Лётчик

На второй картинке лётчик с льняными кудрями смотрится в зеркальце, а мессеры пикируют со стороны солнца. Подпись: «мне на солнце смотреть неудобно, пусть оно посмотрит на меня, красавца лётчика».

На третьей у лётчика на шее огромный красный чирей. От него даже лучики идут. Мессеры на этот раз заходят сзади, из ведущего торчит огромная злодейская рожа, изо рта злодея фашиста текут слюнки. Подпись: «не могу оглянуться, у меня чирей».

Газета имела большой успех – не только лётчики, но и техники и оружейники толпились, смотрели, смеялись. А вот у комиссара чувства смешанные:

– Вы с товарищем Елизаровым хорошо нарисовали, но ведь это не то. Где здесь наши преимущества? У вас сатира получилась. Это тоже нужно, но сейчас, в такую погоду, людей надо вдохновить. А то от дождей раскисли, вон, драки уже начались. (Тут мой Мейсун отличился. При росте 170 и весе 72 татарин плечист и силён. На турнике крутит солнышко без проблем, а выход силой точно больше 10 раз делает. Характер у него горячий, за справедливость он горой, дать в морду для него естественный поступок. А матом ругаться позамысловатее – кажется, он это считает долгом каждого татарина. Я ему подсказал пару выражений, так он с восхищением смотрел).

– Товарищ Захаров – так ведь это только начало. Нам ватмана не хватило. Вот будет ватман, и нам бы ещё красок, хотя бы акварельных, и нарисуем и приёмы боя. Просто обидно, что немцы нас будут сбивать без боя. Надо внушить лётчикам – всё время верти головой, смотри. Шарфы бы нам шёлковые не помешали, а то натрём шеи, вскочат чирьи…

– Слышал я в гражданскую, что есть у белых авиаторов шёлковые шарфы… Пока не знаю, где достать. А ватман для наглядной агитации – это обязательно нужно. Вот дорогу в Бельцы развезло… Буду говорить с командиром.

И, видно, достал Захаров командира – на следующий день они вдвоём вылетели в Бельцы на у-2. Захаров, естественно, пассажиром. Привезли и ватмана несколько листов, и краски, и цветные карандаши, и свежие газеты. Ну, придётся нам с Женей поработать.

В общем, первый же наш рисунок комиссара порадовал: чайка лезет вверх, навстречу всё той же паре мессеров. Подпись: «разворачивайся на врага и иди в лобовую атаку. Немец не примет атаки, отвернёт». Правда, когда лётчики потребовали объяснений, почему это немец отвернёт, я комиссара не порадовал:

– Славяне и азиаты для немцев унтерменши, низшие люди. Немногим умнее собак или обезьян. Они считают, что их лётчик стоит сотни наших. Риск столкнуться и разменяться один на один – это для них нерасчётливо. Кроме того, мы за нашим широким мотором как за щитом. А у них мотор рядный, грудь открыта. Ну и охлаждение у них водяное, одна пуля в мотор, вода вытечет, мотор заклинит через несколько минут. Садись на вынужденную тогда или прыгай. Нет, они будут стараться нас просто убивать, как собак. Вот, как здесь, – и я показал на прошлые три картинки.

Теперь никто не смеялся, все притихли. Во второй эскадрилье у нас есть украинцы. С нами мало общаются, глаза отводят. Вот один из них не выдержал:

– Немцы не могут так думать, они культурные люди.

– Они так думают.

– Откуда знаешь?

– Читал «Майн кампф» Гитлера. В Москве ещё (не будем говорить, в каком году).

Пятеро украинцев дружно уходят. Спорить при комиссаре не хотят, но я их не убедил. А наша с Женей работа только начинается. На большом листе ватмана рисуем (ну, рисует-то он, а я придумываю) целый комикс. «Вот немец заходит в хвост» – и рисунок – тот же злодей, торчащий из мессера, за ним ведомый, в хвосте у чайки. На втором рисунке чайка пошла вверх, немец задрал нос и трассы его пушек идут к чайке. Слюни брызжут у немца изо рта. Подпись: «Потянешь вверх – немец расстреляет. Вниз тоже не уйти, пикирует он лучше». На третьем рисунке чайка делает правый вираж, немец с растерянным лицом не может за ней угнаться, и проскакивает. Подпись: «вираж у чайки намного быстрее, уйди на вираж, и немец не сможет прицелиться. Особенно он не ждёт правого виража». Четвёртый рисунок с подписью: «Делай кадушку, немец проскочит вперёд». На пятом немец удирает, низко пригнувшись к фюзеляжу, и в страхе оглядывается. Подпись: «И сам окажешься у него в хвосте». Следующая надпись: «он попытается удрать, но эРэСы его догонят, ими можно стрелять на 400 метров». На рисунке рядом с удирающими мессерами взорвались два снаряда, осколки летят во все стороны.

