ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

– Эх ты, пахарь, игрушки испугался!

– А как ты упала? А? Ноги кверху… Чего на берег-то понесло?

Смеясь, они вытащили на берег палатку и вещи. Виталий привязал лодку, и они, нагруженные багажом, взобрались на верх обрыва. Невольно остановились. Возглас Виталия выразил общее впечатление.

– Ничёси…

С южного кордона весь остров был как на ладони. Дети как раз вместе со Вторым выстроили скот в стройные колонны друг за другом, чтобы без остановок гнать животных к дому. Но гости были удивлены не стадами, а степенью освоенности острова, который с воды выглядел несколько диковато из-за обрывистой береговой линии. Издалека казалось, что усадьба Камневых и хозпостройки – нечто инородное на теле острова. В действительности все было далеко не так.

Расчерченная на загоны и огороды территория, лишь островками сохранившая исходный природный вид, приковывала взгляды, а стада, ведомые детьми и Вторым, только усиливали впечатление. Слаженные действия погонщиков в свое время и на меня произвели впечатление. Особенно эффектно выглядело возвращение стад вечером. Если утром и днем выгон скота был связан с кормлением, и животные подолгу, по часу или два, задерживались в разных загонах, то вечерний гон был безостановочным. Скот потоком прогонялся через все пастбища разделенной надвое колонной.

Впереди шел Герман. При подходе к воротам очередного загона он открывал створки, соединяя их со створками следующего так, что получался огороженный коридор, по которому животные переходили в следующий загон, не уходя и не разбредаясь по лакомым огородам – они размещались между выгонов. В следующем загоне Герман повторял свои действия, а Валя, замыкая колонну, закрывала открытые братом ворота. Тем временем Второй контролировал любые попытки выйти за границу загонов, подгонял отстающих, а главное, не давал свиньям слиться с козами и овцами, четко разделяя колонну на две части. Овцы, будучи ведомыми, всегда шли вплотную за козами. Разделить стада уже на дворе было легко. Свиньи стадностью отличались в меньшей степени и двигались как попало, только поросята не всегда удачно липли к маткам. Наличие второгодков разбивало стадо свиней на микрогруппы. Иногда уходящие вперед, но чаще – отстающие. Уж очень они любили остановиться и покопаться. Собрать всех их воедино мог бы хряк. В этом случае Второму приходилось гнать только его. Все прочие свиньи как по команде выстраивались следом. Но хряка в это время года, как и козла и барана, держали отдельно от общего стада, и Второму приходилось бегать много больше обычного.

Что во всей этой схеме делал Мелкий? Да ничего. Путался под ногами. Однако, проведя как-то с детьми весь день на пастбище, я понял, что суть происходящего он прекрасно понимает и знает, что и когда надо делать. Только сказать об этом не может. Силенок, чтобы открывать и закрывать ворота, у него, конечно, было маловато. Так что пока он только бегал здесь и там, размахивая сохраненным от Германа револьвером.

Второй дополнительно опекал Мелкого. Впрочем, заботился он обо всех детях. Ягнятах, поросятах и козлятах. Герман и Валя в число «детей» для Второго уже не входили. Они были пусть младшими, но взрослыми, и слушался он их беспрекословно. Встречая пса регулярно в течение того года, я в конце концов понял, что родителей Камневых и двойняшек Второй воспринимал как одно разделенное на части лицо. Между ними для него не было разницы. Каждый из них был хозяин, приказы которого не обсуждались, пусть порой команды и вызывали, как вызовут они еще в тот вечер, удивление. Все прочие оставались прочими. И никакой уровень знакомства не мог заставить пса исполнить чью-либо команду – лапу он подавал сам. Речи не шло также о том, чтобы взять еду из чужих рук. На отдельном счету у пса была ББ. Еду из ее рук Второй не брал (она и не давала), за исключением мисок с кровью при забое, но, как и все домашние животные острова, слушался. Да что домашние…

В августе, под самый учебный год, я устроил на большой земле, неподалеку от школы, мини-концерт с программой из барокко и танго длительностью около часа. Естественно, не в обычном для себя одеянии, а в вполне концертном: рубашка и брюки, разве что без бабочки. Собралась почти вся деревня. Присутствовали и Камневы, разумеется. Слушали, к моему удивлению, хорошо, и просьб сыграть что-нибудь повеселее или народное не было. Всё было бы ничего, если бы где-то в середине выступления концерт не прервал вышедший из леса медведь. Не цирковой медвежонок, а реальный семи-восьмилетний самец за два метра высотой и в три-четыре центнера весом.

