когда она начинает плакать, давала бы ей конфету, то во всем Берлине их вскоре бы не осталось ни одной. За столом она больше не сидит рядом со мною, и знаешь почему? Радуется, что я ей теперь не твержу постоянно: «Ты должна есть прилично». Действительно, она всегда обкусывает хлеб по краям, так что толстый кусок масла остается напоследок. Вообще мы едим потрясающе много. Здешняя сестра-хозяйка говорит, что в Берлине нет картошки. Обычно Рева держится молодцом».

Август 1918 года

«Дорогая мамочка, представь себе: Рева поправилась на три, а я на четыре фунта! Хочу тебе кое-что рассказать. От нас должен был отправляться транспорт. Приготовили 600 бутербродов, упаковали и снесли вниз чемоданы. Выезд намечался на утро, но пришла телеграмма, что в Гамбурге якобы бастуют и ехать нельзя. И сейчас еще все сидят здесь. Я уже довольно много беседовала с господином городским советником Рабновом, который сейчас находится здесь. Каждый раз я чувствую себя как на экзамене: такие хитрые вопросы он задает. Господин Рабнов говорит, что всегда считал моего отца «пацимистом». Кажется, он употребил именно это слово; смысл его – за мир.

Дорогая мамочка, соберись с силами – начинаю теперь исповедоваться: мой передник разодран так, что заштопать невозможно. У Ревы платье совсем расползлось, держится на ниточках».

Особенность моих юных лет заключалась в противоречии между большой виллой на Шлахтензее, в которой мы жили, и нашим сравнительно скромным жизненным уровнем. Научная деятельность отца служила интересам рабочего класса. Имя отца – Рене Роберт Кучински, его профессия – экономист. Для столь большой семьи заработки отца были не очень велики. Ситуация еще более обострялась инфляцией, характерной для тех лет. Так мы и жили, довольные всем, но значительно скромнее, чем это можно было бы предположить, глядя на большой дом, приобретенный некогда состоятельным дедом. Со свойственной детям беззаботностью мы частенько подшучивали над бережливостью матери.

А вот письмо, написанное летом 1923 года. Я закончила школу-десятилетку (лицей), мне было 16 лет, и я достаточно хорошо знала, что такое «пацимист». Началась инфляция. Путешествуя в период школьных каникул, я отправила домой открытку:

11 июля 1923 года

«…Цены здесь такие, что волосы встают дыбом. Мне пришлось одолжить 5 тысяч марок. К счастью, хлеб мы получили по карточкам. Не посылай только шляпу. Если хочешь что-либо послать, то тогда колбасу. Здесь она стоит 15 тысяч марок за четверть фунта. Если будешь что-либо посылать, то тогда по возможности и сахар. Можно обойтись и без него, но очень хочется…».

В августе 1923 года родители уехали. Я писала им из дома:

«Дорогой отец, последнее мое письмо к тебе для меня самое дорогое, поскольку после него вы уже вернетесь домой. Сегодня царит большое возбуждение, вызванное скачком доллара до трех миллионов[1 - Один доллар стоил тогда 3 миллиона марок]. Мы ходили за покупками до и после обеда. Многообещающее событие для тебя: «Целендорфер анцейгер» опубликовал первый раздел передовицы «Статистика – это будущее Германии».

Мамочка, у нас нет ни грамма сахара. Это ужасно. Вряд ли он появится и ко дню рождения отца. О муке: шесть талонов я, правда, нашла, но давно их уже использовала: дети так много едят».

Дети – это мои младшие братья и сестры и мой брат Юрген, который старше меня на 2,5 года.

В 1924 году я стала ученицей в книжном магазине юридической и общественно-политической литературы Р. Л. Прагера по адресу: Берлин, Норд-Вест, Миттельштрассе.

Два года я читала главным образом прогрессивную литературу, видела и понимала богатство немногих и бедность большинства, нищенствующих безработных на уличных перекрестках, думала о несправедливости этого мира и о том, как ее можно устранить. Более ярким стал контраст между моим домом и положением ученицы. Я наблюдала страх взрослых людей перед угрозой увольнения, который охватывал их в конце каждого месяца. Первой жертвой стала моя подруга Марта. Учеником в магазине работал также Хейнц Альтман, член Коммунистического союза молодежи Германии. Он подтолкнул меня к решению вступить в КСМГ.

Ниже письмо, написанное во время отпуска, когда я работала ученицей в книжном магазине.

Август 1925 года

«…Я прекрасно чувствую себя в горах. Здесь так чудесно, что даже не задумываешься об окружающей тебя красоте. Девятичасовой рабочий день у Прагера – все это позади. Работа и Берлин здесь просто забыты. Мамочка, вчера получила твою открытку. Прошу тебя, забудь об экономии и не наклеивай больше марки ледникового периода истории: теперь здесь другие письмоносцы, чем в те времена, и мне приходится на почте платить штраф.