Над этим комиксом мы работали весь вечер и бОльшую часть ночи. А днём отсыпались. Разглядывание и обсуждение без нас прошло. А через два дня кусок ватмана с последним рисунком отрезали. Мол, секретная информация там об эРэСах. Но все уже, конечно, видели.

Эти рисунки провисели у нас несколько месяцев, только в конце апреля их сняли, заменив первомайской газетой.

Я бы ещё схемы маневрирования четвёркой нарисовал, но этого мне не разрешили, не по уставу. И снова потянулись скучные дни без полётов, долгие ноябрьские вечера, часто дождливые. Я уже рассказал чуть ли не всё, что знал о тактике немцев и как нам надо летать. Например, о налётах на аэродромы в начале войны, о рассредоточении, о маскировке. Моё звено было неплохо замаскировано на окраине рощицы, а вот девять самолётов первой эскадрильи и восемь второй стояли в поле двумя шеренгами. Ещё и гордились их командиры, как ровно стоят чайки. Вот такой подарок немцам. Я сгоряча предложил заняться капонирами, и построить их за зиму. Рассказал, что это такое, нарисовал. Но тут уж техники и оружейники обещали меня избить за такую инициативу. Работать никто не хочет… Меня, правда, не так просто избить – и сам не добыча, и Сафы за меня заступаются, мускулистый самбист Сергей и задиристый бесстрашный Мейсун не те люди, с которыми хочется подраться.

С одним только моим предложением согласились: вырыть погреба для горючего и масла. Да и то – для каждой эскадрильи отдельный, явно рассчитывая, что нам троим работать придётся больше. Но я уже так озверел от безделья, что охотно надел старую спецовку и разбитые сапоги и пошёл копать. Вскоре Сафы ко мне присоединились. Техники думали, что работать им придётся, но на их долю достались только крыша из досок да отделка стен опять же досками.

От безделья я стал увлекаться спортом: бег с голым торсом, обливание водой, турник, гири. Потом стал показывать Сафам приёмы каратэ и тренироваться с ними. Сергей, в свою очередь, поучил нас самбо, которое оказалось гораздо ближе к боевому, чем в наше время. А вот Мейсун почему-то считал, что наши упражнения – это одно, а драка – другое. В драке он ценил смелость, волю, скорость и силу. А приёмы, как он считал, не спасут, если не успеть их применить.

Одна из моих проблем – воздерживаться от вышучивания комиссара. Он всё время подставляется, и если бы я вслух произносил то, что мне в голову приходит, весь полк бы ржал, как табун. Но проблемы с комиссаром мне не нужны. Он, хоть и не полностью, в основном за меня, в отличие от особиста. Я ещё в октябре почувствовал холодок особиста. Думал, заметил тот что-то. Но народ в этом времени проще, и особист прямо заявил при всех в столовой, что не любит «умников из Москвы, которые суются не в своё дело». Это он, конечно, о моих требованиях вооружиться эРэСами.

Я боялся, местные заметят, что я не такой, и начнут копать. Откуда взялся, с кем знаком на прежней службе. Они, конечно, замечают, но видимо, они такими и представляют москвичей. Я по их понятиям типа Лермонтова: метил высоко, а сослали в задницу. Но привычка вести себя как кто-то гораздо выше обычного лейтенанта, осталась. Так что особист даже злорадствует – что, мол, не сладко – из Москвы да в нашу казарму.

Год подходит к концу, полётов нет и не предвидятся. И тут нас всех выстраивают, и зачитывают приказ наркома Тимошенко. Мы теперь почти все на казарменном положении, а лётчиков из училищ будут выпускать сержантами. В общем, как раз нам почти пофиг – мы итак в казарме сидим, до города добраться по раскисшей дороге почти нереально, в местных хуторах к нам отношение весьма прохладное. Звания учлётов – тоже не наша проблема. Но я это предсказывал ещё в октябре, и народ впечатлён моей проницательностью. Особист наверняка сделает вывод, что я в Москве был вхож куда-то очень высоко. А пока кто-то спрашивает, не было ли в моём роду цыган. Типа, нагадал. Я с ходу выдаю песню «Ежедневно меняется мода, но покуда стоит белый свет у цыганки со старой колодой хоть один, да найдётся клиент». Последствия для меня неожиданные – у меня появилось прозвище – «цыганка». Я, конечно, брюнет, но на цыгана не похож. Тем более на цыганку. Мамонт было поприятнее прозвище…

Я не слишком баловал публику песнями из будущего. Только Высоцкого про Робин Гуда спел. Песня Мейсуну очень понравилась, он слова распрашивал, пока не запомнил. Теперь он снова быстро выучил все слова, а на следующий день подошёл ко мне, и, стесняясь как девушка, признался:

– Это очень правильно, «время рушит гранитные замки и заносит песком города». Так в Коране написано.

