Нация. Грехопадение. Том второй

Впрочем, такой идеологии нельзя было противостоять, поскольку внутри партийно-государственной власти страны находились люди, выступавшие в союзе с «друзьями» СССР, получив от них не только carte blanche[6 - Carte blanche (фр. букв, «белая/пустая карта») – неограниченные полномочия, предоставленные доверителем доверенному лицу при осуществлении деловой операции от имени доверителя.], но и большие финансовые, интеллектуальные, культурные и технологические ресурсы. Предотвратить этот вселенский заговор было некому. Отсутствие гражданского общества и соответствующих демократических институтов позволяло власти без всякого сопротивления овладеть сознанием людей. Участниками процесса разрушения страны становились всё больше и больше людей. Армия «несогласных» росла с каждым днём, принимая в свои ряды элитные подразделения населения страны: учёных, политиков, творческие союзы и т. д. Дело дошло до того, что система противовесов уже не могла работать в той мере, в какой она должна была действовать, утрачивая своё значение с каждым днём. А это говорило о том, что власть вела страну к новым, неведомым нам общественно-политическим и экономическим отношениям, придерживаясь либеральных ценностей Запада. (Откуда было знать народу, что в отношении величайшей державы мира уже разыгрывается полуколониальная схема и что Горбачёв вместе с США очень тонко и выверенно ведёт нашу страну к геополитической катастрофе?)

Можно задаться вопросом: «Почему же так произошло?»

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо говорить не о советском народе, населяющем СССР и представленном разными национальностями союзных республик, а о русском этносе, поскольку русские являются не только многочисленным, но и де-факто государствообразующим народом.

«Русский народ, – писал в своё время Николай Бердяев, – никогда не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности; не зная аристократической жизни, русский народ не мог рассчитывать и на жизнь буржуазную, со всей её псевдо-культурой, поскольку никогда Россия не была государством буржуазным. К тому же, в определении характера, русский народ сочетает в себе слишком много как отрицательных, так и положительных начал: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость и склонность к насилию; доброта и человечность, индивидуализм, коллективизм, национализм, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обострённое сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт»[7 - Бердяев Н. А. Самопознание. – М.: Книга, 1991. – Стр. 14.].

Вот и получилось: поманили пальчиком – все и побежали, радуясь, ещё не зная важной истины: чтобы по-другому действовать, по-другому жить и работать, люди должны сначала научиться думать по-другому, они должны изменить кардинально своё мышление, по сути – стать другими. Такова природа человеческого сознания. Но кто бы, как говорится, «подстелил соломки».

Фантастическая активность Горбачёва, его излишняя торопливость в делах порой удивляли. Можно было подумать, что его поддерживала какая-то неведомая сила, идеальная утопическая фантазия, схожая разве что со сказочным героем. Складывалось такое ощущение, что он давно уже не жил своим умом, закрепив тем самым за собой право на некое превосходство, буквально «заражая» всех своими мыслями, своими идеями. Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что он находится под какой-то неведомой нам защитой, настолько уверен он был в своих действиях. Причём речь шла не о реформах, а о новых революционных преобразованиях во всех сферах страны. Такая ответственность вряд ли бы была по плечу одному человеку, тем более что Горбачёв никогда не обладал ни мудростью руководителя, ни вдохновенным созерцанием. Слабый духом, он был обычным посредственным чиновником, чья интеллектуальная серость делала его зависимым от аппаратных заготовок.

Его потребность идеализировать то, что он делал, закрывать глаза на несовершенные, слабые стороны своих поступков уводили его не только от собственной совести, но и духовного достоинства. Признаваться в своих ошибках и своих заблуждениях, выделять главное из второстепенного, именно то, что непосредственно осуществимо, он был не способен. Так он жил не только тогда, когда стал Генеральным секретарём, но и всю свою жизнь, ибо так жить ему было легче, ценя вместо духовной самооценки личное самолюбие и тщеславие. И вот этот человек взял на себя невиданную ответственность по реформированию страны, не обосновав и не выявив её основное звено, цели, задачи перемен, последовательность их решений и, главное, пути их поэтапной реализации. Так мог поступить только тот человек, который чувствует свою защиту извне, зная наперёд, что если что не так, то ему за это ничего не будет. Нетрудно догадаться, под какой защитой он находился.

