Нация. Грехопадение. Том второй

– Да что «не скажи». Всё переврали, всё переписали, не знаешь, чему и верить. Причём продолжают в том же духе. Ты посмотри, что пишут сегодня в «толстых» журналах, – жить не хочется. Сплошная «дрессированная литература», а проще говоря, западный диктат. Эти «деятели» выльют сейчас на нас ведро грязи, а потом спрячутся где-нибудь, сказав: «А вы знаете, мы ничего не писали, это всё они, капиталисты проклятые…» – вот ведь как получится, а нам ведь жить в этой стране, растить детей. Кстати это один из видов отрицательных энергий, причём наиболее сильный, который является открывающим ключиком к двери нашего сверхсознания, чтобы впустить туда излучение, которое разрушает нас, делая человека растением. А ведь всё должно быть, наверное, по-другому.

– Как?

– Я не знаю, как, но я точно знаю, что я не должен проводить свою жизнь на глубине двести метров в этой «пещере», как крот. Скажи, Егор, зачем было всё это делать, если вокруг нищета, причём такая, что сердце кровью обливается. Ты посмотри, что получается: мы тут с «мирным атомом» играемся, а вокруг в близлежащих к городу деревнях нет ни света, ни воды. Про газ я уже молчу. Люди до сих пор, как сто лет назад, воду на коромыслах носят. Ни дорог тебе, ни жилья, ни продуктов – всё как в прорву. Зачем нам такой «мирный атом»?

– Ну ты даёшь! Спросил бы что попроще.

После этих слов, Егор хорошо помнил, что окунулся опять в воспоминания, но тут же «вернулся» к разговору, подумав: «Видимо, у человека накипело, если он так говорит».

– Пойми, тут действует простая логика, – продолжал Александр, но уже не так эмоционально, а более сдержанно. – Нам нужно не разрушать, не загонять людей на двести метров под землю, а создавать, свидетельствовать о культурной полноценности нации. У нас что – земли мало? Одним словом, то, что сейчас делается, – ужас. Тем более что…

На этих словах Коноваленко замялся, размахивая руками, видимо, подбирая слова.

– Что тем более?

– Я хотел сказать, что любой «толстый» журнал – это своего рода экспертная инстанция, законодатель мод, если хочешь. А тут, читая, не поймёшь, что дурно, а что великолепно. Какой-то литературный компот.

После этих слов, как он помнил, он посмотрел на Коноваленко, но ничего не сказал – видимо, не нашёл нужных слов, а может, и не хотел ничего говорить, ведь он говорил всё правильно.

– И вот ещё что, – тихо, как бы по секрету, проговорил Александр. – Ты в Бога веруешь?

– Нет, я атеист, но…

– Вот именно – «но».

– А почему ты про это спросил?

– Купи икону Архангела Михаила и попроси, чтобы он избавил тебя от духов и призраков. Попроси его, чтобы рядом с тобой были только выходцы из страны любви и чтобы он никогда не пропускал к тебе непрошенных гостей.

Егор хорошо помнил, с каким недоверием он смотрел на Коноваленко, не желая понимать всерьёз то, что он сказал.

– Егор, я не шучу, – напористо сказал Коноваленко, видя недоверчивый взгляд Сомова. – Пора учит, нужда гонит…

– Нет места шуткам – ты это, наверное, хотел сказать?

– Вот-вот.

– А почему именно икону Архангела Михаила?

– Точно не знаю. Но так делают многие из тех, кого я знаю. – И, помолчав немного, тут же добавил: – Может, потому что он самый важный помощник Божий – вот все и просят его о покровительстве и защите.

– Интересно. Даже не знаю, что сказать.

– А ты и не говори. Главное, помни: для архангела не существует временных и пространственных ограничений, придёт на помощь в любой момент.

Егор хорошо помнил, что, расставшись после долгого разговора с Александром, он никак не мог прийти в себя. «На протяжении веков, – подумал он в этот момент, – люди постоянно, придумывают себе проблемы. Странно всё же получается: почему люди не придумывают себе счастье?»

«Начали вроде одним, – подумал он в какой-то момент, а закончили совершенно другим».