Юрген мог бы также написать письмо в промежутках между своим «Марксом»[2 - Мой брат писал в то время свою первую книгу – «Назад к Марксу»]. Я получаю очень много писем. Даже контролер билетов вокзала Целендорф-Вест – и тот прислал мне открытку.

Дорогой Юрген, читать одного Маркса скучно, тяжело и непонятно. Я сейчас читаю Витфогеля «История буржуазного общества». Это я понимаю лучше».

Письмо из Шлахтензее родителям, 9 сентября 1925 года

«Дорогие родители, из ваших скудных сообщений почерпнешь немного. К тому же в вашей маленькой открытке чуть ли не половину невозможно прочитать. В воскресенье был Международный день молодежи. Собралось десять тысяч молодых людей – здорово! Когда вы вернетесь?

Отдыхайте подольше. Здесь без вас, я ручаюсь, еще несколько недель все будет в полном порядке. Вскоре в Россию поедет делегация рабочей молодежи. Так что не удивляйтесь, если получите от меня следующую открытку из Советского Союза. К сожалению, о моей кандидатуре речь не идет.

В Коммунистическом союзе молодежи уйма дел. Сразу же после этого письма я сажусь за реферат, с которым выступаю завтра. Тема – «Профсоюзы и работа с молодежью». 75 процентов всей нашей работы должна ныне составлять работа в профсоюзах».

Отпуск на втором году обучения я проводила в Аренсхоопе.

3 августа 1926 года

«Всем! Здесь чудесно. Я живу у одной старушки, снимаю комнату без питания, но с постельным бельем. Это обходится 15 марок в неделю… Напротив меня живет еще один отдыхающий. Чтобы не было недоразумений с единственным ключом от входной двери дома, я пробираюсь в свою комнату через окно.

Тетя Алиса[3 - Тетя Алиса, сестра отца, была убита вместе со своим мужем в концлагере Терезиенштадт незадолго до окончания Второй мировой воины.] очень мила со мной, но наряды ее ужасны. На ее выходном платье сзади 24 пуговицы, которые мне постоянно приходится застегивать. Здешняя публика: примерно пятьдесят отдыхающих, половина – читатели местной бульварной прессы[4 - «Локаль-анцейгер» – реакционная газета, издававшаяся концерном Гугенберга] и шестеро – газеты «Фоссише цейтунг»[5 - Буржуазная газета, издававшаяся концерном Ульштейна.] – органа буржуазно-демократических кругов, предназначенного для сельского населения».

В последующие годы отец ежегодно проводил по шесть месяцев в США, где занимался исследованием американского финансового капитала. Поскольку мать уезжала с отцом, одна наша знакомая взяла на себя заботы о доме, и в те месяцы я стала «главой семьи». Когда мой брат Юрген в 1926 году уехал учиться в США, поток писем в Америку возрос.

Шлахтензее, сентябрь 1926 года

«Дорогая мамочка! Это мое первое письмо в Америку. Могу только верить, что твоему материнскому сердцу интересны и те мелочи, которые произошли двенадцать дней тому назад. Собственно, все идет нормально. Для тебя это должно стать доказательством того, что и без тебя все в доме идет своим чередом. Рени[6 - Рени, которой в то время было 3 года, родилась, когда мне было 16 лет. Я ее очень любила] становится все более комичной. Глядя на нее, все улыбаются. Скажи отцу и Юргену, что вчера во Дворце спорта был митинг протеста против сделки с Гогенцоллернами. Две тысячи участников. Тысячи не попали. Выступал Ледебур[7 - Георг Теодор Ледебур (1850–1947) – один из основателен Независимой социал-демократической партии. С 1924 года занимал руководящие посты в Международном союзе рабочей взаимопомощи], говорил так, что было слышно в самых дальних рядах. После него выступали Тельман, Фридлендер от Социалистического союза врачей, Вильгельм Пик, Анна Шульце, член делегации Социал-демократической партии Германии, выезжавшей в Россию. Если бы отец был здесь, он бы наверняка тоже выступил. Впечатление огромное».

Отец был председателем Комитета по конфискации собственности князей, который в июне 1926 года организовывал и направлял кампанию народного плебисцита против выплаты компенсации князьям.

В мае я стала членом коммунистической партии. Весной этого года КПГ проводила огромную работу по организации народного плебисцита. После того как я за один месяц 24 вечера была в разъездах, мать попросила отца серьезно поговорить со мной. Когда он начал упрекать меня за то, что я вечерами не бываю дома, я сказала: «Папа, это все ради твоего плебисцита». Мы взглянули друг на друга и рассмеялись.

Сентябрь 1926 года

«Дорогая мамочка, Рени в центре внимания всего дома. Ты, как мать, много теряешь, не имея возможности видеть, какими восхитительными и совершенно иными стали ваши дети. С той поры, как ты уехала, дети ведут себя очень хорошо.