Засечье. Начало…

– Ага, я сейчас.

Прошка ушмыгнул за дверь, а Голомысл сел на лавку и задумался. Тугорь тоже из засечной сотни. Но в том походе его не было – не взяли его, животом маялся. А как сотня ушла, сразу выздоровел. Раньше не до того было да забылось многое. А сейчас всплыло то утро перед глазами. Тугорь ведь даже проводить не вышел. Вот незадача! Теперь все по-другому видится, по-другому и как-то подленько. Надо Нехряпу еще порасспрашивать. Хоть и старый он, а на память не жалуется. Ведь когда они уходили, он тоже оставался – медведь помял – еле выжил. Да и старше-то он их был лет на 10—12. Надо зайти к нему, с Соболихой поговорить и с Росотой – он вздохнул – Росота – они с Сипачом перед ней перья распускали, хвалились. А она неожиданно ушла к немому – подмастерью кузнеца Буки. Вот и жизнь повернулась. И не стало у них разногласий. Так и поехали: стремя в стремя. То-то вся сотня удивилась. А они весь поход вместе. Вместе их и привезли. Эх, побратим, оставил меня одного. Вдвоем мы бы этого Тугоря раскрутили мигом. Росота – уже отболело, уже заросло. Да и у нее с Немым семеро по лавкам, как только в избушке помещаются. Поговорить надо и с Немым. Помню, ведь как он Росоту в круг выпихивал, когда дед Никей умер. Иного Голову выбирали. Так она, краснея, о Голомысле говорила. А Немой все кивал головой, подтверждая ее слова. Голомысл сначала отказывался, о под давлением селян согласился. И только сейчас вспомнил, как на него взглянул Тугорь – ведь он тоже хотел стать головой. Вот и пересеклись. А ведь и правда, Тугорь тоже и за Росотой бегал, богатством хвалился. И в Головы попер, как хороший хозяин. На фоне других это не трудно, если общественные дела, как попало, делать. А десятник Гром однажды поднял десяток и потихоньку к костру дозора подобрались. А Тугорь с увлечением плел корзинку. Одна готовая на заводной лошади была привязана. А мы удивлялись, когда успевает. А оно вон как. Дааа, Гром отличный был десятник – заботливый, внимательный, даже к пустякам. Перед походом подошел к ним и, чуть улыбаясь, спросил:

– Разобрались с Росотой-то, проблем не будет? – и глядя на их смущенные лица, уже серьезно кивнул. – Я рад, ребята.

Голомысл вздохнул: эка я разворошил память. Пойду на речку, где раньше с Сипачом сидели. Там думается лучше. Да как-то спокойнее становится, глядя на текущую воду. Да и заплывалы проверю. Наверное, дней 10 не смотрел. Заплывалы еще Сипач плел – они были неказистыми, но рыба в них попадалась неплохо. Вот и теперь с трех заплывал – полпуда рыбы. Для одного много, подумал он – А, по дороге раздам лишнее. Не первый раз

Засечье не голодало, но как-то все съежилось, обветшало. Ведь столько крепких рабочих рук ушло в сотне. И – не вернулось. А пока окрепла смена, пока вошли в силу молодые – вся тяжесть забот навалилась на плечи вдов и пацанов. Даже 4-летние мальчишки трудились. Тяжко им было. Ох, тяжко. Особенно первые годы. От голоа спаслись, но на ремонт не хватало сил, времени и умения. Кузнец Бука только третий год, как вернулся из Городца, где был в ученичестве у Меркула-Занозы – язвительного, крикливого, но, тем не менее, умелого кузнеца, добротно обучавшего своих учеников непростому делу – повелевать металлом. Засечью еще повезло, что Бука вернулся, что в Засечье оставалась его любовь и радость – Рада. А то ведь все в основном старались остаться в кузнечной слободе Городца: либо подмастерьями, либо свое дело заводили. А еще Засечью повезло, что вернулся Сипач. Исподволь, незаметно, но круто повлиявший на жизнь села. С его подачи стали объединять вдовьи наделы. Стал единым покос. Единая жатва. Свои остались огороды и скотина.

А когда Сипачу ставили это в заслугу. Он только улыбался и говорил: «Что только с пьяну не натворишь! Аж самому интересно!». Не убили тебя, побратим, люди. А убила тебя старая рана. Испугался ты не лихих людей, а того, что осталось недоделано, не донесено до селян.

Так, размышляя, Голомысл подходил к своему двору. И остановился, услышав голоса баб. Звал-то он одну Паучиху, о Тугоре поговорить. А тут, никак, полсела собралось. Выйдя из зарослей крапивы и лопухов, он остановился, глядя на суету. Пацаны, во вглаве с Пршкой, споро складывали поленницу дров под навесом. Немой с Росотой пилили бревна на чурбаки. Бука и Всерод кололи чурбаки. А быба под руководством Паучихи наводили в избе порядок: развешивали немудренные пожитки на просушку. Оболиха и Ласка хлопотали у очага, что-то готовя в походном котле на всех разом.

