Ограниченная территория

Не слушая дальше, что они говорят, я взяла первый попавшийся стакан и осторожно отпила из него. Горячий напиток пролился в горло раскалённой смолой.

– Ох, ничего себе…

Сквозь заложившую уши вату я услышала пиликанье телефона, а следом – звук зуммера. Айфон.

Я автоматически застыла. Нет, это не мой. Да и вообще, мой сейчас в ремонте, а пока я пользуюсь одолженным мне Тимом «Нокиа», у которого другой звук.

Кашлянув ещё пару раз, я вдруг обнаружила вокруг себя тишину. Вытерев застилающие глаза слезы, я увидела, что Марго и Тим, забыв про свою увлекательную беседу, сгрудились за спиной у Вали. Все трое завороженно смотрели на экран его телефона, который тот держал перед собой длинными, тонкими пальцами.

– Эй, вы чего? – спросила я.

Никто не ответил. Они определённо что-то читали: глаза их тревожно скользили то в левую, то в правую сторону от дисплея.

Наконец Валя оторвался от чтения и посмотрел на меня. Лицо его – как, впрочем, и у моих друзей за его спиной, – было серьёзным.

– Котов нашёлся, – объявил он. – Его обнаружили мёртвым в заброшенной хижине в Терехово.

Глава 7

– Зачем он сделал это? – недоуменно протянул Антон.

Дело было в шесть часов вечера перед входом в корпус отдела физиологии и биохимии. Мы с Антоном только что закончили обсуждать смерть Эдика Котова с Гаврилюком и с заведующим лабораторией биохимического анализа, Цихом Андреем Петровичем, и теперь стояли одни. Вокруг нас всюду толпились сотрудники: несмотря на время (почти все в НИИ работают до шести вечера), они вовсе не торопились разъезжаться по домам. По большей части здесь собрались женщины: охая, поправляя свои причёски и белые халаты, они передавали друг другу новость: младший лаборант биохимии сегодня в обед был найден погибшим в старом доме умирающей московской деревни. В глухомани без цивилизации, с видом на «Москву-сити». Именно это место выбрал бедный парень для того, чтобы свести счёты с жизнью.

– Не знаю… – ответила я, наблюдая, как ветерок покачивает листья растущей у крыльца молодой березы. Отблески вечернего солнца на окне падали на дерево так, что по нему перебегали золотые блики. – Ты помнишь, как в последний раз мы видели его незадолго до пропажи? Кажется, это было до майских праздников, в пятницу. Разве он выглядел подавленным или каким-то ещё? Лично я ничего не заметила, а ты?

Антон посмотрел куда-то вверх и нахмурился, вспоминая.

– Нет, и я тоже ничего. Мы же в тот день с ними говорили. Мне показалось, он вообще был весёлым. Рассказывал о планах на выходные, смеялся, шутил. Тогда он не был похож на человека, у которого серьёзные проблемы. Потом, конечно, прошло ещё три недели. Может быть, это развивалось у него постепенно?

– За все три недели его никто не видел, – покачала я головой. – Что бы у Эдика ни произошло, это случилось вскоре после того, как мы попрощались.

– Свидетели точно не могут сказать, сколько он там прожил. Тот дом стоит на отшибе. Этот факт значительно сокращал вероятность случайного попадания в поле зрения соседей чего-то происходящего в нем, либо рядом с ним.

– А может, у него была скрытая депрессия? – растерянно пробормотала я. – Хотя… я не знаю, что должно произойти, чтоб человек покончил с собой… так страшно.

Меня передернуло. Наверное, для большего понимания таких вещей стоит освежить знания по психологии и психиатрии.

Муж успокаивающе обнял меня.

– Я тоже. Что-то ведь возбудило в нём такую аутоагрессию. Если бы нам только было известно больше подробностей, то можно бы было судить…

Едва Антон закончил фразу, как тут я заметила слева, метрах в пяти от нас, группу людей, в центре которой стояла и что-то говорила полная средних лет женщина в очках и с ежиком рыжих волос на голове. На ней были халат, бирюзовое платье и чёрные туфли на небольшом каблуке.

– Антон, смотри, – я указала на неё. – Это же Анна Крыжовникова, доцент из лаборатории нейронаук. Она специализируется на изучении поведения. Наверное, пришла сюда высказать мнение о Котове. Небось, диагноз уже ему поставила.

– Пойдём подойдём, – решительно сказал муж и потянул меня в направлении новообразованного «кружка слушателей».

Когда мы подошли вплотную, я заметила, что в числе окруживших учёную людей находятся также Гаврилюк и Цих. Оба руководителя внимательно слушали, что она говорит.

– Острое психотическое состояние может развиться за несколько дней. Возможно, у парня случился психоз с последующим нарушением сознания по типу депрессивного онейроида. При развитии этого заболевания больной проходит несколько стадий. Сначала становится чересчур чувствительным и тревожным – ему кажется, что все относятся к нему как-то враждебно, подозрительно, замышляют недоброе. Затем вокруг него меняется картина мира – начинает казаться, что он в незнакомом месте, вокругзвери, а сам оних повелитель. Постепенно больной полностью теряет ориентировку в месте и собственной личности. Длиться такое состояние может несколько недель, и если его не лечить, то такой человек может стать опасным для себя и окружающих.