Понимая настроение людей, Горбачёв призывает к радикальным мерам, к тому, от чего просто невозможно отказаться, – перестройке. И не просто к «перестройке», а к смене общественно-экономического строя страны. О таком резком повороте в жизни миллионов советских людей, не знающих, что такое рынок, что такое капитализм и с чем его едят, страшно было подумать, не говоря о чём-то другом.

«Перестройка, – преувеличивая свою значимость, говорил Горбачёв, – многозначное, чрезвычайно ёмкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка – это революция…»

Говоря эти слова, Горбачёв прекрасно понимал, что в ораторском искусстве «первое дело, и второе, и третье есть произнесение!». И это его «произнесение» было услышано народом.

«Ну что ж, говорили некоторые, – есть что послушать, да было бы чего покушать».

Слушая Горбачёва, мало кто понимал, что, приняв непонятный язык «друга», каждый незаметно для себя становился его пленником, поскольку в словах, которые произносил Горбачёв, люди находили не просто удовольствие, но и страсть, причём страсть что-то изменить быстро и немедленно, без присутствия каких-либо элементарных механизмов, словно Горбачёв был той самой «волшебной палочкой», одного взмаха которой было достаточно, чтобы всё изменить к лучшему, как если бы человек, к примеру, захотел вскопать огромный сад только одними желаниями и декларациями, не имея никаких орудий труда и не задавшись вопросом, зачем копать и подо что копать, под какую культуру, и всё ли нужно выкорчёвывать, чтобы в дальнейшем в нём всё росло и плодоносило, одним словом – чтобы было не поле, а сад. Но, кроме чарующих обещаний, никаких зрелых плодов быть не могло, поскольку завязь таких плодов – перестройка – не могла распуститься в первую очередь из-за стадного единомыслия, преувеличения самого факта, которое он использовал в своих интересах. У Горбачёва как у агронома (помимо юридического образования, он имел ещё диплом агронома) была другая миссия: «Начать»! Глядя на него, можно было без ошибки прочитать все его мысли, которые присутствовали в голове и которые сводились к одним и тем же вопросам: «Достаточно ли я вовлечён в мировую политику? Полностью ли я исполняю своё мировое, так сказать, предназначение?» И вообще: «Хорош ли я на посту Генерального секретаря?!» Своим таким поведением Горбачёв буквально насиловал общество, издевался над ним во имя своего личного превосходства. И это не было для него какими-то показушными откровениями или самодовольством, нет, просто он так жил, так думал, так дышал. Просто потому, что пришло время, когда ему представилось право сделать то, о чём он думал всю свою сознательную жизнь, о чём мечтал последние годы. Все эти думы и мечты были связаны с одним желанием: изменить страну, причём, до неузнаваемости, придав ей совершенно другой общественно-политический статус. Правда, какой «статус», он ещё не знал, да и неважно это было. Главным было другое: сделать исторический выбор, поскольку, как он говорил, «бурными обсуждениями и митингами, анализом ошибок прошлого теперь не обойтись, нужно практическое продвижение вперёд, тем более что люди требуют более решительных и энергичных действий, они не удовлетворены тем, как действуют советские, хозяйственные органы, общественные организации и многие партийные комитеты. Наступает именно тот момент, когда уже дальнейших указаний сверху ждать нечего, надо активно реализовывать принятые решения повсюду: в каждом коллективе, в каждом городе и селе».

В Горбачёве, как, впрочем, и во всех людях, жило два человека: один – хороший, честный, порядочный, стремящийся к великой цели, при помощи которой он хотел осчастливить человечество, и другой – тщеславный, суетливый, заносчивый и заблуждающийся во всём человек. И вот этот последний властвовал над первым, готовый ради своего величия пожертвовать всем, чем можно только пожертвовать: народом, родиной, историей, высшими духовными ценностями. Он не давал «первому человеку» не то что продохнуть, а сказать лишнее слово, чтобы тот мог сделать для общества что-то полезное и нужное, то, что так ждали и ждут от него все люди, – честности и порядочности в исполнении своих государственных обязанностей на благо общества и отечества.

Слушая Горбачёва, народ полагал, что вот-вот – и он будет наконец-то свободен от всяких своих страстей, политических догм, тёмных стихий и прочих бед, но это был страшный самообман, что возникал в их сознании и памяти для более привлекательного хода событий. В состоянии заблуждения и приукрашивания фактов они стали лгать сами себе, забыв, что в любой революции не бывает и не может быть свободы, революция всегда враждебна духу свободы. Кроме болезней, несчастий, стихийных бедствий, пожаров и наводнений революция ничего хорошего не несёт.

