Соня рапортует

«…К вопросу о Южной Маньчжурии: оккупировав проходящую по территории Маньчжурии железную дорогу, Япония создала там опорные пункты. Китайцы проявили в Маньчжурии немалую расторопность. Они построили несколько дорог, параллельных японским, что уменьшило значение захвата последних. Китайцы добились успехов в получении прибыли от плантаций соевых бобов, посаженных крестьянами. В последние годы миллионы китайских крестьян переселились в Маньчжурию. Они остались столь же бедны, как и до переселения: мотыга, глиняная хижина, лохмотья вместо одежды. Китайское правительство закупало по бросовым ценам соевые бобы, получая на этом большие прибыли. В Маньчжурии есть также большие запасы железной руды, развитая металлургия – в общем, это богатая страна, богаче, чем может показаться при виде унылых глиняных хижин и высохшей земли. Япония выбрала удачный момент для нападения. Китайские войска, материальные средства и генералитет были втянуты в борьбу против коммунистов и частично в борьбу против Сепаратистского Кантонского правительства…»

«…Все китайцы настроены резко антияпонски…

В Шанхае японские товары подвергаются полному бойкоту. Все рабочие покидают японские фабрики, японские строительные объекты, японские магазины.

Китайское правительство или вообще не поддерживает антияпонское движение, или оказывает ему лишь слабое содействие. Это вызывает возмущение китайских студентов…»

«…Аптияпонский комитет, составленный из добропорядочных буржуа, призвал к проведению собраний. Выступать должен был докладчик умеренного направления. Собралось пятьдесят тысяч студентов и рабочих, они потребовали принять решительные меры и освистали умеренного оратора. Кто-то из публики вышел на сцену, сказал пламенную речь, от которой попахивало «красными бандитами». Члены комитета были в ужасе. Тысячи студентов переполненными поездами приехали в Нанкин, потребовали от Чан Кайши выступить перед собравшимися, избили министра иностранных дел Ванга, занимавшего пассивную позицию в конфликте с Японией, и выдвинули решительные требования…

Чан Кайши ответил жесточайшими репрессиями. Госпожа Бау – жена китайского профессора университета в Пекине – рассказывала мне: «У моего мужа очень много трудностей в преподавательской работе. Половина класса – в тюрьме, и лишь часть арестованных будет выпущена на свободу; многие из его учеников казнены. Они получили по заслугам. Я слышала, что коммунисты прибивают гвоздями руки детей богатых родителей к столу и протягивают через их уши проволоку…»

«…Здесь полагают, что Маньчжурии уготована судьба Кореи, а именно: японцы назначат «правителем» страны кого-либо из местных китайцев и объявят Маньчжурию «независимой». На японский манер это означает, что Маньчжурия станет колонией Японии».

Это мое предсказание сбылось. Другое предсказание в отношении дальнейшей экспансии Японии в Северной Маньчжурии не подтвердилось. Западные державы, с одобрением воспринимавшие любой шаг, направленный против Советского Союза и коммунизма, ничего, кроме мягкого протеста, не противопоставили агрессивным устремлениям Японии. Лишь Советский Союз строго предупредил Японию. СССР была известна заветная мечта Японии оккупировать и Северную Маньчжурию, создать таким образом напряженность на границе СССР. Советский Союз усилил свою оборону на Дальнем Востоке. В связи с этим Япония изменила свой план. В конце января японские вооруженные силы напали на Шанхай. Единственными, кто в течение нескольких недель мужественно сражался с японцами, были солдаты 19-й китайской армии. Чан Кайши бросил их на произвол судьбы и подписал соглашение о перемирии, предоставлявшее большие права Японии.

Военные действия в Шанхае затмили все другие события для тех, кто был их свидетелем. Внешне в период военных действий европейцы жили в сравнительной безопасности. Однако это нападение стало настолько ясным, жестоким и наглядным уроком методов, используемых капитализмом, что у многих оно вызвало поворот в сознании. Все, кто был втянут в водоворот этих событий, сделали для себя вывод. Думаю, что эти события в значительной мере способствовали тому, что Рольф стал коммунистом, оказали решающее влияние на развитие Вальтера. Мне хотелось бы привести отрывок из письма Рольфа его родителям, которое отличается от его прежних писем.

22 января 1932 года

«…Все это заставляет сжиматься сердце. Напасть на слабую страну, отнять у бедных грабежом и разбоем последнее – тревожный и возмутительный факт. Мы наблюдаем здесь подлинную причину вторжения, эта причина – достижение экономических преимуществ.