– То есть вы полагаете, у Эдика развилось психическое заболевание, поэтому он ушёл из дома и где-то скитался, а после – покончил с собой? – уточнил Антон.

Крыжовникова, поправив очки, серьёзно посмотрела на него:

– Это наиболее вероятная версия, эээ… Антон Сергеевич. Пока что полицейские исключают криминал.

– Уже исключили, – мрачно сказал Цих. – А ещё хочу сообщить, что я уже опросил всех сотрудников в своей лаборатории – никто не замечал у Котова признаков наркомании либо алкоголизма.

«Сказал, как отрезал» – это было как раз про Андрея Петровича. Доктор биологических наук и доцент обладал цепким умом и прямолинейным характером. Внешне он походил на безликую серую тень. В свои сорок пять Цих сохранил стройную, поджарую фигуру, любовь к клетчатым серым рубашкам и пепельно-светлые волосы, разделённые на прямой пробор. Его маленькие водянистые глаза закрывали прямоугольные стекла очков, над которыми едва были заметны бесцветные брови. А бледная, рыхлая и дряблая кожа лица вызывала ассоциации со шляпкой старого несъедобного гриба.

– А причина не обязательно может быть экзогенная, – пояснила доцент. – Иногда это случается без видимых причин, в силу эндогенных сбоев. Парень как раз находился в таком возрасте, когда такие заболевания чаще всего манифестируют.

– Э… понятно. Спасибо, – шумно выдохнул Гаврилюк, поправляя галстук на огромной шее. Сегодня на нём красовался чёрный костюм с белой рубашкой, а в руках он неизменно держал коричневый кожаный портфель. Скоро нашему шефу должно будет исполниться пятьдесят пять. Он был очень грузным и наполовину лысым – изрядную плешь на темени окружали местами поседевшие чёрные волосы, аналогичные которым составляли его усы.

– Я бы хотел принять профилактические меры, чтобы больше такого не повторялось, – продолжал он своим густым басом. – Я хочу, чтобы в моем отделе все ещё раз прошли диагностические тесты.

– Пётр Владимирович, тогда их надо провести всем сотрудникам НИИ. А также клиники и фармации, – развела руками Анна. – Скажите об этом Филину. Может, он с вами согласится.

Я услышала у себя за спиной чей-то смех.

– Но я бы на вашем месте бы не судила так однозначно. Как психиатр, проработавший в стационаре больше двадцати лет, я скажу, что тесты – не всегда достоверный критерий психического здоровья. Это раз. А два: то, что склонность или латентные признаки заболевания не всегда можно обнаружить при неимении проявлений.

Я не без интереса и предвкушения дальнейшего наблюдала, как пухлое лицо нашего начальника раздувается на глазах, как воздушный шарик, становясь ещё огромнее. Менялось в размерах и объёмное тело – грудь, обтянутая белой рубашкой, на глазах превращалась в богатырский торс, а пиджак вот-вот, казалось, лопнет. Я невольно вспомнила похожий момент в начале фильма «Гарри Поттер и Узник Азкабана» и с трудом удержалась от хохота: сходство Гаврилюка с тётушкой Мардж стремительно увеличивалось. Карие глаза выпучились, из второго подбородка проступил третий, а усы гневно вздыбились.

Кто-то неожиданно коснулся меня сзади, и я подпрыгнула.

– Тише, это я, – послышался голос Тима.

Мы с Антоном (очевидно, друг потревожил и его) повернулись. Я заметила, что с губ мужа всё ещё не сошла улыбка – он тоже развеселился от произошедшего.

– Я-то думал, что за поклонение птичкам? Местные мне объяснили, что сова – символ мудрости и всё такое, но когда она на полном серьёзе посоветовала обратиться к филину, я чуть не упал. Подумал, может, храм ещё какой есть? Ну как египтяне кошкам поклонялись…

– Филин – фамилия директора, – я не могла понять, шутит ли сейчас Тим, но на всякий случай решила провести ему краткий экскурс. – Да, Павел Филин, основатель НИИ, провёл параллели своей фамилии с «птицей мудрости», и, кстати, получилось органично. А после смерти Филина-старшего всё перешло к его сыну. Частные предприятия – фармкомпания и клиника – по наследству, а НИИ посредством решения в РАМН, где у Филиных весьма влиятельные позиции. В свое время, до организации НИИ, Павел Матвеевич занимал там высокий пост.

– Давно ты здесь стоишь? – поинтересовался у друга Антон, когда я закончила.

За нашими спинами слышались гневные вопли Гаврилюка.

– У нас есть такая возможность, Анна Геннадьевна!

– Тогда тут некому будет служить! Знаете, в народе ходят мнения, что учёные все с особенностями мышления, и у нас в неврологии это…

– Нет. Примерно с тех пор, как эта милая рыжая дама начала рассуждать о причинах заболевания. Между прочим, было интересно.

– Она любит ораторствовать, – кивнула я. – Вообще, в отделе неврологии таких немало.

– Потому Гаврилюк не особенно любит их сотрудников. Хотя, – Антон быстро посмотрел по сторонам и, понизив голос, сообщил: – Их многие в НИИ не жалуют. Считают, в этом отделе работают одни выскочки, которые ассоциируют себя чуть ли ни с богами. Неврология, нейрохирургия и психиатрия – вот, что входит в их специализацию и полное название.