Едва показавшись из-за деревьев, он заревел не то возмущенно, не то восторженно. Я оборвал ноту той самой чаконы, но, прибитый ужасом к месту, не смог даже приподняться. До меня медведю было метров десять, и убегать в тот момент, как мне потом сообщил Гришка, было бессмысленно: догонит – нет шансов.

Зрители среагировали по-разному. Бабы повскакали с мест и завизжали. Мужики расхватали в секунды лежащий поблизости строительный лес – кто бревна, кто доски. Камневы как один вытащили свои ножи. Как бы, спрашивается, они им в такой ситуации помогли? Всполошившихся селян успокоила сидевшая чуть в сторонке от всех ББ, неожиданно прикрикнувшая на незваного гостя.

– Ты чего сюда пришел? А? Слушать или как? Ну-ка, сел вон у березы! И молчи!

Медведь, привставший было на задние лапы, после слов ББ пристыженно вернулся в исходное положение и, как наказанный ребенок, торопясь отошел к указанному старухой дереву. Это была старая одиноко стоящая возле окон учительской береза. Тон ББ и то, с какой беспрекословностью медведь подчинился, отчасти успокоили зрителей. Все вернулись на свои места. Мне же потребовалось время, чтобы угомонить тремор пальцев…

До завершения программы я время от времени косился на странного слушателя, который больше не сдвинулся с места и не издал не единого звука. Только в финале, на аплодисментах медведь снова встал на задние лапы – ладони зрителей застыли в воздухе – и одним длинным, в метр, движением расцарапал березу вдоль ствола, как-то печально и совсем не грозно рыкнув на прощанье, после чего скрылся в лесу. Десять глубиной в сантиметр царапин зажили, но остались на стволе березы как шрамы. И каждый раз, будучи в школе, я находил минуту, чтобы подойти к дереву и коснуться этих единственных в своем роде аплодисментов…

Мог ли ввиду такого Второй не слушаться ББ? Вопрос праздный. Но и приказывала она редко. Все по мелочи. Например, если нужно было отогнать его от Василия, с которым они изредка устраивали игры. Но лишь изредка. Кот был тяжелым на подъем. Лишней суеты не терпел. Сказывалась и разница в годах. Второй на фоне кота был совсем еще щенок. Тем не менее его назойливые просьбы, как и приставания Мелкого, он никогда не пресекал когтями. Терпел. И вот тут-то вмешивалась ББ, оставляя кота и пса в покое лишь в отдельных случаях. Таковыми были их частые совместные выходы на большую землю, суть которых ББ обозначила коротко и без обиняков:

– На блядки.

С весны до осени успех мероприятия зависел от людей. Кобель и кот пользовались случаем, добираясь до большой земли на лодках. И если Василий, как и всякий кот, был свободен от каких-либо обязанностей, то пес нес ежедневную службу. Поэтому часто ненцу оставалось только лаять вслед уплывающему другу. Но раз в сезон Второго отпускали вместе с Василием. Федя научился распознавать гон Второго. В такие дни пса лучше было на сутки отпустить. Толку от него на работе было мало. Часто отвлекался, будто думал о чем-то своем. А так день, и потом три месяца в форме.

Зимой пес отдыхал. Скот почти все время был в сараях. Редкие выгоны коз и свиней не меняли общей картины. Но и совместных с Василием выходов на большую землю было меньше. В часто суровые зимы сельские дамы были не очень-то отзывчивы, отогреваясь по чердакам и будкам. Когда выходы все же случались, то любо-дорого было смотреть, как эта парочка пересекает озеро. Кот шел медленно. Очень медленно. Второй убегал вперед, но всякий раз возвращался, делая круг вокруг кота с лаем, будто призывая его поторопиться, и снова уносился вперед. Кот лишь косился на пса – от берега до берега он сохранял выбранную с самого начала пути крейсерскую скорость. Второй словно не мог начать без старшего товарища, и только когда кот ступал на большую землю, животные расходились каждый в свою сторону, чтобы спустя какое-то время сойтись и точно таким же макаром вернуться на остров.

Результат их прогулок я видел ежедневно. Округа была густонаселена вислоухими котятами и черно-белыми щенками. Те или другие были в каждом втором дворе. Василий резко выделялся среди прочих сородичей размерами. На фоне пущенных на самообеспечение деревенских кошек он более чем сносно, ежедневно, да еще и на два дома, питался. Второй не был крупнее деревенских собак, хотя выглядел гораздо ухоженнее. Кормили его не чем и когда придется, а регулярно кровью, костями и рыбой. Но это не всегда играло первостепенную роль. Во многих дворах водились огромные, с доброго теленка, кобели и суки неизвестных пород. Туда Второй заглядывал редко и в основном безуспешно. Так что его влияние на собачий генофонд Старцево было не таким всеобъемлющим, как влияние Василия на кошачью семью.

