Поиск: начало. Китеж

– Женя? – Бехтерев дозвонился до Шмелёва. – Женя, нам с тобой надо увидеться. Обязательно. Да, срочно. Помнишь нашу экспедицию по Китежу? Я тебе должен показать кое-что.

Профессор некоторое время молчал, не перебивая друга.

– А раньше никак? Ты же горел этой идеей. Да. Да, теперь я уверен, теперь нам есть куда двигаться. И ты будешь уверен.

Судя по всему, услышанное не слишком обрадовало профессора, однако он не терял надежды.

– Ну хорошо, давай в среду. Да, в любое… Нет, подожди. Давай с обеда, я утром в больнице буду. Виноградова. Нет, не переживай, возраст просто. Ну и договорились, спасибо! Супруге привет, до среды!

Закончив звонок, профессор дотянулся до принтера, выдернул чистый лист бумаги и принялся что-то быстро писать, время от времени бросая взгляд на экран компьютера.

Вспоминая те две экспедиции в псковские дебри, Бехтерев невольно поморщился. Слишком многое тогда шло не так, не по плану, как будто сама судьба была против. Неурядицы сопровождали чуть ли не каждый день их исследований.

Всё началось с одного из рабочих. Буквально в первый же день один из неофициально нанятых гостей из не такой уж далёкой южной страны оступился в лесу, сломав металлоискатель. И ладно бы просто сломал, но при этом он умудрился разрезать себе ногу, задев одну из крупных вен. Бедолага истёк бы кровью, распори он артерию, но тогда всё, к счастью, обошлось – рабочему оказали первую помощь и немедленно отправили к ближайшему врачу, а дальнейшая его судьба осталась неизвестной. Впрочем, у экспедиции хватало своих забот.

Затем один из припаркованных фургонов с аппаратурой съехал в озеро, причём водитель уверял, что автомобиль стоял на ручнике. Бехтерев тогда был увлечён изучением окрестностей, ему было не до таких мелочей. К тому же постоянные дожди на протяжении недели слегка мешали выполнять свою работу, да и озверевшие комары, казалось, слетелись к археологам со всей области. Все участники раскопок пребывали в не самом лучшем расположении духа, причём к мероприятию с невиданным скепсисом относились даже научные сотрудники – ну не верил ни один из светлых умов в успешность затеянной авантюры посреди соснового леса.

В конце сезона, когда усталость сменилась ликованием от найденных развалин, случилось очередное происшествие. Коллеге Шмелёва, доценту из МГУ, раздробило ногу упавшим каменным блоком во время обследования одного из фундаментов. Тогда тоже никто не смог понять, как это произошло, кладка выглядела крепкой, и по ней неоднократно успели пройтись чуть ли не всем составом экспедиции.

Второй сезон выдался ещё менее удачным.

В одну из ночей, когда большая часть лагеря неторопливо отходила ко сну, начался уже привычный затяжной дождь. В палатке было тепло, сухо и даже как-то уютно, по радио негромко играло что-то из Анны Герман, пара ярких ламп освещала внутреннее убранство, включавшее две раскладушки, складные стулья, доску на ножках наподобие школьной и длинный пластиковый рабочий стол. Бехтерев варил кофе на небольшой газовой плитке, время от времени отвлекаясь на недельный отчёт в лэптопе. На экране второго ноутбука крутилось слайд-шоу из фотографий и сканов всякого разного, что имело отношение к теме экспедиции.

Радио заглушил нарастающий на улице мат Шмелёва. Молния в палатке разъехалась, в дверном проёме показалась блестевшая от дождя голова Жени.

– Саша, беда. Алимов погиб.

Бехтерев непонимающе смотрел на друга.

– Пойдём, твоя помощь нужна.

За спиной у профессора зашипело, прекрасный кофейный аромат за секунду сменился гарью.