Но тем не менее сказанные Горбачёвым слова были услышаны народом и приняты за основу. Народ размышлял так: если он хочет, то, значит, и может, а если может, то и должен. Такая бессмыслица – быть лучше, иметь как можно больше – уводила общество от действительности всё дальше и дальше в неизвестность. Но именно эта «неизвестность» и заботила народ. Запад им начинал казаться если не раем, то манной небесной. В это время народ мало понимал, – да и не хотел он понимать, – что во всяком человеческом деле важны всегда два вопроса: что делать и кто делает? Что делать, из уст Горбачёва, народу было понятно: всё перестраивать! Но его совершенно не заботила мысль о том, что в этом деле может быть плохой или неприготовленный «перестраиватель», который может испортить даже самое «лучшее» начинание – перестройку, и что предмет дела и качества делателя неразрывно связаны между собою. Любое разделение этих двух важных составляющих обязательно приведёт к катастрофе.

Не обладая профессиональными навыками в «судовождении», не зная элементарных правил морской навигации, Горбачёв, как капитан стоящего на рейде корабля под именем «Перестройка», даёт своей команде (по сути, случайным людям) отмашку на поднятие якорей, чтобы затем закрепить их по-по-ходному винтовым стопором с готовностью выйти на судовой ход в мировой океан в поисках райских берегов, не совсем понимая всех трудностей, что могут ждать впереди. Такая невежественная ограниченность порождала в нём лишь дерзкую отвагу и ничего более, поскольку он знал: если что не так, его обязательно спасут западные покровители. А что касается «команды»… и её спасения, то это уже дело рук самих утопающих.

Руководители западных стран всячески приветствовали такой отважный «поход» «Горби» (так его называли на Западе), умело расставив по всему курсу «горе-путешественников» подводные мины.

Особенно они приветствовали те инициативы, что были направлены на развитие демократии, рыночных отношений и сокращения ядерного оружия. За этим всем Горбачёв не постоял, подписав с Президентом США Рональдом Рейганом Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности между СССР и США 8 декабря 1987 года в ходе советско-американской встречи на высшем уровне в Вашингтоне, вступивший в силу 1 июня 1988 года. После подписания договора Рональд Рейган вспоминал: «Когда я шёл на встречу с советским генсеком, то ожидал увидеть одетого в большевистское пальто и каракулевую пилотку руководителя. Но меня представили одетому в модный французский костюм господину с часами Rado Manhatten. Взглянув на них, я подумал: “Да, с этим человеком можно вести дело. Он продаст нам всё. Это как раз тот человек, через политическую линию которого мы начнём приручать дикого медведя, кормя его с руки, но так, чтобы он оставался немощным и голодным”».

В соответствии с договором стороны в течение трёх лет должны были уничтожить все пусковые установки и ракеты наземного базирования с радиусом действия от пятисот до пяти с половиной тысяч километров, включая ракеты, как на европейской, так и на азиатской территории СССР. Кроме того, договор предусматривал процедуры проверки инспекторами, которым надлежало следить за уничтожением ракет противоположной стороны. Своеобразный поединок «холодный войны», длившийся многие десятилетия между США и СССР, заканчивался, наступала эра доверия, дружбы и взаимопонимания. Всем казалось, что обе стороны – в «выигрыше». Вопрос, как и чем будет защищать СССР собственное существование, уже мало кого волновал. На борту романтического «ковчега» в лице двух президентов началось сближение великих наций – американской и советской, чтобы проявить друг к другу не только уважение, но и великое терпение. В один миг руководители двух мировых держав захотели предстать перед зеркалом без амальгамы, которое «открыло» бы их в новом свете: добрыми, мудрыми, желающими друг другу мира и процветания, а вовсе не такими, какими они были прежде – враждующими, стремящимися к какому-то новому существованию, про которое никто не знал, но которое могло сделать их сильнее и могущественнее.

Не нарушая торжественной и величавой позы перед рамой «пустого зеркала», они улыбались и аплодировали друг другу, как старые приятели, встретившиеся после долгой разлуки. Воодушевлённые, подыгрывая друг другу, они всячески надеялись, что устойчивость их образов и мыслей не потерпит изменений на все последующие годы, изживая многолетнюю воинственность в международных взаимоотношениях.