Увлёкшись воспоминанием, он старался вспомнить весь их разговор, услышать то, что больше всего его интересовало, то, во что ему хотелось поверить, причём поверить не как в сказку, а как в быль. Ведь что ни говори, а устные сказания передаются из уст в уста из поколения в поколение хранителями этих преданий. Конечно, они дополнялись и дополняются на каждом отрезке времени, искажаясь от своей первоначальной сущности (в отличие от манускриптов), но тут уж ничего не поделаешь, такова природа человека. Возможно, что именно эти обстоятельства, а может, что-то другое (он сам понять не мог), сдерживали его от восприятия тех слов и историй, что он услышал. Хотя в целом разговором он остался доволен. И это удовлетворение вызывало у него определённые эмоции. Возможно, поэтому, не игнорируя услышанное, он всё же решил учесть все советы коллеги и даже кое-что почитать на эту тему, самостоятельно избавляясь от всяких иллюзий. Во всяком случае он дал себе установку мысленно расклассифицировать то, что услышал, разложить, что называется, всё «по полочкам», чтобы всем этим воспользоваться в нужный момент.

Сидя в электричке, которая тихо, почти крадучись, скользила по рельсам к конечной станции ГХК, Сомов, как правило, не только размышлял, но и часто вглядывался в лица людей, наблюдая за их эмоциями, поведением и обликом. Он всегда считал, что о людях нужно знать как можно больше, так как эти знания подобно открывателю новых земель расширяют пространство нашей жизни, более того, служат некой питательной средой интеллекта. Любуясь по очереди чертами каждого, он находил в них что-то особое, восхитительное, как художник, ибо прекрасно понимал, что для ума великое удовольствие – понимать и разбираться в анналах человеческого сознания. И этот интерес захватывал его, так как другого пути в рамках очевидного факта не существует. Глядя на лица людей, он присматривался к характеру, его эмоциональности и драматичности, оценивал не только вкус человека, но и душевную составляющую. Впрочем все люди были как люди: кто-то весёлый, кто-то грустный, а кто-то и задумчивый; в этом опыте наблюдений все они были разные. Каждый жил своей жизнью, каждый думал о своём – наверное, этим они и притягивали, в этом и была их прелесть.

Несмотря на утро, за окнами мелькала темнота, но от этого ему не было скучно или ещё как-то, что тяготило бы и мешало восприятию. Он знал, что уже через пару минут электричка «нырнёт» глубоко под землю, где при свете фонарей он будет снова рассматривать «метро», его подземные залы, высота которых превышала пятьдесят метров, и «широкие улицы», разъехаться по которым легко могли два автомобиля, а то и больше. И он снова подумает об одном и том же, сказав себе в сотый раз: «Видеть такое, конечно, удаётся не всем». Всё другое было для него истиной, в которой нужно было не только существовать, но и работать, работать, чтобы жить.

Глава V

Очередной рабочий день пролетел незаметно. Возвращаясь домой с комбината, Сомов привычно сидел в электричке у окна и размышлял над теми новостями, что услышал в этот день на работе от своих коллег. Были эти разговоры слухами или чем-то другим, он не знал. А услышал он то, что было, как ему показалось, страшнее всяких сомнительных историй, что рассказывал ему недавно Коноваленко. «Конечно, доверять всяким там слухам – последнее дело, – думал он в этот момент, – но дыма, как говорится, без огня не бывает».

А суть этих «слухов» заключалась в том, что комбинат якобы собираются закрывать, поскольку он выполнил свою миссию по созданию в стране ядерного щита. На основании этого «решения» уже в ближайшее время все промышленные реакторы – наработчики оружейного плутония будут остановлены, а инженерно-технические работники – уволены по причине их ненужности. Взамен разоружения американцы готовы помочь профинансировать строительство уже строящейся в городе экологически чистой ТЭЦ (первое решение о строительстве было принято Минатомом СССР в 1984 году). Для консультации и более детального изучения этого вопроса уже в ближайшее время на ГХК должна приехать делегация министерства энергетики США во главе с известным профессором, – вот такие были новости. Непонятно было только одно: хорошие они или плохие?