Вот так правоверный! Матом так кроет, что на непривычного человека давит, как ветром. Неожиданные вещи иногда выясняются.

Новый год здесь не особо большой праздник, один только комиссар хочет найти большие достижения в этом году и всех вдохновить. Например, вот эта территория, Бессарабия, в этом году присоединена к СССР.

А вот через неделю наши украинцы отмечают. Да это же Рождество, а я и забыл! Да и в окружающих деревушках праздник. Комиссар мной опять доволен – рождество я не отмечал. А на меня, кажется, посматривали.

Январь и февраль в полку стали эпохой покера. Видя «успехи» Сафов в преферансе, я поначалу решил, что местные туповаты. Только в очко им и играть. Да они и играют, Мейсун, например, очень любит. Он садится по-турецки, и даже речь его меняется, он на блатную феню переходит. Похоже, детство у моего ведомого было непростое… Мне очко не интересно, ну я и подумал, что покер немного похож. Написал на листочке все фигуры, и начал учить Сафов и ещё одного лётчика из первой эскадрильи. Теорию не объяснял, а сразу как бы играть начали. И – о чудо! Буквально после двух сдач они врубились, и начали играть. Азарт нарастал с каждой сдачей, и я испугался за последствия. Объяснил им, что картёжная игра, да ещё и на серьёзные деньги, может привести к ссорам. А у нас пистолеты, а если кто-нибудь схватится за ствол? Мейсун тут же согласился, мол да, за вздержку ставят на перо.

Но остановить распространение игры было уже невозможно – через два дня играли уже одновременно в трёх местах. На тумбочках сотни рублей появлялись и переходили из кармана в карман. Особист, например, активно играл. Я сейчас зарплату перевёл на Лену, только за один месяц получил, чтобы деньги были на всякие мелочи. Ну, я выиграл триста с чем-то рублей, и перестал играть. Потом, уже в феврале, ещё поиграл на мелкие суммы. Но за это время все так играть научились, что я даже рублей сорок проиграл.

В общем, в основном это было потерянное время, за исключением зениток. Мне когда пулемёты заказывали, то заказали их 10 штук. Ещё 6 поменяли, кроме моих четырёх. Старые пулемёты все списали, но из них четыре ещё нормально стреляли. Просто с запасом заказали, как обычно. Я предложил сделать для них станки и использовать как зенитки для обороны аэродрома. Оружейники отказались, даже с каким-то презрением. Но за зиму я много чего рассказал о немцах, о том, как с ними воевать. Ну и, конечно, про их налёты на аэродромы. Неожиданно меня поддержал майор Петров – он что-то слышал о таких налётах в Польше и Франции. И оружейники получили приказ. Теперь у нас целая зенитная батарея, четыре пулемёта. Можно и против пехоты использовать, у нас граница рядом. Конечно, толку от зениток, эффективно стреляющих на 200 метров, немного, но хоть что-то… А то немцы уж больно нагло в начале войны аэродромы атаковали…

А в конце февраля вдруг выглянуло солнце, и в марте начались полёты. Карты как-то ушли на второй план, появилось много забот, народ повеселел. Мы с Сафами снова летали, но я и о спорте старался не забывать, пригодится хорошая физическая форма летом. Когда мне их передали в октябре, младшие лейтенанты Сафонов и Сафин летали на уровне других младших лейтенантов, то есть, наравне с ещё десятком лётчиков, претендовали на последние места по пилотажу. Сейчас они летают, по моей оценке, на уровне двух наших старших лейтенантов, комэсков. А по пониманию маневрирования в составе звена – значительно превосходят. И мы ещё прибавим до 22 июня.

В полку жизнь помаленьку движется. За зиму у нас два лётчика ушли, перевелись. На замену им прислали целых трёх в комплекте с новыми чайками. Все три новичка – сержанты, прямо из школы к нам. Я рассчитывал, что одного мне дадут, и будет у нас полноценное звено из 4 человек. Мейсун станет ведущим второй пары, характер у него подходящий. Но – отдали их всех во вторую эскадрилью, а самолёты им заменили на старые. Мне и самолётов тоже не досталось. А ведь говорил я с Петровым, объяснял ему. Интриги, все себе хотят побольше людей.

