Два процента

Егор кивает.

– Именно. Поэтому и не живёт наш здоровый и счастливый ребенок. Его жизнь украл инвалид, который никогда не выжил бы в естественной среде. И не смог бы передать свои гены потомству – впрочем, он и так их не передаст.

Егор, всегда такой родной и тёплый, становится вдруг чужим и колючим. От него несёт холодом больничной палаты. Света ощущает невольный порыв – передвинуть стул, чтобы заслонить собой дверь в спальню, где спит Федя. Защитить его… от собственного отца? Абсурд.

– Какая теперь разница? – говорит она. – Ты прекрасно знаешь, что мы не виноваты. Мы не выбирали Феде такую судьбу.

– Мы выбираем сейчас.

Думать и действовать рассудительно – так он её учил.

– Что ты предлагаешь? – тихо спрашивает Света.

– Я считаю, что поддерживать жизнь в… нынешнем ребёнке – пустая трата ресурсов, которые нужно направить на благое дело. А именно – на содержание и воспитание нового. Сейчас нам достаточно перестать вливать деньги в медицину – и наш нынешний ребёнок, – похоже, Егор намеренно избегает произносить имя сына, – долго не протянет. Его смерть никого не удивит, да и преступления мы не совершим.

Света смотрит мужу в глаза. Тот сидит спокойно, сложив руки на груди. Показывает: да, я опасен, но моя сила в узде – до поры до времени… «Что?» – Света внезапно осознаёт свои мысли, и те поражают её. В своём ли она уме, в конце-то концов? А Егор? Всерьёз ли говорит об убийстве собственного сына?

– Ты же знаешь, что есть шанс его вылечить, – говорит она.

– Шансы нужно оценивать здраво. Я действовал на пределе возможностей, чтобы помочь ребёнку. Работал, изучал все источники информации. Нам требуется, чтобы в ближайшие лет двадцать – а скорее всего раньше – нашли способ лечить синдром Фоули. Да ещё и так, чтобы вернуть развалину, которой к тому времени станет наш ребёнок, – к нормальной жизни. Как думаешь, какова вероятность этого?

– Я не знаю!!! – кричит Света. Федя в комнате начинает плакать. Света пытается встать, но Егор останавливает её.

– Подожди. Надо закончить. Так вот, вероятность этого мала. Навскидку, может, процентов пять. Умножь их на шанс, что новейшее, только разработанное лекарство получит наш ребёнок. Вот и получится итог – процента два в самом лучшем случае.

– Федя – наш мальчик! Конечно, они найдут лекарство!

– По моим прикидкам, будет иначе с вероятностью 98%. И все эти годы мы будем зашиваться на работе – в основном я, конечно – и надеяться на чудо. Альтернатива – воспитать нового здорового ребёнка. Достойного человека.

– Мы родители Феди. Именно он у нас родился, а не кто-то другой. И мы должны заботиться о нём и любить его таким, какой он есть.

– Должны? Кому конкретно, ему? – Егор указывает на дверь комнаты. – Не уверен, что он выбрал бы себе такую жизнь вместо смерти. Сейчас же он вообще ничего не может выбрать – он младенец. Если же говорить о долге, то как насчёт обязательства перед человечеством – оставить здоровое потомство? Скажешь, чушь? Может, и так! Но тогда и обязательство любой ценой удерживать от смерти того, кто жить не должен, – тоже чушь. Я хочу здорового ребенка, – заканчивает Егор неожиданно страстно.

– Я никогда не брошу Федю.

Егор барабанит пальцами по столу, но тут же останавливается, будто одёргивая себя. Когда он заговаривает, голос уже звучит бесцветно, едва ли не механически.

– Думаю, тут мы не придём к согласию.

– Не придём, – кивает Света. – Что же дальше?

– Я уйду, очевидно, – Егор пожимает плечами. – Это тяжело, но я всё обдумал и принял решение.

Свете начинает казаться, что всё это – глупая шутка. Егор не может так поступить – с ней и с сыном! Но человек, сидящей перед ней, выглядит чужим, и говорят они на разных языках. Света только качает головой.

– Я спать, – Егор встаёт.

Больше в этот вечер Света его не тревожит. Так же и на следующее утро: пока Егор собирается на работу, она кормит Федю и не смотрит на мужа.

