Красный луг. Приключенческий роман

– Дочка, помоги мне к окну повернуться…

– Какой ты лёгкий, отец!..

Долго смотрел Михаил на покрытое толстой коркой льда оконное стекло, через которое мутным пятном просвечивало солнце.

– Весна скоро…

Вздохнул легонько и голова его склонилась на Тонино плечо, будто заснул человек… Только враз будто потяжелело его тело, да в сердце Тони что-то больно-пребольно стукнулось. Тоня, не смея шевельнуться и теряясь от страшной догадки, уткнулась в отцовское плечо и беззвучно заплакала. После похорон вернулась на завод и, хотя и бежала от станции через весь город бегом, но всё же опоздала на смену. Судили по законам военного времени, её оправдания во внимание не приняли, де у всех есть родственники, все помирают, но долг перед Родиной превыше всего. Три месяца маутинских лагерей тянулись долго, но всё же закончились. На завод обратно не взяли, теперь имела клеймо судимости. Выход был один, нужно возвращаться в свой посёлок Черлак. Велико же было её удивление, когда, открыв двери дома, увидела лишь обшарпанные голые стены. Опустилась на грязный пол и долго лила безутешные горькие сиротские слёзы. Что ж делать? Вышла во двор, нашла старое ведёрко, принесла воды, принялась мыть полы. Затопила найденным хламом печь. Соседка сказала, что Мария перенесла все вещи к себе, но когда Тоня пришла к ней, та и на порог сестру не пустила.

– Ну что, Мария, Мария, да не брала я ничего, мало ль чего люди наболтают. Не хватало мне ещё чахотку в дом занести! И вообще, иди-ка ты к… На вот чашку с ложкой и горшок.

Оплакивая свою непутёвую сиротскую долюшку, вернулась Тоня в неуютный отцовский дом. В щели пола обнаружила отцовскую фронтовую ложку самоделку, ложка и вилка вместе склёпаны. Вот и всё богатство. На огонёк потянулись соседи, несли всё, кто чем богат, кто нёс щепотку соли, кто старую кровать, кто матрац, набитый сенной трухой, картошку… Каждому трудно жилось, но в беде не оставляли человека, всегда помогали ближнему. Вызвали в Сельский Совет.

– Писать, считать умеешь? Вот и хорошо, будешь продавщицей в нашем сельпо.

Отказываться смысла не было, другой работы не находилось, разве что в колхозе.

Тоня Веснина

Или просто однофамилица Андрея, Антонида Михайловна Веснина, жительница всё того же Черлака. Работала акушеркой в местной больничке с самого начала войны. Жила тоже одна и тоже довольно замкнуто. До войны был у неё сердечный дружок и погиб в самом начале войны. После войны понравился ей очень балалаечник с Красного луга Андрей Веснин, но он променял её на другую Тоню, на что несчастной девушке оставалось лишь исподтишка лить горькие слёзы да мечтать о более счастливом будущем, или случае… И такой случай ей однажды предоставился.

Первенец

Как-то заикнулся было Андрей дома о женитьбе, так мать и слушать не захотела о какой-то там Тоне

– Ишь чего захотел, торговку в дом! Ноги её чтоб здесь не было, будь она проклята! Коль приспичило жениться, так вон по тебе училка с Красного луга сохнет который год, Машка… А про торговку забудь, нет тебе моего благословения на эту потаскушку!

Сказался у Вареньки материн характер, позабыла и свою молодость, как за Костиком босиком и в одном лёгоньком платьице в холодную ночь ускакала. Только вот и Андрею кое- что попало с материнским молоком, нашла коса на камень, пошёл наперекор матери, ушёл жить к Тоне. Да и отец советовал: – Коль любишь, иди к ней, а мать переживёт…

Зарегистрировались в Сельском Совете Черлака, Тоня паспорт получила под новой фамилией. Перекопали под берёзкой всю землю, но отцовских бумаг так и не нашли, то ли вовсе их не было, то ли Мария прибрала, то ли не там искали. Кто знает? К родителям своим Андрей один хаживал, Тоня, зная о Варином самодурстве, на рожон не лезла. Только вот жизнь – не предсказуемая штука, и порой всё может пойти наперекосяк.

Товар в магазин возил дальний родственник Тони дядя Вася Голдырев на лошадке из Красноуфимска, он же обслуживал и ещё несколько других торговых точек. По дороге, поскольку путь был не близким, заезжал в лесочек, подкормить лошадку, а заодно и прибрать себе горсточку сахарного песочку, мучки, парочку пряников, печенье, не брезговал и водочкой, ставя взамен разбитую заранее приготовленную бутылку. Вроде и понемножку брал, не жадничая, но недостача в магазине росла и росла потихоньку. Тоня ни о чём не догадывалась, безоговорочно верила родственничку, сама же приворовывать и обвешивать покупателей так и не научилась, жалела людей, которым в послевоенные годы жилось и без того худо. При ревизии обнаружилась крупная недостача. И хотя и ревизоры и работники Сельского Совета понимали, что Тоня не могла присвоить, но факт был налицо. Надо было или вносить деньги, или отправляться снова в лагерь. Рассказала Андрею. Делать было нечего, продали дом, живность, какую имели, еле-еле хватило рассчитаться. Председатель Совета уговаривал:

– Иди, продолжай работать, наладится всё, с домом поможем, наперёд умнее будь, пересчитывай и взвешивай поступающий товар с нашим работником. Возчика мы заменили, нет к нему доверия больше.

Не смотря на то, что была на сносях, дохаживала последнюю неделю и на обещание председателя выкупить её дом обратно, всё же уволилась, не захотела больше торговать. Из своего дома перешли жить к соседям, у тех нашлась свободная комнатка. В конце мая месяца под утро Тоне стало совсем худо, чтобы не тревожить спящего Андрея, вышла на улицу, прошла во двор своего дома, он всё ещё пустовал, тут под берёзкой и родила своего первенца. Здесь её и нашёл Андрей, лежащую без сознания рядом с новорожденным, закутанным в её кофточку. Сбегал к дяде Ване за лошадкой, он держал колхозную лошадёнку дома, пригнал. Привёз Тоню в больницу. Всё ещё будучи без сознания она родила второго мальчика, о котором ни она, ни Андрей никогда не узнали. Принимавшая роды акушерка, Тоня Веснина, знала о нелёгком положении в семье Андрея и решила ребёночка присвоить, считая так, коли отобрала девица моего Андрюшку, так пусть хоть его ребёнок останется мне на память. В дальнейшем узнала, что Веснины назвали первенца Виктором, назвала и своего так же, дав ему отчество Андрея. Так на свете стало два Весниных Виктора Андреевича. По воле рока братья-близнецы были разлучены, если не навсегда, то на многие годы. Замуж акушерка так и не вышла, посвятила жизнь свою сыну. В семилетнем возрасте отдала его в Суворовское училище и перебралась жить к нему поближе. Он вырос, стал офицером Красной Армии, служил в войсках ВДВ специального назначения, дослужился до полковника. И лишь перед самой кончиной матери узнал от неё правду о своём появлении на свет. Всё хотел разыскать настоящих родителей и брата, но кратковременные отпуска быстро проходили, а найти так и не удавалось. Иногда появлялся некий след, но стоило попасть в часть до следующего отпуска, как призрачный след снова исчезал. Не помогали в поисках и сотрудники КГБ.

Андрей на радостях загулял, и только по настоянию отца появился в больнице. Тоню выписали. От квартиры хозяева отказали, ссылаясь на то, что стары уже, а ребёнок шуметь будет да и запах опять же… Будто и своих детей никогда не было, коротка же память человеческая. Андрей повёл Тоню к родителям.

– Чего уж, пойдём, чем по чужим углам мыкаться с малым-то… А коли мать прогонит, придумаем чего-нибудь.

Дед обрадовался: – Первенец! Внучок!

Посадит ребёнка на свою широкую ладонь, таскает по избе, приговаривает: – Во, какой крепкий мужичок растёт! Настоящий казак! Каков молодец, а?

Бабка Варя к ребёнку не подходила и даже не глядела в его сторону. Ходит по комнате, шипит про себя тихонько: – У, гадёныш, разорался…

Ни за что не подойдёт, бельё не сменит, хоть заорись. Всё же как-то в отсутствие Тони подошла, заглянула в корзинку. Виктор булькал чего-то беззубым ртом, зыркая глазами за солнечным зайчиком на стене, корчил рожицы.