Одним словом, подвластные воображению, лидеры двух держав предались большой надежде, которая сулила бы мир не только их странам, но и всей планете, основываясь на том, что, согласно ядерной доктрине, в войне сверхдержав, располагающих крупными арсеналами ядерного оружия, не может быть победителя, её неизбежным итогом будет катастрофа, взаимное уничтожение.

Накал политических страстей, направленных на углубление перестройки и внешнеполитических связей, остудила подземная стихия. 7 декабря 1988 года в 11 часов 41 минуту по местному времени в Армении произошло катастрофическое землетрясение. Серия подземных толчков за тридцать секунд практически полностью уничтожила город Спитак и нанесла сильнейшие разрушения городам Ленинакан, Кировакан и Степанаван. От стихии пострадал двадцать один город, а также триста пятьдесят сёл (из которых пятьдесят восемь были разрушены).

В эпицентре землетрясения – городе Спитаке – сила землетрясения достигла десяти баллов (по двенадцатибалльной шкале), в Ленинакане – девяти баллов, в Кировакане – восьми баллов. Шестибалльная зона землетрясения охватила значительную часть территории республики, подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси.

По расчётам сейсмологов, центр землетрясения находился в сорока километрах к югу от Главного хребта Кавказа – горной цепи, которая находится на конвергентной границе между Аравийской и Евразийской плитами. Этот горный хребет расположен в сейсмическом поясе, простирающемся от Альп в Южной Европе до Гималаев в Азии. Сейсмичность в этом поясе проявляется сильными землетрясениями на территории от Эгейского моря через Турцию и Иран до Афганистана. Кроме того, специалистам-сейсмологам удалось вычислить, что в зоне разрыва земной коры была высвобождена энергия, эквивалентная взрыву десяти атомных бомб, каждая из которых была подобна сброшенной в 1945 году на Хиросиму. Волна, вызванная землетрясением, обошла Землю и была зарегистрирована научными лабораториями в Европе, Азии, Америке и Австралии.

В результате землетрясения погибло около тридцати тысяч человек, сто пятьдесят тысяч стали инвалидами, а шестьсот тысяч человек лишились крова.

Горбачёв узнал о трагедии, будучи в США, где он находился с официальным визитом по случаю открытия в крупнейшем выставочном комплексе мира «Javits Center» большой экспозиции советских промышленных товаров. Конечно, он был огорчён сообщением Шеварднадзе, но не настолько, чтобы понимать всю ситуацию. Видимо, по этой причине он не сразу принял предложение «Белого лиса» (так называли Шеварднадзе во власти за раннюю седину и хитрость) ехать в аэропорт. Ему страсть как хотелось выступить на открытии выставки, чтобы продемонстрировать всему миру свою значимость, но Шеварднадзе был настойчив, диалог, можно сказать, шёл на повышенных тонах… В конце концов, нахохлившись и надув губы, Горбачёв всё же последовал совету друга ехать в аэропорт.

В Ленинакан Горбачёв прилетел 10 декабря вместе с Раисой Максимовной. Ознакомившись с ходом разворачивающихся спасательных и восстановительных работ, он облетел на вертолёте пострадавшие города в сопровождении двух вертолётов охраны. После этого он провёл совещание с руководителями союзных министерств и ведомств, где были рассмотрены первоочерёдные задачи по оказанию необходимой помощи народу Армении.

