Сороковник. Книга 1

…Могла бы догадаться, с удивлением говорю себе. Ведь видела с улицы, что в этом крыле четыре окна, а на кухне обнаружила только три. Остаётся ещё достаточно места для приличной комнаты. А я-то решила при первом осмотре, что эти две двери в торце ведут в кладовые или в подсобки, куда же ещё можно выйти из кухни? Но у местных зодчих свой взгляд на планировку.

Ян торжественно распахивает ту дверь, что справа.

– Сперва глянь сюда!

На лице у него написано: сейчас удивлю! И я на самом деле раскрываю рот от изумления. Ванная? Впрочем, если уж есть раковина на кухне, значит, водопровод, как таковой, имеется, отчего бы не быть и ванным комнатам?

Пол и стены здесь выложены крупной изразцовой плиткой. Массивные краны сияют медью, лейка душа едва ли не с колесо КамАЗа. А сама-то ванна …

– Нравится? – спрашивает Янек с совершенно Васютиной интонацией. – Не у каждого здесь такая красота!

Опасливо склоняюсь над гигантской чугунной ёмкостью, покоящейся на мощных ножках-лапах. А хозяин, однако, не чужд простых человеческих радостей. Бадейка как раз на него. Нора тоже суёт нос, пытаясь зацепиться лапами за бортик. И ей подобные радости не чужды, уж она бы…

– Это ж утопиться можно! – говорю. – Вы что, и ныряете здесь?

– Не, – парень засмеялся. – Дядька воду любит. Раньше на большой реке жил, к воде привык. По часу здесь может отмокать, особенно как с копьём намахается или после учений. Ты уж подолгу тут не засиживайся, ругаться будет. Меня он за это гоняет.

Тебя, может, и гоняет, думаю, а меня… я всё-таки…

…Женщина. Баба простая и неумная. Только сейчас поняла, что подписалась жить под одной крышей с холостым мужиком. Одиноким, поди, озабоченным. Бюст мой ему понравился. Ведь не отобьюсь от такого, случись что…

Ванька, говорю себе с упрёком, забыла, о чём тут недавно упоминали? Да он прислугу за аморалку рассчитал, чтоб к мальцу не приставала, тебе это ни о чём не говорит? О том, например, что могут быть у человека какие-то моральные установки? Хватит во всём видеть скверное, привыкла там, у себя, к негативу.

А как он к тебе обращался уважительно? Хозяйка… И чай наливал, и в глаза заглядывал открыто, спокойно… Не будет такой домогаться.

Только пусть не рассчитывает, что ему здесь спинку потрут.

А помыться хочется – до почесухи…

– Туточки светлица.

Янек распахивает соседнюю дверь. Ага, вот и вычисленное мной недостающее окно, да ещё два на другой стене. Потому и светлицей называется, что света много, солнце сюда весь день заглядывает, то с юга, то с запада. В старину такие комнаты отводили под рукодельные, чтобы можно было до самого заката над шитьём сидеть. А размах-то какой! Я-то думала, что выделят мне скромный уголок, вроде как прислуге, сообразно статусу, но в этом доме тесных помещений не признают, как и мелкой посуды. Комната вместила бы два моих зала, не иначе, а здешняя широкая кровать разместилась бы в моей спальне с трудом. А тут она никого не теснит, и ещё остаётся уйма свободного места.

Сверху постели накинуто вязаное покрывало, и я невольно приглядываюсь: не Галина ли работа? Очень уж похоже на плед, в который я с утра куталась. Но нет, фактура тоньше, да и узор хитрее, будто не на спицах, а на игле вязано. Горка подушек покрыта кружевом тонкой работы. На полу домотканые дорожки, пусть не новые, слегка выцветшие, но добротные, крепкие. А в углу… укладка, большущий такой высокий сундук с плоской крышкой, на которую, если понадобится, бросил перину – и спи, как на кровати, в полный рост. Мы, бывало, так и спали у бабушки в гостях.

– Хорошо здесь. – Сбрасываю на прикроватный коврик куртку, чтобы обозначить собакину место. – Лежать, Нора. Отдыхай.

Та делает пару кругов, приминая куртку, и с удовольствием растягивается на полу. Ладно, хозяйка, если ты велишь – посплю.

О чём это Гала Васюту спрашивала? Комнату сестры, мол, отдаёшь? Хочу уточнить у Яна, но вдруг вспоминаю всего два стула на кухне, одинокое холостяцкое житьё-бытьё здешних мужиков… Племянник он. Скорее всего, от этой самой сестры. А светлица её, по всему видать, давно пустует, хоть и чисто в ней, прибрано, словно хозяйку поджидают… Помнят о ней здесь.

И прячу любопытство подальше. Не к месту оно сейчас. Пора на выход.

– … Так ты присматривай за ней, Вася.

Кажется мне или нет, что Галин голос дрогнул? Это она обо мне?

– Видишь, какая она, к нашей жизни не приспособленная? Уж не откажи.

– Присмотрю. Сколько осталось? Сама-то знаешь? – спрашивает Васюта сурово, будто не обсуждал со мной полчаса назад срок найма.

– Дней семь, не больше.

