ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

– В чем?

– Вообще.

– Про бред, обман или развод?

– Это одно… Одна цепь, – уточнил Федя и наконец остановился.

Повертел в руках очередное полено и бросил его в общую кучу. Сел на одно из кресел-пней, расставленных вокруг костра, и нервно бросил, как приказал:

– Сядь.

Даня послушалась. Они расположились почти напротив. Костер был еще мал и не мог скрыть их друг от друга. С минуту оба молчали в ожидании первой подачи.

– Мы год с лишним обдумывали переезд сюда, – прервал наконец Федя затянувшееся молчание. – Еще полгода все утрясалось. И там, и здесь. Неужели ты думаешь, что оборвать все можно в один момент? Просто сказав, что «нам надо»?

– Но ты же не против?

– Мы не одни. Что ты скажешь им? Что мама и папа обманывали себя и их десять лет? А теперь одумались?

– Дальше обманывать?

– Это дело не одного дня.

– Хорошо. Но надо же запустить процесс.

– Считай, что он запущен…

Дальше почти час шли цифры. Стоимость активов и объем доходов, выручка от возможной продажи основного капитала и скота, транспортные расходы, траты правового и административного порядков и т. д. Оба как-то незаметно превратились из успешных фермеров в прагматичных финансистов, перестав быть людьми, став цифрами и формулами.

Даня и Федя разложили человеческие отношения на колонки цифр, графики, таблицы, что тут же чертили на принесенной из дома бумаге, за которой второпях сбегал Федя. Детали этих записей, частично сохранившихся, позже ужаснули обоих. Случайно на эти записи наткнулся и Герман и, поняв, что видит, ужаснулся не менее, если не более, – читаемое им никак не вписывалось в образ счастливой, лишенной какой-либо тени разногласий семьи. Ведь даже детей к исходу часа Федя и Даня уложили в расходную часть, сойдясь на принципе 50/50, – до переезда они примерно одинаково зарабатывали. Не вызывал споров и принцип их раздела: мальчик к мальчику, девочка к девочке. То есть Герман с Федей, Валя с Даней. За какой-то час два натренированных сознания все просчитали и расписали. Но была деталь, которая выбивалась из обозначенной схемы.

Мелкий. С кем он? Как он? Ведь он не переезжал из Москвы, как остальные члены его семьи. Он появился здесь и не видел иного. Редкие выезды к врачам, учитывая его возраст и строгий маршрут перемещения, не в счет. Мелкий – неотъемлемая часть Полигона. И все же при разделе он должен остаться с кем-то из родителей и на каких-то условиях. А он один. Он человек. Он не делится…

Слаженная командная работа в этот момент была прервана проплывавшими мимо Евой и Виталием. Чужаки на озере были редкостью. И Даня с Федей по-хозяйски осмотрели приезжих, кивнув в ответ на их приветствие: оба молча помахали супругам руками. Федя отметил роскошный японский мотор и лодку, а Даня – укладку Евы. Еще свежа. Приехали сегодня. Завтра такого порядка на голове уже не будет. Если останутся здесь, конечно.

Проводив приезжих взглядом, новоиспеченные финансисты вернулись к детали, которая все портила в их не имеющих изъянов расчетах, но не прошло и часа, как они снова вынуждены были прерваться. Дети пригнали скот с вечернего выпаса. Молодняк пока нельзя было оставлять на ночь на южной стоянке – не позволяли еще прохладные майские ночи. Пришлось прерваться на дойку и ужин, хаотично пряча исчерченные листы в одежде, а взволнованные взгляды – за стандартными улыбками.

Пока Даня с Валей доили коз и овец, Федя с Германом доложили костер и приготовили ужин. Ужин на веранде прошел обычно. Никто, даже друг семьи вроде меня, не почувствовал бы, что между взрослыми что-то происходит, что запущен процесс распада внешне единого. После ужина дети остались на веранде, а Федя с Даней под предлогом завершения подготовки к завтрашнему торжеству – и в феврале, и в мае подарки получали все дети – вернулись к расчетам, говоря как можно тише.

Мелкий по-прежнему не вписывался в схему, и выхода из сложившейся ситуации не было видно. Решение так и не было найдено. Возможно, его бы все-таки нашли – не сегодня, так в другой день. Однако на все расчеты наложили вето два в тот момент никак не связанных между собой события. И если решение Евы и Виталия, находившихся к тому времени на юге острова, во многом определило события следующего дня, то весть, принесенная с веранды детьми, прервала размышления Дани и Феди здесь и сейчас.

Ева и Виталий долго выбирали место стоянки. Берег Полигона большей частью был обрывистым, поэтому высадиться было не так-то просто. О месте, хотя бы отдаленно напоминавшем пляж, и речи не шло. В мае в Старцево был еще не купальный сезон. Это можно было понять, едва опустив руку в воду. Десять-двенадцать градусов, не больше. Поэтому ориентировались просто на удобный спуск к воде, красивый пейзаж и отсутствие густого кустарника. Удобная стоянка обнаружилась как раз на южной оконечности, но загоны, выходившие в этом месте к самой воде, поначалу отбили охоту останавливаться здесь. Виталий проплыл чуть дальше на запад, но, памятуя о предупреждении, о котором вдобавок напомнила и Ева (названная тут же «трусихой»), он вскоре развернулся и взял курс на юг. Места лучше действительно не было.