Трагедия в Армении потрясла весь мир. Несмотря на времена «холодной войны», Горбачев формально обратился к правительству США и другим странам мира с просьбой о гуманитарной помощи. Ждать долго не пришлось: сто тринадцать стран откликнулись на просьбу Горбачёва, прислав необходимое количество гуманитарной помощи. Помощь была и от неправительственных организаций, а также от частных лиц. В пострадавшую республику прибыли врачи и спасатели из Франции, Швейцарии, Великобритании, ФРГ, США. 10 декабря 1988 года в Ленинакане оказались сейсмологи из Японии, Франции, США. Но их не допустили к каким-либо исследованиям, запретив даже дозиметрировать. На что японские и французские сейсмологи-геофизики отказались составлять акт и признать происшедшее землетрясением, вызванным природными явлениями, поскольку до них дошли слухи, что уже с лета 1988 года на севере Армении планировалось испытание какого-то секретного подземного оружия. Для этого в республике побывал даже министр обороны Язов с группой военных специалистов и высших офицеров министерства обороны. Жители этих мест наблюдали, как в августе 1988 года в спешном порядке из полигонов в районах Спитака, Кировакана была вывезена вся военная техника: ракетные установки, танки, самоходные орудия. В сентябре 1988 года в Армении побывал Заместитель Председателя Совета министров СССР Щербина, занимавшийся вопросами испытаний ядерного оружия и военного строительства. В октябре 1988 года в Армении снова появился Язов, где лично проинспектировал передислокацию военной техники, демонтаж стационарных ракет и мобильных ракетных установок за пределы Армении. Что скрывалось за этими посещениями и перемещениями? Никто ничего не знал. Но люди чувствовали что-то опасное и непредвиденное, особенно азербайджанцы, видя активность армянских националистов. Чтобы не быть подвергнутыми нападению, опасаясь за свои жизни и жизнь близких людей, азербайджанцы вынуждены были покидать свои сёла, спасаясь таким образом от массовых погромов и зверских убийств, особенно в северных районах республики, где они могли стать жертвами геноцида.

«Чувствовали» это и турецкие специалисты, работающие на правом берегу реки Арпа близ Ленинакана, покинув утром 7 декабря всю территорию Армении.

Было ли это совпадение или что-то другое, говорить сложно. Но уже в начале ноября 1988 года по Еревану поползли слухи о том, что «Армению ожидает страшное испытание» (слову «испытание» придавалось не прямое, а переносное значение, как наказание свыше за те погромы, что учинили армянские националисты в отношении азербайджанцев, проживающих веками на территории Армении).

Армянских националистов эти слухи не остановили: в ночь с 25 на 26 ноября они совершили вооружённое нападение на несколько сёл, где зверски были убиты и сожжены сотни людей. Спасшееся население этих сёл в снежные и холодные дни вынуждены были прятаться в горах и лесах, добираясь по ночам до границы Азербайджана. 28 ноября 1988 года в Спитакском районе также были совершены нападения на азербайджанцев. Десятки человек были жестоко убиты, сотни – тяжело ранены. И эта резня продолжалась вплоть до Спитакского землетрясения. Но самое страшное преступление в Спитакском районе было совершено армянскими националистами над детьми в возрасте от пяти до двенадцати лет, которых заживо замуровали в трубе длиной двадцать метров и диаметром полтора метра. Десятки азербайджанских детей были похищены и увезены в неизвестном направлении, и что с ними стало – никто не знает.

Это лишь небольшая часть фактов чудовищных зверств армянских националистов против азербайджанского населения. Так что выселялись азербайджанцы из района Спитака вовсе не «по коварному замыслу КГБ, чтобы испытать там какое-то секретное оружие», а спасаясь от самого настоящего геноцида. Хотя, конечно, многие армяне верили во все эти мифы значительно больше, чем в нечто более логичное. К примеру, почему, обвиняя СССР, армяне, будучи вроде бы «верующими христианами», исключили другую гипотезу, которая с точки зрения христианства более логична: природная катастрофа часто посылается Богом как наказание за запредельные человеческие грехи и преступления. Факт же такого преступления в районе Спитака был зафиксирован, и вряд ли с ним поспоришь.

Возможно и то, что в условиях «холодной войны» миф об «искусственном» Спитакском землетрясении был сочинён «доброжелателями» СССР, упав на «благодатную почву» армянского населения, придерживающегося националистического сознания.

Во всяком случае выяснить истинную правду о землетрясении так и не удалось. Кому-то это было не нужно, а может, и не выгодно. Вылетевший для этой цели 15 декабря из Ленинакана военный самолёт с двадцатью специалистами-геофизиками разбился вместе с экипажем в Баку. Причины катастрофы так и не выяснили, а может, и не захотели выяснять, кто знает. Больше эту тему старались не трогать.

«Роковые силы природы, – писала газета «Правда» в эти дни, – унесли тысячи человеческих жизней, десятки тысяч человек ранены и находятся в зоне бедствия… Такой силы землетрясения не зафиксировано ранее не только в Закавказье, но и в других частях света». Писать что-либо о национальном вопросе ни «Правда», ни другие средства массовой информации не спешили.