Будучи раза в два больше обычного деревенского кота, он не имел соперников при встрече. Потому, наверное, в отличие от пса, никуда не спешил. Драк не было. Василию достаточно было обозначить свое присутствие. Даже обычные собаки лишь облаивали кота, не смея броситься, когда он так же медленно и вальяжно, как по озеру, шел посреди улицы. Что до прикованных «телят», то Василий любил прийти во двор к такой особи и сесть ровно на длину цепи, чтобы спокойно взирать на заходящуюся в лае оскаленную морду. Мало-помалу, если хозяева не выходили раньше и не прогоняли кота, собака успокаивалась и ложилась, скуля в бессилии в каких-то сантиметрах от наглеца. Василий зевал, удовлетворенно жмурился и все так же медленно удалялся.

Надо сказать, что солидная разница в ухоженности касалась всего поголовья Камневых. На фоне откормленных островных стад деревенский скот выглядел убого-голодно. Так что Гришка однажды сказал, что, мол, полдеревни не прочь годок пожить так, как скот у е..х. А там зови ББ – не жалко – пожил…

Не зная всего этого, Ева и Виталий увидели в тот вечер лишь одну строну медали. И для них она была однозначной. Животных изощренно эксплуатируют, выстроив целую систему загонов, которую Виталий обозначил однозначно. Это было второе слово, произнесенное им после изумленного «Ничёси…»:

– …концлагерь!

Ева согласилась. Оба поняли, что оказались здесь не напрасно, хотя и ехали совсем не за тем. Ева действительно искала меня. О Камневых она знала, но никаких особых намерений до приезда не было. В мои редкие выходы в сеть – онлайн-стримы с подписчиками канала общества ненасилия – я говорил о ферме, но мельком, заостряя внимание на саморазвитии и проблемах общества. Даню упоминал исключительно как учительницу. Герман с Валей тоже представлялись как ученики, не более. Федя и Мелкий не всплыли в онлайне, насколько я помню, ни разу. ББ также была известна подписчикам, но о ее подвигах в качестве забойщика я предпочел не информировать публику. Меня бы, мягко говоря, не поняли. Я знал, что моя аудитория более чем на половину веганская. Таким образом, картина моей реальности до прибытия Евы и Виталия на Полигон была серьезно искажена в их сознаниях, поэтому, оказавшись в Старцево, они импровизировали долгое время, не имея четкого плана.

Впрочем, намерения они обозначили уже в первый вечер. Их парные видеоблоги я нашел потом в сети. Когда нужно было, смотрел бесчисленное количество раз. Теперь не могу видеть. Но хорошо помню каждое слово. Первый вышел в эфир в тот же вечер и был совсем крохотным, ознакомительным и так и назывался.

КОНЦЛАГЕРЬ

– Привет. Ева…

– И Виталий с вами из village Старцево.

– Да, мы добрались. Прошлый раз, если помните, говорили, что катим сюда.

Тут очень круто, если бы не одно «но»…

– Да, есть беда. Обнаружили тут хозяйство трупоедческое. Масштаб завтра покажем. Утром снимем все почетче.

Я в шоке полном… А ты, Ева?

– Да я тоже в ужасе. Представьте весь остров, а он большой, когда-то дикий, а теперь весь в клетках. Загоны – шага за них не ступить.

Животных из одной клетки в другую гоняют.

И вся жизнь – из загона в загон. А потом сами знаете что…

– Причем дети! Дети гоняют! Одному лет пять вообще.

И это не тот случай, когда селянин трудится, чтобы было чего поесть.

Нет, тут целая система. Тут, я ж говорю, лагерь фашистский.

– Иначе не скажешь. Овцы, козы, свиньи. Собака, конечно.

Видно, что эксплуатируется в качестве пастуха.

– Это только то, что мы видели. Что у них там, в сараях, кто знает.

Может, еще столько же. Это надо смотреть, как и что делать.

Но понятно, что система работает…

– И ее нужно как-то всю ломать…

– А это не один гектар. Представляете, как нагородили трупоеды?

Короче, мы завтра с рассветом выходим на местность.

И будем решать, как и что…

Здесь разработка нужна. Так, с наскока, ничего не выйдет.

Да, масштаб не тот. Даже в такой глуши и та же беда.