Трясущимися руками Бехтерев набросил дождевик, обул резиновые сапоги – те заскрипели под босыми ногами, и выбрался под проливной дождь.

Алимов, бригадир, лишь час назад докладывал им со Шмелёвым, что сломавшийся генератор всё же удалось починить в полевых условиях. Радовались все, потому как генераторов было всего два, и этого только-только хватало на нужды экспедиции. Зато теперь можно было выдохнуть спокойно.

Не увязывались в голове у профессора жизнерадостный вид вечно что-то жующего Алимова и новость, которую принёс Шмелёв. Профессор поспешил вслед за другом, то и дело спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой земле.

Недалеко от края раскопок собрался чуть ли не весь лагерь. Подойдя ближе к гомонящей толпе, профессора пробрало до мурашек: Алимов висел. Болтался метрах в пяти над землёй, подвешенный за шею к нижней ветви стройной сосны. Голова наклонилась вниз и вбок, фонари освещали покачивающееся тело, из-за чего было видно жуткие глаза, направленные на собравшуюся толпу.

Они тогда вызвали полицию, благо спутниковая связь работала исправно. Бехтерев помнил, что раскопки пришлось на несколько дней остановить. Да и вопросов было множество. Например, как достаточно грузный Алимов умудрился залезть на такую высоту по мокрой и ровной сосне? Почему на одежде и на руках не осталось следов? Почему никто не заметил никаких перемен в его поведении? В конце концов, почему за то время, пока… пока всё это происходило, никто ничего не заметил и не поднял тревогу, ведь дерево стояло буквально по дороге в туалет. Как бы то ни было, полиция покрутилась несколько дней в лагере, но, ничего не добившись, закрыла дело, списав всё на суицид.

Это был конец мая. А второй случай произошёл в самом начале сентября.

Ранним утром к ним в палатку вломился уже новый бригадир, известив о скоропостижной кончине одного из молодых аспирантов. Снова все собрались возле одного из деревьев, но на этот раз картина, представшая взору Бехтерева, была более удручающей.

Аспирант был сломан. Руки, ноги, голова – всё было цело, но вот тело… Тело как будто с размаху вдавили в ствол дерева то ли бревном, то ли ещё непонятно чем. И снова ни звука, ни следа – ничего. И это уже на суицид не спишешь.

Мало того, что раскопки не принесли ровным счётом никакого результата, так ещё и следствие растянулось почти на полгода. Но, как и прежде, безрезультатно – ну не было в лагере археологов ничего, что или чем такое можно было бы сотворить с человеком.

Профессор вынырнул из нахлынувших воспоминаний и вздохнул, поёжившись. Прямо-таки злой рок какой-то. Будто они гробницу фараона взломать пытались. Или снимали очередную экранизацию Мастера и Маргариты – там, говорят, тоже не всё гладко шло.

Вячеслав Седов. 22 июля, вечер. Псков

Вчерашний день прошёл сонно и совершенно типично для понедельника. Большую часть дня я, вместо того, чтобы работать, изучал системы видеонаблюдения. Ближе к вечеру я пришел к выводу, что штука, несомненно, хорошая, но шибко дорогая. Да и чем мне это в нынешних условиях поможет, я слабо представлял. Тем не менее, продолжал вникать и разбираться, с одной стороны – на будущее, с другой – ну не собраться мне было, не сесть за работу. После увиденного ночью я долго не мог заснуть, лежал, глядя то в потолок, то в стену перед собой, и прислушивался. Сон пришёл только под утро, когда уже начало светать.

Зато сегодня с самого утра мне позвонил Москалёв и предложил приехать к нему в университет. Мы договорились на вечер, и теперь я стоял в огромном холле, подпирая одну из мраморных колонн и ожидая, пока доцент спустится, чтобы провести меня через охрану.

Москалёв показался примерно через минуту, в неизменной водолазке и пиджаке. Поправил очки, быстро прошёл к посту охраны и махнул мне рукой, мол, давай, иди через рамку металлоискателя. Не теряя времени, я послушно потопал ему навстречу.