От загонов попахивало, но терпимо. Бурное цветение растительности в это время почти на нет сводило животноводческие «ароматы». Выход к воде был относительно пологим, в дерне были вырублены ступеньки, выложенные камнем. В стороне от загонов, в завершавшейся как раз в этом месте дубовой роще, было достаточно места для временного лагеря.

На берегу Еву и Виталия встретил Мелкий. Он стоял на верхней ступеньке лестницы. Ева встала и помахала ребенку рукой:

– Привет!

Виталий поддержал ее, хоть ребенок и был незнакомым. Мелкий не изменился в лице. Только поднял руку, спрятанную до этого момента за спиной, прицелившись в приезжих. В руке у Мелкого был револьвер. Понятно, пневматический, с шариками вместо пуль. Но копия полицейского кольта была настолько правдоподобна, что на расстоянии ее легко было спутать с боевым оружием. Что и произошло. Приезжие не на шутку перепугались.

Виталий схватился за весло – мотор был уже выключен – и попытался оттолкнуться от берега. Но намерение его не совпало с Евиным, которая, напротив, выпрыгнула из лодки, застыв на нижней, покрытой на сантиметр водой ступени. Виталий в панике гребнул обратно, и лодка ударила носом Еву под колени, сбив ее с ног. Она упала в лодку вверх тормашками. Виталий легко подхватил ее под мышки и усадил на скамью. После чего оба уставились в ужасе на Мелкого, который все это время не опускал ствол.

– Это что такое?! – за спиной Мелкого появился Герман. Одним прыжком он оказался рядом с братом и попытался перехватить пистолет. – Я говорил тебе не направлять оружие на людей? Говорил?!

Мелкий вырвался из рук старшего брата и побежал к спускавшейся Вале. Он спрятался за сестрой, обхватив ее колени руками. Выглянув в сторону Германа, Мелкий обиженно нахмурился.

– Что? – спросила Валя у Германа, погладив Мелкого по голове.

– Вон, – Герман показал на Еву и Виталия, – целился… Забери у него…

– Да ладно, это ж игрушка. Сам подарил… Ты же не будешь больше? – улыбнулась Валя Мелкому.

Тот кивнул в ответ. Правда, видно было, что обещание это гроша ломаного не стоит. Герман недовольно покачал головой и извинился:

– Простите.

– Да ничего, бывает, – отмахнулся Виталий, слегка смущенный тем, что действительно испугался чему-то на глазах Евы, и она это почувствовала.

– Здрасьте. А вы кто? – спросила меж тем Валя. Она тоже, как и Даня, обратила внимание на пусть уже и потрепанную укладку. Впрочем, не только в ней было дело. Эти двое в лодке, очевидно, не местные. Они из того, другого мира. Нельзя было уйти от них так просто.

– Я – Ева.

– А вы?

– Я – Виталий.

– Муж?

– Нет. Я друг… То есть…

Валя скользнула взглядом по руке Виталия, лежавшей на животе Евы, и улыбнулась:

– А! Вы пахарь, – хмыкнула она, не до конца понимая, что говорит.

Слышала как-то от местных. Догадалась, что это может значить. Хотя представления об отношениях мужчин и женщин у нее с Германом были все-таки островитянские. По приходу обычного женского мама доступно объяснила Вале физиологию. Федя в то же примерно время ответил на некоторые вопросы, вдруг возникшие у Германа. Хотя многие из них его, как и любого отца, поставили в тупик. Но вот придумать что-то правдоподобное о разделе общей детской на две ровные части, высокой, пусть и не до самого потолка, перегородкой оказалось не так-то просто. Так надо и всё.

В какой-то степени выручали случки животных и их окоты, которые были обычным для детей зрелищем, – эту сторону жизни стада от них никто не прятал. Но с человеческими отношениями было сложнее – тут нужен был кто-то другой. И собственный опыт. А его не было. С местными общались мало. Да и сколько их было? Раз, два и обчелся. Так что в этом смысле Валя и Герман, можно сказать, задержались в развитии. И, глядя на эту лощенную, красивую, пусть и испугавшуюся игрушечного пистолета пару, Валя чувствовала какую-то непонятную для ребенка тоску, будто что-то проходило мимо нее, что-то очень важное, для чего необходима была обычная жизнь, а не та, которую вели они. Герман, испытывавший схожие ощущения, вывел ее из задумчивости:

– Пойдем, – он был все еще зол на Мелкого.

Вале хотелось еще о чем-то спросить сидящих в лодке, но спорить с братом не стала и согласилась.

– Пойдем. До свиданья.

– До свиданья, – буркнул Герман, косясь на младшего брата, который все еще прятался за сестрой.

Дети ушли. Ева с Виталием проводили их взглядами и захохотали в голос.