Шибболет

Могли— быстрее.
Нету другого дома им.
Мы— их владенья.
Те, о которых думаем,
Нам длят паденье.

«Когда ты молча борешься с газетой…»

Когда ты молча борешься с газетой,
Стремясь сложить её и сделать меньше,
И кажется, тебя теперь за это
Не любит большинство мужчин и женщин
В автобусе… И если ты простужен,
И кашляешь, и не остановиться,
Поверь, ты никому такой не нужен.
Не проверяй, не взглядывай на лица!
Когда молчишь ты, сжавшись, как перчатка,
Ещё с весны забытая в кармане,
Ты выглядишь совсем смешно и гадко.
Не выходи, скрывайся на диване.
В какой-нибудь тетрадке сокровенной
Пиши себе своё: «Устал. Довольно…»
Твой средний ум, твой рост обыкновенный,
Неинтересный твой дневник подпольный…
Вся жизнь твоя натянута на пяльцы,
Кто вышивал по ней, должно быть, злился,
Он исколол себе, наверно, пальцы.
Какие злые получились лица!
То самое газетное шуршанье,
Паренье над страницей и строкою,—
Твой звёздный час, твой миг непослушанья.
Как будто там написано такое!

«Прошлое очень подвижно. Оно спешит…»

Прошлое очень подвижно. Оно спешит,
Смешно суетится, курит по пачке в день.
А к настоящему каждый из нас пришит
И вместе с ним потихоньку уходит в тень.

Медлительней настоящего времени нет,
Особенно осенью, в золотые дни,
Подолгу стоишь на жёлтый и красный свет—
Одно плечо на свету, другое— в тени.

Любим. И взглядом любящим облучён.
Смешон: плечо— в тени, плечо— на свету.
И таким доверием времени облечён,
Что позволяют тебе дремать на посту.

Будущее опускает свой капюшон,
Оставляя тебе обзор на два шага.
Ты, как Солнце планетами, страхами окружён,
Марс косится красным глазом врага…

«По всякому сору, разбросанному по углам…»

По всякому сору, разбросанному по углам,
по всему, что зовут рассыпчатым словом «хлам»,
узнаешь по утрам себя, родной бедлам.
Хромосомы попарно строишь. Хромают немножко.
У чьей-то жизни такой же смешной уклон.
Из мухи сходства растет непомерный слон.
Узнаешь своих по тому, как держат ложку,
произносят «Да?», подойдя к телефону, как
прикрывают глаза от скуки… Такой пустяк—
и сквозь мякоть характера виден судьбы костяк.
Отпадают мелочи вроде любви, страданья…
Понимаешь, что ты внутри, по тому, что— вне,
что Земля на месте пока— по верной Луне,
болезни нашего неба, родинке мирозданья.

«Мы меньше того, что известно о нас…»

Мы меньше того, что известно о нас
из сплетен, обмолвок и фото.
Включая на кухне под чайником газ,
имея лицо идиота,
как всякий, кто мелочь искал в кошельке,
чихал, улыбался под душем,
ты— вот он, ты весь, как синица в руке,
как беглая рыба на суше.
За то, что вот это, такое лицо—
тем более странно и чудно,
и в памяти держат, в конце-то концов,
и любят тебя беспробудно.

«Мне нравится, что мы…»

Мне нравится, что мы
так на слова похожи,
и нами правит тоже
грамматика зимы.

И разговора нить
дрожит, и слов так мало,
что говоришь устало:
«Мне трудно говорить».

На несколько минут,