И, видимо, по одной простой причине: марксистская теория свела национальную тему к социальному вопросу, а в действительности он имел своё собственное, более глубокое содержание, связанное с языком, культурой, традициями. Но национальная тема всячески игнорировалось марксистской наукой на всём протяжении развития страны, что было, конечно, большой и катастрофической ошибкой. К слову сказать, в ЦК КПСС было много отделов по направлениям общественной, политической, экономической и социальной жизни, а национального отдела не было (и это в многонациональной стране!) – его создали только при Горбачёве, когда заниматься этим было уже поздно. Это говорит не о степени упущения важности вопроса, а о степени невежества этих людей и нижайшем профессиональном уровне, на котором решались национальные проблемы.

В последние дни уходящего года многие газеты писали не только о трагедии в Армении, но и о многом другом, например, газета «Правда» писала о призывах покупать акции. Жители страны, плохо понимая эту новоявленную «кухню», с радостью скупали появившиеся ценные бумаги – так, на всякий случай, не зная, что с ними делать, кому продать (акции некоторых предприятий продать было уже невозможно, так как часть предприятий уже обанкротились).

Активным инициатором и игроком в этом деле выступил Сбербанк, рекламируя и продавая различные акции через свои отделения, вызывая тем самым живой интерес у населения страны, вступившего на «порог» новых экономических отношений. Растущие как грибы по всей стране акционерные общества гарантировали, как минимум, каждому владельцу ежегодный процент по акциям. «Хорошее дело затеяли! – говорили многие, не скрывая своих чувств. – Жаль только, поздновато взялись. Вот если бы на десяток лет пораньше».

В «Литературной газете» была опубликована статья Н. Семёновой «Распродажа»: «Не меньший урон был нанесён нашему культурному богатству распродажей за границу высших национальных ценностей – полотен величайших художников мира, хранившихся в советских музеях. Ради сравнительно ничтожных поступлений валюты в конце 20-х – начале 30-х годов по дешёвке были проданы картины Рембрандта, Рубенса, Рафаэля, Тициана, Боттичелли и других гениев, являющиеся вершинами мирового искусства, шедевры коллекции Музея нового западного искусства (работы Ван Гога, Сезанна, Пикассо, Дега), а сам музей был закрыт, поскольку его собрание считалось “идеологически невыдержанным”.

Та же участь постигла и многие ранее национализированные церковные ценности – старопечатные и рукописные книги, иконы, ювелирные изделия. Ушло за границу и большое число непревзойдённых работ ювелира Карла Фаберже».

Несмотря на дефицит товаров, писалось в той же «Правде», внешнеэкономические организации рапортуют о миллиардных тратах по импорту. Только в 1998 году потрачено на приобретение товаров народного потребления семнадцать целых и семь десятых миллиарда инвалютных рублей. КНК СССР (комитет народного контроля) вместе с местными органами после этого «рапорта» пришёл к неутешительным выводам: «Руководство Министерства внешних экономических связей СССР, Министерства торговли СССР, Госагропрома СССР покупают за валюту некачественные товары зарубежных фирм. Живое дело не только губится, – отмечается сотрудниками КНК, – но и бесплодно тонет в бюрократической волоките. Получается так, что половина товаров оказывается бракованной. В основном это касается швейных изделий и обуви. Кроме того, двадцать процентов купленных за границей товаров и вовсе не доходят до потребителя. К примеру, на теплоходах “Тула” и “Краснодар” из-за трещины в обшивке было испорчено около трёх тысяч тонн сахара, а шестьсот тонн попросту растворилось в воде, которую пришлось выкачать за борт, тем самым подсластив солёное море. И такое варварство повсеместно. Почти каждый рейс с какао-бобами в Таллиннском порту оказывается “подмоченным”. За 1988 год было испорчено и уценено почти двести тысяч тонн этой дорогостоящей продукции. За последние полгода при разгрузке судов только в Ленинградском порту не досчитались четырнадцати тысяч тонн грузов. Куда они подевались – никто не знает. Капитаны только пожимают плечами, оправдываясь тем, что их дело – перевозить, а не взвешивать грузы при приёмке. Не меньше потерь и на железной дороге. Были случаи, когда терялись не только вагоны, но и целые составы с промышленными товарами и импортным оборудованием, нанося ущерб в сотни миллионов рублей.