– А вот и хозяин, – Родоня подмигнула Паучихе. А та мигом подхватила:

– Пригласил в гости, а сам сбежал. Хорошо, хоть гости сами о себе позаботились. А то хоть разбегайся. Ну что насупился, как мышь на крупу? Не боись, бить не будем. – И подскочив к нему, широко разводя руками, продолжила – Вот ведь как получается, когда хозяин нас стесняется. Ой, прости, Голова, ты даже рыбы наловил, чтобы нас угостить. Оболиха, давай, принимай добычу и в котел. Ох, и погуляем.

Голомысл смотрел-смотрел на окружавшие его улыбчивые и какие-то родные лица. И неожиданно для всех низко поклонился и также шутливо ответил:

– Добро пожаловать, гости дорогие. Пряников и пирогов нету, зато крапивы на закуску – полно!

А Родоня зачастила, продолжая шутливый разговор:

– А мы сами сдобные да румяные, как пироги. А мы бабы вдовые, озорные да бедовые. Так что, берегись, – с этими словами под хохот подруг она облила из бадейки Голомысла. Он только охнул от неожиданности. А дальше его крутили, вертели, переодевали в сухую рубаху, даже причесали. И он бес сил опустился на порог избы, долго смотрел на разгулявшихся баб и вдруг спросил, даже попросил:

– А как зовут-то вас, бабоньки. А то мы все по кличкам, как скотину какую-то кликаем, а имена и забылись, а?

Враз затихли, даже испуганно поглядели на него. Потом, когда дошло, то запунцовели щеки, затуманились глаза. И самая бойкая Паучиха робко сказала:

– Я Вербена.

И шквал имен со всех сторон. Все, как бы, вновь знакомимлись:

– Неждана, Любава, Зоряна, Светлана, Ульяна, Липа, опять Любава, Росота, Беляна.

И тут всех удивил Бука, кузнец Подкова:

– А я Тима, Тимоша я, – и просветлевшим взглядом, окинув притихших баб и сказал:

– За это не грех и выпить.

За что, за это, не пояснил, но все поняли. Догадались, что хотел сказать немногословный Тимоша. По-другому назвать его язык не пворачивался. А он продолжил:

– Вербена, тебя что – уши заложило? Накрывайте на стол, а мы с мужиками сейчас скамьи принесем. Прохор, где твоя дудка? Играй сбор! По-новой знакомиться будем, а то совсем закисли.

И понеслось, завертелось. И все с шутками, легко, непринужденно. А бабы вдруг разбежались. Только Паучиха – Тьфу ты – Вербена командовать осталась, что и куда поставить.

– Прихорашиваться побежали, – с видом знатока 10-летний Данко утверждающе махнул рукой

– Ага, красоту наводить, – авторитетно поддержал его Прошка. И заиграл на дудке что-то веселое, переливчатое, звонкое.

Собирались недолго. И. хотя, все остались в той же одежде, лишь некоторые бабы платочки другие накинули – преобразились, похорошели. Праздник удался. Несвоевременны, но, тем не менее, искренний и веселый. И песни пели, и плясали. Да так, что весь двор вытоптали. Стемнело. Усталые, но довольные сельчане расходиться не хотели. Сначала сидели молча, глядя на костер и дуая каждый о своем. Но неспешно завязался разговор про житье-бытье. Про то, что урожай обещал быть богатым, где стога сена ставить, колодцы почистить, да мало ли у сельчан забот. А когда Устя-тихоня спросила:

– Голова, а ты-то как жить дальше собрался? Или нам нового выбирать придется?

Голомысл был готов и ответил без запинки:

– Все, бабоньки, погоревал я и хватит. Вы мне сегодня душу вернули. Спасибо вам за праздник. За то, что вы есть, спасибо. Я о другом не хотел говорить, а надо. Заметили, что с Верхней Слободы только кузнец, да Вербеня здесь. А остальные где? Сучок-трактирщик, Остап-бирюк, Тугорь, Заброд, Стрый-Выжига, Мчеслав и их семейство. Я не говорю о Полушке – он только-только ходить начал. А Красава его вот-вот родит. Да и мальцов оставить не с кем. Так что вот какая у нас заноза, не хотят они с нами общаться. Кого из них ни посмотри – безбедно живут. А на общие работы косо смотрят, да спустя рукава норовят делать. На дележ-то все собираются и громче всех орут: дай-дай. А за что? Завтра утром всех собрать на луг. Надо этот вопрос уладить. Не хотят, так не хотят. А за вашими спинами нечего прятаться. Вот так-то. А сейчас расходимся. Время позднее. А ты Тимоша и ты Нехряп, останьтесь, поговорить надо. Бабоньки, посуду свою не забудьте, а то я все помыть до утра не успею.

И он с нехряпом и кузнецом пошли в избу – секретничать. Вот там-то другой разговор пошел.

– Не нравится мне мужики, тишина. Это похоже на затишье предгрозовое. Слишком беспечно живем. А дозоры уже который год не высылаем. Нехряп, Семен – ты-то как? Не разучился луки клеить? Или забыл за ненадобностью?