Вечером, зайдя в квартиру, Егор застаёт в прихожей чужую обувь. На кухне сидят родители Светы. Сама она с Федей на руках зачем-то забилась в угол – и снова не глядит на Егора.

– Привет, Егор. Присядешь? – Вячеслав пожимает ему руку. Егор опускается на стул.

– Света рассказала нам с супругой поразительную историю, – Вячеслав делает многозначительную паузу, и тёща кивает. – Мы все знаем, как тебе тяжело. Представляю, как ты устал. Но сам понимаешь, что бросать ребёнка – совсем не вариант.

– Тут есть вопрос? – скучно уточняет Егор.

На лицах родственников – секундное замешательство. Но отвечает Вячеслав твёрдо:

– Думаю, никаких. Как я и сказал.

– Значит, ко мне вопросов нет. Я пойду. Сегодня я действительно устал, а мне ещё вещи собирать.

– Куда ты собрался?

– Пока у друга остановлюсь.

– Так ты всерьёз решил бросить Свету с ребенком?! – Вячеслав, похоже, поражён до глубины души.

– Об этом я и сказал. Полагаю, мы разведёмся. Разумеется, я буду платить алименты, положенные по закону.

– Ты прекрасно знаешь, что этих денег и близко не хватит! – Вячеслав повышает голос.

– Знаю. Но я уже объяснил свою позицию.

– Это подло!

Егор вдруг чувствует, что с него довольно. Он видит эту беседу наперёд… да что там, он мог бы предсказать её содержание до того, как было сказано первое слово. Он неуязвим для претензий: все обвинения слетят с него, будто песок. Но услышав про подлость, Егор решает, что пора закругляться.

– Ага, значит, вы решили поучить меня жить. А сколько вы пожертвовали на лечение нашего сына? Ах да, триста тысяч… Солидная сумма. Она буквально демонстрирует вашу озабоченность… ваши серьёзные намерения, – лицо Вячеслава начинает наливаться кровью. – Плазма – семьдесят, занавески – десять, тойота – шестьсот, ребёнок – триста. Я за полгода потратил миллион, а теперь должен положить и всю свою жизнь – ту самую, со счастливой женой и здоровыми детьми. И я сделал бы это не задумываясь – если бы верил в успех!

Тёща не проявляет солидарности с побагровевшим супругом – она бледнеет. Света по-прежнему не смотрит на Егора, но если до этого она качала Федю на руках, то теперь просто застывает с опущенной головой. Ребёнок, как ни странно, молчит.

– Окей, – Егор проводит над столом ладонью, подводя черту. – Теперь вопрос у меня. Представьте, что я уже ушёл – тем более, так оно и есть. Что будете делать? Я подскажу: все вместе вы сможете зарабатывать немногим меньше, чем я один. Надо, естественно, продать квартиру и обе машины. Вероятнее всего, с учётом стартового капитала, денег хватит на те самые лет двадцать лечения неизлечимого. Может быть – если реализуются те 2% – вы вылечите Федю и останетесь нищими. Если, конечно, напоследок найдёте где-то денег на операцию. И с вероятностью 98% вы просто останетесь нищими, а ребёнок умрёт. Туда же – в никуда – пойдут годы жизни, потраченные на его спасение.

Света поднимает голову.

– Это твой ребенок. Ты сделал его, и ты несёшь за него ответственность.

– Я тебя люблю, – говорит Егор. – И буду любить – ты меня знаешь. За вещами заеду позже. Квартиру пока делить не будем – найду, где пожить. Но знай, я оставляю за собой законное право: рано или поздно мне может понадобиться моя доля.

Егор складывает в рюкзак самое необходимое. Он не хлопает дверью, а аккуратно закрывает её своим ключом. Вот Свету и покинул последний защитник – самый мужественный и спокойный, самый разумный и надёжный. Мать уже оправилась от шока – она садится рядом и начинает бормотать что-то утешительное.

– Держись, Светик. Мы рядом, – говорит отец.

– А я-то что? – неожиданно ровно отвечает Света. – Я в порядке, это Феде нужна помощь. И Егор прав: машины надо продавать, а квартиры разменивать. Иначе мы не продержимся и года. И работать-работать-работать.

– Квартиру продавать? – уточняет мать.