Одним словом, – делают заключение сотрудники КНК СССР, – крайних найти невозможно. Высокая степень монополизации экономики, ведомственная разобщённость, бесхозяйственность, отсутствие в стране надёжного экономического механизма управления ведут страну не только к огромным потерям, но и к катастрофе».

Чтобы разобраться во всём этом и понять, почему это происходило, достаточно знать, что в стране уже многие десятилетия превалировала высокая степень монополизации, все министерства были ключевыми отраслями, на которые были завязаны не только благосостояние людей и регионов, но и работа смежников, поступление в бюджет. Более того, министры всячески отстаивали свою точку зрения, мотивируя важностью действующих связей их предприятий с мировыми рынками. В этом содержался весь смысл, ибо в центре политики всегда лежит экономика. Вот почему идти на конфликт с министрами члены Политбюро не только боялись, но и не имели права. Конечно, при определённых обстоятельствах власть могла поменять министра, но она ни при каких условиях не могла игнорировать министерства.

После всего этого невольно задаёшься вопросом: почему люди, причём разных национальностей, стремятся найти под крылом таких горе-правителей, как Горбачёв, утешение и спасение, от которого не утешиться и не спастись во все времена, ибо там нет ничего чистого, справедливого и святого, а есть обман, безверие и духовная смерть? Почему люди бросаются в объятия этих людей, отдаляясь от своей культуры, от Бога, где можно найти не только утешение, но и радость созидания, прощения, духовной чистоты? Ведь то, что искрится от Него, даже копеечная свечка, мириадами освещает душу человека, поднимая его до небес. И это не просто слова – это жемчужины, копившиеся веками и доставшиеся людям не только для радости общения, раскаяния, прощения, вечного искания, но и для обыденной, жизненной любви, без которой мы просто трухлявые пни. И наконец, почему люди отказываются от благодатной энергии, а жаждут лжи, хитрости, ненависти, вражды, слабоумия тех, кто зовёт их в неизвестность, чтобы погубить?

Конечно, ответить на все эти вопросы сложно, поскольку «прямого» ответа на них может и вовсе не существовать, ну разве лишь кроме одной точки зрения, которая будет предлагать не готовые решения, а их поиски. И сводится она порой к одному: временами человеку легче понять того, кто разговаривает с ним на его простом языке понятными словами. К примеру, слово «революция» ещё со школьных лет для него значительно понятнее и ближе, потому что она предполагает свободу действий…

Участвуя в революции, массы не только высвобождают свою энергию, но и на что-то надеются. Слово «совесть» и другие слова, основанные на моральной системе ценностей личности, способной критически оценивать свои поступки, мысли и желания, им менее понятны. Можно даже сказать, что они им чужды в этот момент.

«Революция», о которой говорит Горбачёв и его «команда», призывает народы СССР отказаться не только от своих признанных истин, знаков собственного предназначения, но и от сознания собственного пути, всей системы ценностей, что они приобрели в определённый исторический период, формируя в людях ответственность, верность долгу, умение ощущать красоту, то есть всё то, что наполняет жизнь определённым смыслом.

Вместо этого они призывают к тому, чтобы мы приняли западные «ценности», отказавшись тем самым от самих себя, от того, что мы русские. Добавить к этому что-то ещё очень сложно, разве что одно: чтобы такое говорить народу, нации, руководителю страны нужно обладать не только желанием покрасоваться, но и большой самовлюблённостью, глупой ребячливостью. Его мысли заставляют ломать голову: что же он делает со страной и народом? Как уберечься от всего этого? И наконец, сможем ли мы в ближайшем будущем, наполняя жизнь смутной и неясной догадкой, найти спасение во «власти тьмы»?

Эти и другие вопросы «о смысле жизни» заставляли задуматься не только Егора Сомова, но и многих других людей, переживающих за то, что происходит в стране, пытающихся выбраться не только физически, но и мысленно из-под обломков и завалов революционных преобразований, что повергли страну в хаос, страдания и нищету.

Все начали понемногу понимать, что доктрина Горбачёва, совмещавшая в себе ложь и правду, терпит поражение. Самосознание народа, на которое так надеялся Горбачёв, проявлено не было, напротив, оно «потащило» перестройку в другую сторону – сторону западных ценностей. И хотя к цели ведёт много путей, этот «путь» стал для советского народа, как было видно, новым историческим испытанием.