– Да ладно тебе, Голомысл, смеяться. У меня на полотни штук заготовки лежат. За седьмицу успею доделать. Только для кого стараться – у ратников, у всех есть. Поясни?

– Доделывай. И наших певуний будешь обучать. А ты, Тима, наконечники для стрел дюжин 50 готовь. А я с пацанами древки подготовлю и оперения приклею. И будет у нас бабья полусотня.

– Ты смеешься, – встрял Тимоша, – Не бабье дело в сече биться.

– Не бабье, ты прав, Тима. А вот из-за тына стрелы пускать смогут. Хоть и неприцельно, но все помощь. У нас сейчас и 40 ратников не наберется. Так что делать-то, придется девок учить, – Голомысл грустно усмехнулся, – да еще большая часть ратников с Верхней Слободы. А они только на своем дворе герои. ТУгоря возьми – в поход не пошел, в дозоры своего племянника вместо себя посылает. Вот и думай, какой из него ратник. Только долю ратника получать, а как до дела, так в кусты. Ладно, вам все ясно? Давай, по домам. Агафье своей привет передай. Пусть завтра с утра зайдет – холстины много надо будет. Да и пацанов своих с ней пришли. Помогут мне с доспехами разобраться. Ну, пока. Утром на лугу встретимся.

Степенно поклонившись, мужики ушли. А Голомысл все никак не мог заснуть. Глаза закроет, а там Сипач, побратим, с испуганным лицом, пальцем на лес показывает, словно предупреждает. Поворочался-поворочался, все сон не идет. Вышел на порог, тихо, очень тихо. Надел рубаху, накинул перевезь с мечом, нож за голенище – и пошел вокруг тына, сторожко ступая и в неверном свете луны оглядывая подходы к селу. Слишком, подозрительно тихо. Привык он доверять своему внутреннему голосу, который ему кричит: Беда! Беда! Но, обойдя вокруг селения, ничего подозрительного не заметил. Хотя был внимателен. Было пару раз ощущение чужого взгляда, недоброго взгляда. И все. Зайдя в избу, Голомысл вновь улегся и только под утро забылся чутким сном. А едва заголосили первые петухи, он уже одетый вновь пошел вдоль тына, высматривая чужие следы. И нашел: в двух местах частокол был подпилен: толкни-завалится. Оглядевши, пошел в сторону леса. Никаких следов не было. Только холодом обдало, когда углубился в заросли орешника – и увидел там готовый таран и несколько лестниц. Вот и приметы нашлись. Развернулся и на луг, где уже собрался народ – добродушно беспечный после вчерашнего веселья – и ничего не надо.

Только Голова появился на лугу с мечом и грозным выражением лица, что совсем не по настроению сельчан.

– Появился Голова и все испортил, – выкрик Зоряны отозвался смехом и шутками.

Но Голомысл поднял руку и закричал:

– Тревога! Ратникам тревога! Собраться у городецких ворот! Быстро-бстро! И чтобы при оружии были и в доспехе. А вы, бабы, все бочки у дворов водой залейте. И не медлить!

– Ты что? Ума лишился, – заорал Сучок, – какая такая тревога? Где вороги? Где? О чем это ты говоришь?

– Некогда мне объсянять, я лучше покажу. Так что бегом собираться, а бабы за водой. – и он отправился к воротам. ЗА ним увязались пацаны. И по дороге Голомысл попросил ребят:

– Откройте оружный сарай да все оттуда на двор вытащите, а то складывать надо отдельно: щиты, копья, шлемы – все отдельно. Все поняли? Вот ключ, Прохор, держи. ДА не балуйте там, некогда. – и, улыбнувшись, добавил – вы ж наша смена. И я вам доверяю.

Все сделаем, как сказал. Айда, ребята!, – Прошка, гордый доверием, побежал. А потом перешел на спокойный шаг и стал как бы взрослее.

У городецких ворот ратники собирались долго. Битый час присидел Голомысл на пеньке, пока не появились последние. Оглядев разношерстное воинство, он со вздохом попросил:

– Мечи покажите. Остальное я и так вижу – ржавью покрылось. У одного Семена-Нехряпа все блестит. А остальные забыли, что за доспехами ухаживтьа надо, иначе подведет он. Да и мечи точить да чистить до утра хватит. Становись в походный строй, пойдем вокруг тына. Смотреть всем внимаельно. А вперед наши охотники – Мчеслав да Михей подут – следы высматривать, пока не затоптали.

И странное дело, мужики подтянулись и без пререканий зашагали, зорко оглядываясь вокруг. Но все равно первый подпил тына они не заметили.

– Стойте, – Голомысл скомандовал. – Смотрите, что я поктру обнаружил. 3 бревна подпилены. Токлни-завалится. Любой мужик пролезет. Видите.

– Видим, Голова, видим. – толстый Сучок тревожно поглядел на подпил, – Толкни посильнее – завалится. Зря бы молодым обход делать доверили. Зря. Что-то еще, Голова, показывай. Уж извини нас, бестолковых, успокоились, расслабились. А зря…