Зато в апреле мне присвоили очередное звание – старший лейтенант. Теперь и зарплата прибавится, и место комэска вряд ли у меня отнимут. Хотя – могут и отнять, даже и у старлея. Вместо того, чтобы радоваться, я заявил Петрову:

– Товарищ майор, для меня звания и должности – не главное. Нужны эРэСы, два месяца всего до проблемы СИ. Я готов отправиться в дивизию и там выяснять. Может быть, через парторганизацию действовать, как угодно, но эРэСы достать.

– Будет приказ, тогда отправишься. И туда, куда надо. Свободен.

Я и к комиссару навязался на длинный откровенный разговор. Мол, серьёзный подрыв происходит нашей боевой мощи. И коммунисты не должны допустить. Наш простодушный Павел Андреич мне и поведал: ставился такой вопрос на уровне комиссара дивизии. Но командир, Осипенко, решительно запретил это вредное новшество. Мол, отвлекает от боевой учёбы, а сейчас, в такое время, это недопустимо и т. д.

Авторитет Осипенко высок, он в Испании воевал успешно, его жена и вовсе известна на весь мир. Комиссар считает, что я должен прислушаться и понять, что прав скорее герой Советского Союза Осипенко, чем недавно произведённый в старлеи лётчик, не имеющий никаких наград.

Блин, это непробиваемо… Все теперь знают, что Осипенко против, и никто меня не поддержит. Армия. Крепкая, дубовая структура. И дуб Осипенко на генеральской должности. Не зря Покрышкин на него бочку катил…

Вот так вот думаешь – да я бы, с моим ценнейшим послезнанием, да весь ход войны бы изменил, Берлин бы взяли в 43-м… А я вот не могу. К Сталину даже лезть не стал, и даже в неполном полку в Бессарабской заднице не могу ничего сделать. Ну, может, помог я двум младлеям, и всё. Вот стрельбы опять провели, и что? Результаты полка примерно как осенью. А плакат с расчётами упреждения всю зиму в казарме висел без толку? Ведь наизусть всё можно было выучить.

Зато моя репутация предсказателя укрепилась после нападения Гитлера на Югославию, а затем и Грецию. Этого связями в Москве не объяснишь. Вижу, Петров смотрит на меня задумчиво. Подхожу к нему, и говорю:

– Товарищ майор, помните о проблеме СИ. Недолго уже осталось.

– Слушай, Панкратов… Эти твои эРэСы… Нам их не дают. Придётся пока без них.

– Можно быстро на пары переучиться, два месяца у нас есть.

– Не дадут нам два месяца. Через неделю меня снимут.

Ну ладно, хотя бы откровенно. Майор даёт понять, что он за меня. Мы с ним неплохие лётчики, а это уже причина друг друга поддерживать. Я чайку освоил, элементы высшего пилотажа для меня не проблема. Ещё мы с Иваном Прокопьевичем триммеры отрегулировали, и самолёт теперь почти не ведёт в сторону при взлёте и посадке. Мотор тоже отрегулирован, работает хорошо.

Ещё у нас новость: дали нам взвод охраны. Нам вообще-то рота положена, но не было никого. Было всего два поста, оружейники на них стояли вместо того, чтобы своими прямыми обязанностями заниматься. Теперь эти солдатики роют землянки на краю лётного поля.

В общем, драгоценные последние недели, а я в тупике. Даже летать стал меньше. Чайку освоил, так зачем ресурс машины переводить? Зато без проблем могу пробежать 20 км, и это в сапогах.

Усиленно гружу особиста: агенты, Бранденбург, необходимость дублирования и охраны связи, особенно после 20 июня. А он итак на взводе: местные крестьяне поговаривают о скорой войне. А у них у многих родственники на той стороне, через границу лазят втайне, и река не останавливает.

Был ещё эпизод с цыганами, их здесь много, и оседлые, и кочующие. Мимо нас табор проходил. И вот три цыгана с наглым видом идут к столовой. Из мужиков там только мы с Мейсуном сидели. У цыган здесь репутация плохая: могут ударить ножом. Или кнутом, тоже плохо. Я уже думал, не применить ли оружие. А Мейсун просто встал им на встречу, и смотрит пристально. И цыгане вдруг сделали вид, что просто мимо проходили. Мне показалось, что Мейсун даже хотел подраться. А ведь ему 20 лет всего.