…Эта тема постоянно находится в центре дискуссии, зачастую очень ожесточенной, поскольку отношение иностранцев к происходящему возмутительно.

Общество, симпатизирующее тем, от кого оно ожидает наибольшего барыша, и продающее тех, кому оно обязано своим благополучием, заслуживает презрения. Как мне кажется, дело зашло столь далеко, что мировая история подлежит суду народов».

29 января 1932 года я писала:

«В китайских кварталах Шанхая неспокойно… Повсюду стреляют. На углах воздвигнуты баррикады из колючей проволоки и бревен. Японцы введут себя отвратительно, нейтральный сеттльмент – тоже. Иностранный волонтерский корпус надумал пригласить подразделение японских войск охранять часть его территории. Само собой разумеется, что вместо выполнения охранных функций эти войска ведут обстрел китайской части города, в то время как китайцы не осмеливаются вести ответный огонь по сеттльменту.

Вчера мы забрались на крышу и смотрели на горящий Чапэй – китайскую часть города. Пламенем объяты железнодорожные составы; Северный вокзал, а также здание «Коммерциель пресс» – самой крупной газеты в Китае и одной из крупнейших в мире – сгорели.

Самое отвратительное в агрессии Японии состоит в том, что через два часа после предъявления ультиматума мэру Шанхая, на который они получили полностью удовлетворяющий их ответ, японцы открыли огонь».

2 февраля 1932 года

«Письмо все еще здесь, поскольку нет смысла его отправлять, так как почта полностью парализована. Сеттльмент находится в осадном положении. После десяти часов вечера никто не имеет права выйти на улицу. Наш дом переполнен. Повар привел свою дочь и сестру своей жены, затем прибыла Амма с тремя детьми; все ночуют у нас…

Тысячный лоток людей – пешком, на тележках, в колясках рикш, на автомобилях – течет из китайской части города, в том числе женщины с детьми, со свертками и одеялами. Многие сидят на улицах. Пустующие дома переполнены беженцами».

Семь родственников повара и Аммы жили в это время у нас. Типично, что английская компания, которой принадлежал наш дом, обратилась к нам с письмом, в котором говорилось, что, согласно договору, дома могут сдаваться китайцам и что ими получена жалоба о нарушении нами этого пункта договора. Встречи товарищей в нашем доме не прерывались. В течение дня все китайцы находились во дворе. Тем не менее Рихард мне впервые сделал замечание, сказал, что моя готовность оказать помощь слугам разительно отличается от поведения других иностранцев и потому бросается в глаза.

Для нашей группы эти недели были периодом активной работы. Наряду со всеми военными вопросами, касающимися Японии, Рихарда интересовало положение дел в китайском квартале, в японском квартале Хонкен, настроение китайского населения, поведение европейцев, моральное состояние 19-й армии, ее состав, ее поведение по отношению к японцам, а также к китайской Красной армии, с которой она раньше сражалась.

Мои письма отражают впечатления этих дней.

2 февраля 1932 года

«Нам стало известно, что один наш китайский друг, проживающий в японском квартале, арестован. Мы начали его разыскивать. Японский квартал выглядит ужасно. Улицы словно вымерли, людей не видно, лишь валяются трупы да проезжают автомашины с тяжелым вооружением. У большинства домов оконные стекла разбиты, двери выломаны. К счастью, у нас была с собой визитная карточка одного японца. Все посты нас пропускали. Наш друг жил вместе со своим шурином – зубным врачом. Мы нашли зубного врача, но его сведения были неутешительными. Китайцы, проживающие в домах, где стреляли, были убиты. Когда родственник нашего друга услышал, как в дом ворвались солдаты, он пробрался на чердак и спрятался в большой корзине вместе со своим девятилетним сыном. Наш друг говорил, что если прячешься, то вызываешь у японцев подозрение. Он был интеллигентным молодым человеком, который прошел курс обучения в Америке и много читал. Наверное, у него были книги и о России. Когда зубной врач решился спуститься вниз, то он увидел, что письменный стол был перерыт, а наш друг исчез».

Я посетила японский квартал по просьбе Рихарда. Визитная карточка японца, о которой я упоминала в письме к матери, принадлежала Хоцуми Одзаки. Лау – наш исчезнувший друг – был постоянным посетителем его книжного магазина. Рихард одобрил наше предложение выполнить эту опасную миссию вдвоем: лучше всего это могли сделать женщины-европейки.