По широкой мраморной лестнице мы молча и почти бегом поднялись на второй этаж, попетляли по коридорам и, наконец, упёрлись в металлическую дверь. Москалёв явно торопился, быстро отпер её ключом, пропустив меня вперёд в небольшой проходной кабинет. Внутри была ещё одна приоткрытая дверь, за которой виднелись какие-то столы, пожелтевшие бумаги, пластиковые контейнеры и что-то ещё, но я не успел рассмотреть всё как следует. Доцент жестом показал мне на стул перед небольшим обшарпанным столом, а сам уселся напротив.

– Слава, это подлинник.

– И Вам добрый вечер, Павел Георгиевич.

Москалёв полез во внутренний карман пиджака, вытащил сложенный лист бумаги, развернул его и молча протянул мне.

– Мы теперь записками общаться будем? Юстас Алексу?

Судя по взгляду доцента, он уже готов был носом меня тыкать в распечатку. Я решил не испытывать судьбу. Быстро пробежав глазами по листку, я поднял взгляд на доцента.

– Павел Георгиевич?

– Понимаете, что это значит?

– Понимаю, что верю всему здесь написанному. Но я бы от Ваших комментариев не отказался.

После произошедшего в ночь на понедельник я был уже готов поверить и в затерянный древнерусский город, и в инопланетян, и в приведений с домовыми, поэтому просто внимал излагаемому Москалёвым.

По всему выходило, что в тринадцатом веке град существовал. Упоминалось о нём достаточно странно, мне дважды встретилось словосочетание «Китеж до Вечного Блага». А ещё подтвердилось то, о чём мы говорили тогда дома у Павла Георгиевича: ключ, если можно так его назвать, к Китежу был в Ладоге. Старой, разумеется, не Новой.

– Слава, собирайтесь.

– Павел Георгиевич, – удивление вылезло у меня само собой. – Я немного не понимаю, к чему Вы ведёте, судя по всему.

– К тому, что нам с вами необходимо отыскать Китеж.

Я отодвинул стул, поднялся и подошёл к узкому окну. Внизу расположился университетский сквер, сейчас полный людей. Люди гуляли, люди шли с работы, люди шли по делам, люди сидели на скамейках. Чуть дальше, за сквером, по дороге двигались машины, тоже спеша куда-то по своим делам, отчаянно сигналя и пытаясь пробиться через пробку из-за аварии – маленький красный хэтчбек догнал фургон. Солнце ещё высоко стояло над городом, стая птиц, меняя форму в воздухе, пролетела над старыми пятиэтажками, спасаясь от преследовавшего их квадрокоптера и растворилась в деревьях парка вдали. Куда-то неслась скорая, а по скверу прямо под окнами неспешно поползла уборочная машина, сверкая оранжевой краской и громко шурша огромными круглыми щётками. Обычная человеческая жизнь, рутина, повседневность. Вечное благо, говорите? Ну-ну. Я повернулся к доценту.

– Излагайте.

– Едем в Старую Ладогу. Вернее, даже не в саму Ладогу, нам нужен Никольский монастырь. Судя по всему, камень Рюрика находится именно там, он даст нам указание на местоположение объекта нашего интереса.

Москалёв заметно оживился, глаза блестели, голос и жестикуляция выдавали в пожилом доценте поглотивший его юношеский авантюризм.

– Находим, а дальше что? Если исходить из Владимирской летописи, Китеж спрятан под Нижним Новгородом. Мы нашли табличку в Псковской области, она ведёт нас на Ладогу. Допустим, там мы сможем найти ещё что-то. И это что-то направит нас ещё куда-то, а потом ещё и ещё. А в итоге выяснится, что цель наша вообще где-то за океаном. Или на полюсе. Или посреди Байкала. Так и будем мотаться чёрт-те куда?