«Конечно, – рассуждал Егор, анализируя такое положение дел, – одни работники восприняли это как шутку, а другие – всерьёз, вспомнив русскую пословицу: “Журавль летит с моря – убавит нам горя”. Может, оно и так, ведь каждый вправе думать то, что он хочет. Хотя, как известно, и шуткой можно достичь любой цели. Однако, если подходить к этому делу серьёзно и ответственно, что бы там ни говорили, такого произойти не может: комбинат был, есть и будет сверхсекретным объектом. О том, что его закрывают, подумать даже страшно, не говоря уже о чём-то другом. Пустить в закрытый город какого-то иностранца-профессора – нет, этого просто не может быть. И потом, с чего бы это им тратить на нас огромные деньги? Тем более что они являются нашими потенциальными противниками уже много десятилетий. Откуда, спрашивается, такая милость? На каком фундаменте всё это зиждется? Ведь природа американцев не проста. Тут нашему руководству нужно понять одно: если этот фундамент прочный – это одно, а если он выстроен из “каменной соли” – это другое. В нужное время они подведут ручеёк под этот “фундамент”, и все эти “дружба и сотрудничество” рухнут, похоронив под собой всё наше общество. Конечно, мы не против всякой там дружбы, телемостов, сокращений вооружения, но чтобы ликвидировать уникальное производство, инженерно-технический и научный состав, который обеспечивает обороноспособность государства, которому нет равных в мире, – нет, этого просто не может быть. Все эти разговоры – не что иное как обычные слухи. Во всяком случае в Кремле сидят не дураки, они прекрасно понимают, что к чему», – заключил он.

Как бы там ни было, верить во все эти «байки» Сомову не хотелось, поскольку он считал их несостоятельными, но и не принимать их было нельзя, поскольку об этом говорили все, причём достаточно открыто. И вот это волновало его больше всего. Он понимал, что мир – это обитель коварства и подлости. Да, на дворе гласность, перестройка, демократия, но вопрос касался обороны страны, её живучести, целостности. «Значит, – подумал он в какой-то момент, – кто-то всё же серьёзно заинтересован в том, чтобы эти разговоры были, готовя, так сказать, почву для чего-то уже оговорённого, а может быть, и принятого, свершившегося в “закрытых” кабинетах власти. Поскольку не может такой важный вопрос обсуждаться в обществе без согласия руководителей страны. Но зачем? для чего?»

Так, в размышлениях и сомнениях, Сомов и не заметил, как приехал в город – на станцию, а затем, вскоре, и домой.

Лиза, привычно встречала отца у порога:

– Папа, папочка приехал! – радостно проговорила она, подбегая и обнимая отца.

– Подожди, доченька, подожди, дай мне снять хотя бы куртку и помыть руки…

В это время в его голосе прозвучали нотки какого-то раздражения, как если бы он не справлялся с чем-то, что было для него важным и особенным. Раздевшись и выйдя из ванной комнаты, он нежно поцеловал Лизу в пышные волосы и, глядя в её небесной чистоты глазки, ласково спросил:

– Ну что, принцесса, как дела?

– Хорошо, папа.

– Это замечательно. Чем сегодня занималась?

– Мы с мамой в бассейн ходили плавать, – сверкая большими голубыми глазами, словно сапфирами, проговорила Лиза.

– Какие вы молодцы, я бы тоже не отказался.

– Значит, возьмём абонемент и на тебя, ободряюще проговорила Наталья, выходя из кухни, откуда доносился приятный запах жареной картошки.

– Я не против такого решения, – спокойно, без блеска в глазах, проговорил Егор, обняв и поцеловав жену.

– У тебя всё нормально?

– Да, всё нормально. Просто немного устал. – После этих слов он продолжил: – Значит, новый сезон начнём ходить в бассейн все вместе.

– Ура! Хлопая в ладоши и подпрыгивая от радости, выпалила Лиза.

– Через пять минут – за стол, – кинув задумчивый взгляд на мужа, проговорила Наталья, вновь удаляясь на кухню.

Помыв руки, Егор прошёл в комнату и, обращаясь к дочери, спросил: