Второй срок

– Это хорошо, она подобрее.

– В целом, ты молодец – на ровном месте общешкольное мероприятие провели. Причём без занудства. Я хочу тебя кое с кем познакомить, он к тебе присмотрится. Я через полгода буду уже студенткой, а у тебя есть шанс стать секретарём школы. Это хорошее начало карьеры, актив своих не забывает. А откуда ты взял все эти прикольные штучки о Боге?

– Ну, из Библии. Из Евангелий, в основном.

– Погоди, ты серьёзно? Ты что, может, и в Бога веришь?

– В Бога да, верю.

– Чесноков, ты дурак? Если не откажешься от этой дури, о карьере можешь забыть. Пойми, у тебя есть способности. Умение выступать перед толпой – это талант. Ты хочешь зарыть его в землю? Ты можешь, хотя бы, для начала, молчать об этой твоей прихоти?

Вот чем она реально хороша – это глаза. Яркие голубые глаза. И то, как она ими смотрит. Вряд ли она меня соблазняет, скорее, это инстинкт или привычка.

– Не, куда мне в актив. Я лучше займусь военно-патриотической работой.

– Точно дурак, – и Оксана уходит, даже не прощаясь. Наверно, обиделась.

Надеюсь, этот диспут мне зачтётся как миссионерство. А то – собирался жить праведно, а получается… Завучу наврал, с Лазаревым подрался. С дядей Мишей тоже как-то не так, наверно. Вместо бескорыстной любви отказываюсь прописывать его в нашу квартиру. В церковь не хожу.

В воскресенье я с кайфом покатался на лыжах, выдержав, наконец, два часа физической нагрузки, и снова сварил шурпу. А в понедельник события начались прямо с утра. Перед первым уроком ко мне подошёл Паша Лазарев:

– Чеснок, ты не обижайся. Ленка мне нравится, но если ты занял второе место, то всё честно.

Я молча протягиваю ему руку. Да, бывает. Виталик, вон, тоже за девушку заступался…

– А тебе она нравится?

– Красивая, но я в неё не влюбился. Да и вообще, успеется ещё. Я пока об учёбе больше думаю.

– Слушай, а то, что ты говорил на диспуте, думаешь, всё это правда?

– Думаю, не совсем. В Евангелии правильнее изложено.

– Ты читал Евангелие?

– Да, все четыре.

– И как?

– Нечеловеческий разум. Людям до такого не допереть.

Паша даже рот приоткрыл и брови сдвинул. Но тут звенит звонок, и мы расходимся по партам.

А на перемене его ждёт ещё одно испытание. В класс заходит Ленка, и вместе со Светой Русаковой подходит ко мне.

– Виталик, а ветеранов каких искать? Любых?

– Нет, конечно. То есть, уважения достоин каждый, но мне бы лучше тех, кто сам убивал. Не в штабе сидел, не в обозе, даже не в смерше, а в окопе с винтовкой или в танке. А совсем уж жемчужины – это те, кто в сорок первом воевал. Пусть даже не с первого дня.

– У нас у Вадика Торопова есть магнитофон с микрофоном, я с ним договорилась. Можно к нему прийти, или он может принести в школу.

– Хорошо, сначала давай хоть одного ветерана найдём и с ним поговорим.

Лена уходит, но Света продолжает наседать.

– Кроме общешкольных мероприятий нужны и классные. Ты обещал о войне рассказать, оформим как урок мужества. Ты когда сможешь?

– Сегодня не смогу, вызван на партячейку. Завтра смогу.

– Хорошо, тогда завтра остаёмся после уроков. Явка с меня, доклад с тебя.

Шесть уроков – это немало, я уже хочу есть. Тем более, ещё осталась в холодильнике шурпа. Но приходится идти в тот же кабинет завуча. Там пока только Лилия Михайловна, преподаватель биологии.

– Привет, Виталик. Зря я не пошла на диспут, говорят, было интересно. Но скажи честно, ты за кого?

– И за большевиков, и, тем более, за коммунистов. Конечно же я за наших, Лилия Михайловна. Ну и в целом за хороших людей и вообще за добро.

Учительница благосклонно улыбается. Она довольно молодая, явно нет сорока. А вот Валентина Ефимовна прямо от двери хмурит брови.

– Ну что, Чесноков, отчитывайся, что ты там наговорил.

– А Людмила Владимировна разве не придёт?

– Придёт, придёт. Ладно, подождём.

Ждать приходится недолго, входит учительница физкультуры, и сразу становится заметно, что для четверых кабинетик маловат. Выглядит она уставшей.

– Так, значит, вопрос был такой: почему наша партия против религии. Отвечай, Чесноков.

– Так сложилось исторически, что в 1917-м в ЦК ВКП(б) большинство были евреями. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Свердлов, Урицкий – всё это псевдонимы, настоящие фамилии другие. На низовом уровне среди комиссаров тоже евреи преобладали. Причина в том, что, с одной стороны, их и вправду угнетали, а с другой – многие из них были образованными людьми по тем временам.

– И при чём тут религия?

– Так ведь у евреев религия другая. А христиан они не любят. Крест для них – это трефа, то есть бяка, что-то нечистое.

– Это как в картах?

– Да. И вообще, они считают, что лучше разбираются в том, что случилось в Иерусалиме. Ну и, тем более, в более ранних еврейских текстах. Свою религию проповедовать они не могли, а вот выступить против христианства – это с удовольствием. Кроме того, был в те времена такой термин, «черносотенное духовенство». А часть духовенства и вправду черносотенцев поддерживала. Ну и отомстить за погромы, самое милое дело. Думаете, евреи не мстительные?

– Так что, дело в одних евреях?

– Не только. Хрущёв, например, не еврей. Но он ещё в двадцатые усвоил, что надо бить всех попов, так и пёр всю жизнь, как носорог.

– Ты потише, всё-таки он был генеральный секретарь, хотя и… ладно, дальше давай.

– Христиане для государства очень удобны, им против власти идти запрещено. Честные, работящие, не хулиганят. Я уверен, уже недалеко то время, когда гонения на христиан прекратятся. Даже многие храмы восстановят.

– Что, они никогда не шли против власти? И в гражданскую?