Васюта стискивает зубы, на щеках играют желваки. Гала ободряюще похлопывает его по могучей руке. Это он моим близким уходом расстроен? Нашёл из-за чего переживать. Через день найдёт себе другую «хозяйку», при его-то данных!

– Присмотрю, – повторяет он. – Будь спокойна.

Извлекает из-под стойки такую же плоскую бутыль, как давеча, но запечатанную: горлышко залито фиолетовым сургучом. Гала кивает, бутыль проваливается в недра её бездонной сумки.

– Благодарствую. Пошли, Ванесса. Покажу тебе другую дорогу, расскажу напоследок кое-что. Учись, пока я жива.

Выхожу я из Васютиного дома свежая и отдохнувшая, но через некоторое время начинаю сдавать. Не физически, нет. Слишком много информации получено за полдня, она никак не уляжется, в голове начинает мутиться. Я уже путаюсь в бесконечных кварталах и переулках, по которым кружит меня Гала; караванное и харчевенное Кольца ещё узнаю, но рядовые улочки становятся все на одно лицо. Пытаюсь зацепить для памяти хоть какие ориентиры, чтобы не заблудиться на обратном пути, но внезапно ловлю себя на ощущении дежавю: мимо вот этой кованой ограды я проходила, и совсем недавно, потому что смутно знакомы и палисадник с ирисами, и калитка с щербинкой в зубцах…

Да, точно. Именно здесь я вчера выломала прут.

А чуть подальше случилось и всё остальное.

Поперёк мостовой темнеет оплывшая туша в полосато-пятнистых разводах. Тогда, ночью, в темноте мне было не до разглядываний, а теперь оказывается, что окрас у покойного был почти леопардовый, словно отобранный тысячелетней эволюцией для маскировки в траве или древесных кронах. Не должен он был здесь появиться, в городе, думаю тупо. Вот ежели б на меня напустили какого вампира или вервольфа – и то естественней смотрелось бы, но… динозавр? Впрочем, я уже начинаю привыкать, что в этом мире совмещается несовместимое.

Окрестности вымерли: никто из вчерашних мужиков-храбрецов не появляется, хотя бы для того, чтобы полюбопытствовать: что это мы тут делаем? А вот интересно, как долго жертва моего везения здесь пролежит? До полного разложения? Это ж антисанитария какая-то получается. Но если попаданцы в этом мире не редкость, и многие наверняка объявляются прямо здесь, в городе, то должны быть предусмотрены какие-то меры по зачистке!

– Узнаёшь? – тем временем спрашивает Гала. Поморщившись, подносит к носу платочек, явно надушенный. Оно и понятно: поверженная туша провалялась под солнцем полдня, и сейчас ветер доносит нехороший запах.

Зачем мы здесь? Устроить трогательные похороны? Прикопать на месте, голыми руками вырыв яму? После всего, что случилось за истекшие сутки, меня бы это не удивило.

– Ну, и зачем мы здесь? –повторяю вслух.

– За твоими бонусами. Или лутом, если тебе этот термин привычнее. Наш дорогуша Мир, он же Игрок, действует не только кнутом, у него и пряники припрятаны. Считай, что попала под раздачу. – Обходит ящера, придирчиво оглядывая, по-прежнему дыша через платок. Брезгливо тычет носком сапожка узкую морду с обнажившимися клыками. – Вот это он и есть. Забирай.

– Пряник, что ли? – неприязненно бурчу.

Собственно, в окружающие реалии услышанное вписывается вполне. Если припомнить Кобру-Д и иже с ней, из убитых мобов периодически вываливаются шмотки, хоть и не всегда полезные, но годные к продаже. В моём положении оно лишним не будет. Переключаюсь на объект.

В компьютерной игре тела поверженных врагов терпеливо ждут, пока их не обчистят, а дальше по усмотрению разработчиков: или просто исчезают, или ждут смены локации. И что? Этот образина тут именно меня дожидается?

Возмущённо гляжу на Галу.

– Я к нему не полезу! Что хочешь делай, пальцем не прикоснусь!

– Не прикасайся, – отвечает она кротко. – Только подумай, от чего отказываешься. Не будешь потом локти кусать?

– Да что здесь может быть? У него… даже карманов нет, вот!

Да, задача… Чаще всего на моей памяти из монстра-зверя выпадало какое-нибудь зелье. Иногда сыпались деньги, шмот, оружие, квестовые предметы… Как бы не упустить, в самом деле, что-нибудь полезное! По примеру Галы кружу возле ящера, пытаясь заглянуть даже под брюхо, но нет, ничего инородного не замечаю. Но ведь что-то она там углядела! Хоть бы платочком поделилась, а то воняет от этого субъекта гадостно. Особенно из пасти. Под стянутыми почерневшими губами жутко белеют клыки, меж которых вывален длинный сизый язык, а под ним в глубине раззявленной глотки что-то блестит…

Блестит?

Волей-неволей присаживаюсь на корточки рядом с ощеренной мордой. Разит, словно, падая, раптор подмял под себя сотню тухлых яиц. Нов смердящих недрах из-под начинающей распухать склизкой ленты языка и впрямь виднеется что-то… явно не органического происхождения. Нерешительно оглядываюсь.