8 февраля 1932 года

«К стрельбе уже так привыкли, что не обращаем на нее внимания. Пропали без вести два наших китайских друга. Разыскивая их, я смотрела вчера на колонну пленных в составе 117 человек – единственно оставшиеся в живых после ареста и переданные японцами англичанам, то есть англичане обнаружили эту группу и спасли ее. Состояние, в котором находились пленные, описать невозможно. Большинство из них было арестовано на улице или дома. Среди них мирные жители, рабочие, кули и студенты. Все время они находились со связанными за спиной руками. Их тела были покрыты ранами от побоев и штыков. Одному из них не давали спать четверо суток.

Ну да хватит о войне. Конечно, японцы в своей жестокости не оригинальны. Китайцы относятся к коммунистам не лучше, а что было в период мировой войны!».

Через шанхайские городские власти Рольф раздобыл мне разрешение на посещение полицейского участка и лагеря беженцев.

13 февраля 1932 года

«Вчера у Миши был день рождения, ему исполнился год. Амма и повар сложились и купили ему костюм и ботиночки – блузу, штанишки из ярко-оранжевого шелка и розовый галстук. Выглядел он во всем этом невероятно комично. Я надеялась, что до прихода гостей он основательно обмочится и тогда мы сможем переодеть его в голубой костюмчик, однако, опасаясь именно этого, Амма каждые полчаса держала бедного ребенка над горшком. Рост Миши сейчас – 71 сантиметр, и он упирается головой и ногами в края кроватки. О большой кровати я еще не позаботилась, поскольку беженцы заняли одну комнату, а я с Мишей сплю в другой, радуясь про себя тому, что наше совместное пребывание затянулось.

Вечером так стреляли, что невозможно было заснуть…»

20 февраля 1932 года

«Военные действия все еще продолжаются. 19-я армия китайцев сражается храбро и оказывает неожиданно упорное сопротивление. Она борется почти без всякой поддержки со стороны правительства, которое, если бы хотело, уже давно могло бы одержать победу над японцами. К сожалению, оно этого не желает, в особенности сам Чан Кайши. Положительным моментом является то, что впервые китайские массы выступают ныне единым фронтом, а именно против Чан Кайши. Самый простой китаец понимает теперь, что собой представляет этот человек.

Обо всех этих событиях я пишу не очень много, поскольку я недавно беседовала со здешними корреспондентами немецких газет (Босхард – от издательства «Ульштейн», доктор Фогель – от мюнхенских, гамбургских и кёльнских газет), и у меня создалось впечатление, что их информация носит подробный характер. Официально здесь объявлено о прекращении военных действий. Методы японцев можно проследить по следующим фактам: убито от двух до четырех тысяч китайских солдат, около десяти тысяч гражданского населения, число беженцев из китайской части города составляет более 600 тысяч жителей. Само собой разумеется, что прекратили работу фабрики в китайском квартале Чапэй. К тому же в результате закрытия в Шанхае японских фабрик 300 тысяч китайских рабочих потеряли работу. Какого-либо пособия они не получают. Массовая нищета достигла предела. Какие меры предпринимаются для нормализации положения? Европейский волонтерский корпус отозван с границы сеттльмента и заменен регулярными войсками, поскольку волонтеры должны теперь охранять внутренние районы поселений иностранцев от возможных волнений и бунтов китайских беженцев и рабочих. Наши беженцы (китайские беженцы, жившие у нас) несколько дней назад разошлись по домам, однако семь мужчин вновь вернулись. Повсюду бродят японские солдаты. Мне не хочется описывать методы убийства и многое другое, что я слышала от надежных людей».

Вскоре представилась возможность установить контакт с 19-й китайской армией. Под флагом благотворительности можно было посещать раненых солдат в госпиталях. В качестве переводчика нас сопровождал Хан.

Большого риска здесь не было. Трудно было лишь определить, сколь далеко я могу зайти в своих вопросах, не вызывая подозрений медсестер и китайских дам из благотворительных организаций своими дружескими контактами с солдатами. После двух посещений Рихард решил, что мы должны прекратить визиты в больницу.

Я расспрашивала солдат об их настроениях, социальном происхождении, причинах, побудивших вступить в армию, впечатлениях о Красной армии и о японской армии в Шанхае, а также о том, что их лично заставило столь мужественно сражаться. Подробно я побеседовала с семью или восемью легкоранеными. Рихард был удивлен, что мне удалось так откровенно поговорить с солдатами. Вообще-то подобраться к армии было нелегко. Сбор информации в стране, где 96 процентов населения неграмотно и где средства информации развиты слабо, значительно отличался от возможностей, имеющихся в европейских странах.

