Дэлл 2: Меган

Очень гадко. Если бы на «фотосессии» мне оставили меня – МЕНЯ, а не чье-то сознание, я бы знала, что сопротивлялась хотя бы изнутри, что была против. Но Дрейк выбрал путь наименьшего сопротивления и максимально достоверных эмоций на моем лице – он ведь не мог рисковать.

Но почему-то совсем не думал о том, что рискует другим – моими чувствами, например. Но они же не в счет. Почему я никогда ни для кого не в счет?

Решетка дрожала так, будто на нее наваливались голодные зомби всей толпой – мозг, нам нужен твой мозг…

Бесконечно сильно хотелось, чтобы кто-то обнял. Маленькая Меган сидела внутри меня такая же одинокая – понимала, что у меня нет сил даже на нее.

«Он уже их увидел?»

Самая разрушительная для нервов мысль.

У меня тряслись руки, как у невротика, – хотелось выпить.

Я еще раз проверила холодильник, затем все шкафы, после чего убедилась, что на потенциальных алкоголиков это место не рассчитано.

И тогда принялась одеваться.

Супермаркет находился недалеко – я шагала к нему, втянув голову в плечи. Везде гирлянды, благостные лица прохожих, а мне казалось, что каждый из нас окружен коконом – своим собственным миром. У одних он счастливый, наполненный предвкушением скорого празднования, выбором подарков, мыслями о чудесах. Вокруг меня же шагал мир синеватый, сумеречный и холодный – тот, в котором прошла атомная война. И она еще не закончилась. Осколки надежд, кровавые ошметки чувств, обнаженные скелеты-нервы, камни печали.

А что, если я потеряла Дэлла навсегда? Что, если я теперь одинокая и бездомная, совсем как раньше?

И что, если он не придет с боев еще сутки или двое – как мне держаться? Дитрин нельзя – его не принимают двое суток подряд, а на собственных нервах я, если и уеду далеко, то только в психушку. Спасибо Халку за подарок – жаль, что он не подозревает о том, как сильно помогает мне даже теперь.

В магазине я скидывала продукты в корзину, почти не глядя – банку соленых огурцов, ананасовые кольца в сиропе, хлеб, колбасу, водку. Последнюю я ненавидела, но шампанским празднуют, а мне праздновать нечего. Мне только поминать. И чтобы подействовало сразу и наверняка.

На кассе мне предложили коробку шоколадных конфет со скидкой – с яркой упаковки с блестками на меня смотрел веселый подмигивающий старец в красной шапке.

Я любила шоколад, но сейчас покачала головой – конфеты пахли праздником.

Мой мир пах тленом и гарью.

На решетке и водке, отупевшая от борьбы с собственной болью, я продержалась до половины восьмого вечера.

Он их уже увидел?

Уже увидел?

Мне никогда не было так страшно, как теперь. Дрейк, конечно же, позаботится о том, чтобы Дэлл вернулся сегодня домой – отзовет его с любого задания. Значит, это случится в любую минуту. И хотелось срочно бежать домой, чтобы изъять конверт, потому что еще не поздно, потому что еще все хорошо (последние секунды), потому что все еще можно изменить. Зачем я согласилась на абсурд?

Может, правда, домой? К черту Дрейков метод – мы найдем выход. Вместе, как-нибудь…

А после ожил лежащий на столе телефон – звонил Мак Аллертон.

«Сейчас он скажет, что Дэлла ранили, что он у Стива. И, значит, у меня есть время…»

Не знаю, откуда взялась эта надежда, но я совершенно иррационально обрадовалась ей, как фениксу.

Пусть его ранили – его вылечат. А я заберу фото, я скажу Дрейку «нет», и все отныне, наконец-то, пойдет хорошо. Я забуду, что была дурой, сумею закопать вкус измены поглубже, а когда все наладится…

– Меган?

От того, как именно прозвучало это слово, что-то внутри меня упало. Что-то тяжелое.

– Да?

Тишина. Дебильный стук моего сердца.

Эта гребаная тишина длилась столько, что меня успело затошнить.

– Я был с ним, – гробовым голосом произнес Мак, – когда он нашел этот конверт у дверей. Я был там…

«Лучше бы меня изъяли из этой реальности прямо сейчас».

Наверное, так умирают при жизни – от собственного ужаса. Я будто вместе с Аллертоном вдруг увидела, как Дэлл открывает дверь – впускает в дом клуб морозного воздуха, – удивленно оглядывает пустую подъездную дорожку, как натыкается взглядом на конверт, поднимает его. Наверно, его лицо стало серым… Наверное, он удивлялся, почему до сих пор не разжимаются пальцы, зачем он до сих пор смотрит и не может оторваться – ведь самые ужасные зрелища обладают завораживающей силой.

– Я не знаю, зачем ты это сделала с ним…

«С нами. Со всем отрядом».

– … но у тебя получилось. Больно.

Всхлипывая, я выронила телефон. Тут же судорожно сгребла его назад, сбросила звонок – тыкала в кнопку с красным кружком так яростно, будто она была кусающей меня змеей. А еще через пару секунд отключила сотовый совсем.

Его пришлось включить – таков был приказ Дрейка.

Я пила водку – один глоток, еще, еще. Как сумасшедшая жевала огурцы и понимала, что меня сейчас стошнит. Если стошнит, я выпью еще и снова. Буду пить до тех пор, пока водка не впитается в меня, если не через желудок, то хоть через что-нибудь.

Я превратилась в кусок спрессованного страха. В человека, в которого только что попало несколько снарядов – наверное, кишки порваны, – но сейчас нельзя чувствовать.

* * *

– Он едет к тебе… – на том конце Дрейк, – все прошло хорошо, но не совсем…

Я была пьянее самой себя в худшие времена. Тяжелая, неповоротливая, неспособная соображать.

«Как можно сейчас использовать слово «хорошо»»?

– Мы получили восемьдесят шесть процентов из нужных девяноста пяти. Минимум.

«Сто – смерть» – он говорил раньше. Да, нам нужно всего девяносто пять. Всего… мудак.

– Ты должна усилить его боль, поняла? Это в твоих интересах.

И он отключился.

В моих интересах… В моих… Почему в моих?

Кто, в жопу, так решил?