Два процента

Света хочет получить ответ: во сколько они завтра едут? Может ли Егор сразу взять с собой деньги? Или сначала лучше пообщаться с директором? Можно и по квитанции в банке оплатить, если Егор так хочет. Всё официально.

– Я подумаю и отвечу, – говорит Егор и уходит в душ.

Свете кажется странным, что он медлит в такой момент. После душа Егор садится за компьютер, а ещё через полчаса подзывает жену к себе.

На экране – истории людей, попавших в клинику к доктору Бурову. Во вкладках рядом – иски к его клинике на сайте арбитражного суда.

– Выиграть сложно, – говорит Егор. – Анализы они и впрямь проводят, а кроме этого по договору ничего не обещают. А то, что цена на анализы завышена в несколько раз, так это уже проблемы клиента, он на цены сам подписывается…

Света читает отзывы.

«Мошенники! Убийцы!»

«Сами виноваты, – отвечает кто-то. – Читать надо, что подписываете…»

«Мать умерла, в клинике бросают трубку…»

От льющегося с экрана чёрного негатива Свету начинает потрясывать. Неужели доктор обманывал? А ведь он целовал её ребёнка!..

Егор заключает её в объятия.

* * *

Егор выбирает клинику, где они сдают анализы. Иммунолог долго разглядывает результаты, перекладывая листы А4 с таблицами. Выписывает множество витаминов для поддержания иммунитета – он у малыша крайне ослаблен.

В среднем в месяц на лечение Феди уходит от ста пятидесяти до ста восьмидесяти тысяч. Сбережения, собранные Егором за годы работы руководителем IT-проекта, постепенно тают. Егор успокаивает жену: денег хватит на то время, пока они «разбираются в проблеме». Света спрашивает, что это значит. Егор отвечает: «Если Федю можно вылечить, то мы успеем найти решение, прежде чем у нас кончатся деньги». Фраза Свете не нравится, но она кивает. Егор, как всегда, прав.

В МГНЦ – медико-генетическом научном центре в Москве – их не встречает менеджер или главврач. Вместо этого приходится отстоять очередь в регистратуру и оплатить консультацию. И хотя они записывались на приём ко времени, кабинет занят, и они ждут на кушетке. Девушка, сидящая напротив, слегка кривится при виде ребёнка – или Свете это только кажется – и утыкается в телефон. Свете хочется ударить её, но вместо этого она с преувеличенной нежностью начинает успокаивать Федю, который опять плачет.

– Синдром Фоули в настоящее время не лечится, – говорит врач. – Можно продлить ребёнку жизнь, но полноценным членом общества он не станет.

«И никаким не станет», – думает Егор. Света такие версии уже слышала и лишь морщится: ей противны бессильные поролоновые доктора.

Врач достаёт бланк назначений и пишет перечень препаратов и процедур. Ничего нового: мази, таблетки, ингаляции, гемодиализ…

Они едут обратно. Света недовольна: похоже, с них попусту содрали деньги. Егор помалкивает и следит за дорогой. Дома они накладывают Феде мазь и укладывают его спать, а Егор ведёт Свету на кухню и прикрывает дверь. На ноутбуке он открывает свой документ со ссылками и начинает рассказывать.

Последние полгода он изучал информацию о синдроме Фоули. Достоверных фактов до недавнего времени он практически не встречал. Но вот на этом сайте впервые наткнулся на упоминание: американский IOM – институт медицины – проводит исследования.

– Я нашёл оригинальный документ, – Егор кликает следующую ссылку, и открывается сайт IOM. От мелкого текста на английском языке у Светы начинает рябить в глазах. – Краткая суть такая. Синдром Фоули вылечить нельзя. В этом сегодняшний врач прав.

Света пока не понимает.

– Так ты же говорил про исследования…

– Да. Они проводят эксперименты: подсаживают здоровый ген взамен того, который вызывает преждевременное старение. Есть успешные опыты на крысах… и провальные – на собаке.

Света молчит.

– Я посмотрел раздел финансирования: сколько они просят и сколько им дают. Насколько я могу судить, есть маленькая вероятность, что в ближайшие 10–15 лет синдром Фоули из неизлечимой болезни превратится в излечимую. Правда, его излечение не отменит те процессы, которые уже произошли, а лишь остановит их – в лучшем случае. То есть ребёнок так и останется уродливым, с массой болезней, вызванных старением и, вероятно, недоразвитым мозгом.

– Федя не уродливый…

– И надо помнить: если текущие исследования даже приведут к открытию, то доступно такое лечение, скорее всего, будет лишь в считанных местах и за огромные деньги.

– Ты веришь в это?

– Во что? В то, что мы сможем его вылечить?

– Нет, во всё… это, – Света указывает подбородком на экран. – Что нельзя его вылечить сейчас.

– Наверняка. Я вижу критическую массу авторитетных источников, которые утверждают одно и то же.

Егор поворачивается на стуле – лицом к жене.

– Вылечить Федю нельзя, – Света берёт Егора за руку, но он продолжает. – Никакой сколько-нибудь реалистичной возможности. Он никогда не станет полноценным человеком, мужчиной, а будет только висеть у нас на шее…

«Грудой мяса», – это Егор говорит уже про себя.

– Зачем ты… Ты же сам всегда говорил, что надо бороться!

– Бороться – значит действовать вдумчиво.

– Бороться – значит бороться за жизнь нашего сына! – в уголках её красных глаз в очередной раз взбухают крупные слёзы. Егор удивляется, что это происходит только теперь.

– Представь, – говорит он. – Просто представь, что наш малыш умер бы при родах. Ты знаешь, что вероятность этого была велика. Что бы ты тогда делала?

– Умерла бы от горя.

– Не умерла бы. Да, тебе было бы очень тяжело, – Света вскидывает на него лицо, но Егор продолжает, – Больно, да. Очень и очень плохо. Но ты бы пережила это. А что дальше? Только успокойся и постарайся ответить здраво.

Света чувствует ноющую боль в груди. Егор никогда не говорил так. Он не говорил, что всё будет хорошо, но ещё ни разу не заявлял, что точно не будет. Каким-то невероятным образом это внезапно заставляет её саму собраться. Она перестаёт чувствовать себя беспомощной.

– Думаю, я бы долго отходила. Не знаю, что дальше. И зачем.

– Мы бы попробовали снова.

– Что?..

– Мы родили бы нового ребенка, у которого, возможно, был бы хронический насморк, аллергия на кошек или еще что. Но не синдром Фоули.

– К чему сейчас эти разговоры?

– А вот к чему. Хочешь нового?

Света не понимает.

– Любимый… Ты очень хороший. Но ты же лучше меня знаешь, что у нас нет денег. На Федю-то с трудом хватает.