В те дни я нарисовала Рихарду достаточно яркую картину настроений европейцев, поскольку агрессия Японии была главной темой разговоров. Большую помощь в сборе информации для Рихарда мне оказал Вальтер. Меня радовало, что в ходе наших дискуссий, длившихся часами, Вальтер все чаще соглашался со мной. Переворот в сознании, вызванный политическими событиями, в нем был особенно заметен.

Вальтер был одним из наиболее крупных коммерсантов-европейцев в Шанхае, имевших связи с представителями китайских деловых кругов и нанкинским правительством. Он часто совершал поездки в разные концы Китая. Я понимала, какое значение он может иметь для нас. Настал день, когда я сказала Рихарду, что хотела бы попытаться привлечь его к нашей работе. Разумеется, я не могла предсказать, каков будет ответ Вальтера, но в случае отказа я рисковала лишь тем, что он узнал бы о моей активной политической деятельности. Я была уверена, что он будет молчать и его уважительное отношение ко мне не изменится. Рихард согласился. С большим внутренним волнением, осторожно развивая данную тему, я переговорила с Вальтером. Я сказала ему только то, что речь идет о поддержке китайских коммунистов. Все остальное должен был сказать Рихард. Вальтер заявил о своей готовности сотрудничать. Впоследствии Рихард сказал мне, что беседа была позитивной и очень интересной. В их дальнейших контактах я участия не принимала. Думаю, что Вальтер был очень полезен для Рихарда. Сотрудничество между ними продолжалось многие годы. У меня сложилось впечатление, что Рихард как личность произвел огромное впечатление на Вальтера, что и вовлекло его в нашу работу. В дальнейшем он отошел от нас, но нашим противником не стал и вреда кому-либо из нас не нанес. В последний раз я видела его в мае 1936 года. Умер он несколько лет назад.

Постепенно положение в Китае стало спокойнее. 11 апреля 1932 года я писала брату:

«…В настоящий момент Япония активности не проявляет, но мы ожидаем, что все снова начнется, никто не верит, что мир наконец наступит. Возможно, что в следующий раз это начнется не в Шанхае, а где-либо еще».

Это предположение оказалось правильным. Военное вторжение Японии в Китай продолжалось, можно сказать, безнаказанно более шести лет, пока, наконец, не удалось создать в 1937 году единый антияпонский фронт. В него вошли сторонники Чан Кайши, который не мог более игнорировать требование всего народа о создании такого фронта. Объединенными усилиями наступление Японии было остановлено.

В Шанхае положение иностранцев нормализовалось в апреле 1932 года. Итогом событий были сожженные жилища, миллионы безработных и убитых.

Из письма родителям:

«…Мы оба живем в ужасных условиях. Вы не можете себе представить, какая здесь грязь, нищета и бедствия. Не видно, чтобы с этим как-то боролись. Недавно я нашла на улице мертвого ребенка в мокрых пеленках…»

Составной частью моей жизни в Китае и лучшим отдыхом были поездки во внутренние районы страны. Правда, в редкие свободные дни мы выезжали не очень далеко, но «внутренние районы» начинались для нас сразу же за пределами Шанхая.

Из письма родителям:

«…Пасха прошла интересно. Как и принято здесь, мы провели ее в одном буддийском монастыре. Во второй половине дня в четверг мы на теплоходе добрались из Шанхая в Минпо, и на следующий день в пять часов утра мы туда прибыли. К югу от Минпо находится храм «Сын неба». Мы сели в маленький моторный катер. Поездка, длившаяся два с половиной часа, прошла очень весело. Уже сам по себе катер вызывает улыбку. Это был маленький буксир. Первый класс – это сам катер, на крыше которого мы лежали. Второй класс – это многочисленные привязанные к нему весельные лодки, переполненные оживленными китайцами… В одной лодке сидел певец с барабаном и бубном, читавший стихи. В его лодке царила тишина – все слушали и щедро одаряли певца медяками. Местонахождение храма – великолепное. За первым храмом расположен пруд с карпами, за ним еще два пруда с золотыми рыбками. В больших дворах храмов, вымощенных булыжником, просушивается рис, который монахи ворошат бамбуковыми граблями. Мы спали в китайских постелях и ели китайскую еду. Кровати очень широкие с пологом и матерчатыми занавесками, вместо матрацев – соломенные тюфяки. Еда буддийская. Монахи все спрашивали, откуда я знаю китайский язык. Рольфу они такой вопрос не задавали, поскольку для них было непостижимо, как я, женщина, могу знать что-то лучше, чем мужчина. Однако затем авторитет Рольфа и восхищение им неожиданно возросли, после того как он нарисовал храм и портреты двух монахов».