– У, филинёнок, ишь глазищами-то ворочает, чтоб ты сдох!

Заслышав в коридоре шаги, отскочила, занялась своими горшками. Невестку невзлюбила заранее и по той же причине и для внука не находилось тепла и доброго словечка, так и прозвала Филинёнком за большие глаза, пока не подрос, да пока сама не полюбила малыша. На лето дед подвесил на толстый сук берёзы крышку от улья, чем не колыбель малышу? Зимой же Виктору приходилось обходиться без качалки, находясь в простой просторной корзинке.

Тоня старалась не обращать внимания на выпады свекрови, которая перешла в яростное наступление на ненавистную сноху, но как говорят, вода и камень точит, нет-нет да и сорвётся сноха, выскажет старой обиду, а той только того и надо, ещё более старая расходится, повела Варя войну против снохи, очень уж хочется ей выжить её из своего дома, нелюбую…

– И чего такого нашёл Андрей в этой крале? Ну красавица, ну хороша собой, да что из этого? Тьфу, торгашиха! Работать и то не смогла… Сидит на шее. Не я буду, коль она тут жить останется, пусть катится на все четыре со своим выродком!

И каждый день напевает своему старику о новых проделках неумехи-снохи, всё то у неё из рук валится, скоро совсем без посуды оставит, а за ребёнком и вовсе не смотрит…

– Костик, если любишь меня, чего же не прогонишь сию тварь от нас?

Оставшись наедине с сыном и ему шпильку подкинет:

– Сынок, и чего ты нашёл в этой дурочке? Иль не видишь, явная же дура, в магазине и то работать не смогла, заворовалась… Гони ты её, вон за тобой Машка, учителка, иссохлась вся…

Метался Андрей между матерью и женой, не видя способа примирить их, искал по району местечко, куда бы можно было переехать, но пока ничего путного не наклёвывалось. Отец подсказал: – Ты, Андрюха, подремонтируй-ка нашу старую землянку, да и перебирайтесь с бабой. Поживёте пока, а дальше или в колхозе квартирку дадут, или Варька перебесится…

Отремонтировал Андрей землянку, в колхозной кузнице печку-калёнку сварганил, и перебрались молодые в свою хибару. Но мать не успокоилась, поклялась во что бы то ни стало, развести молодых. Всячески старалась зацепить-обидеть молодуху. Когда никого не было поблизости, подбиралась к землянке и выкрикивала всякие обидные слова в адрес Тони и, если, не удержавшись, Тоня выходила на улицу, старая рвала на себе волосы, царапала себе лицо и орала на всю округу.

– Спасите! Убивают! Родная сноха бьёт! Ай, помогите, больно!..

Приходил Костя домой, Варя жалуется, показывая ссадины: – На, вот, посмотри, что твоя любимая невестка делает!..

Константин шёл к невестке, заставал её плачущей. Захлёбываясь слезами, та рассказывала о проделках свекрови. Старик гладил молодуху по голове, утешал: – Ты уж не серчай, доченька, потерпи, вот образумится старая…

Он и сам не понимал, почему жена взъелась против невестки. Красотой Бог не обидел, всё на месте, умом не обделена, за ребёнком и за мужем присматривает, в землянке чисто, уютно, у самой Вареньки отродясь такого порядку не бывало.

Приходит Андрей с работы, Варя ещё за оврагом его встретит:

– Сыночек, иди к нам, поешь, а то у твоей-то поди ничего ещё и не приготовлено…

Нальёт ковш брагульки, благо зелье это в хозяйстве никогда не переводилось. Мало ли нужда какая? Дровишек привезти, сенца…

– Выпей, сынок, с устатку-то. А к твоей давеча мужик какой-то приходил, мордастый такой, я толком-то и не разглядела, морду прячет, отворачивается. Трахал её, здесь слышно было, как повизгивала, словно сучка…

Хмельной заваливался Андрей домой.

– Сучка, падаль, меня не хватает, таскаешься, кобели на дом ходят!.. Убью, тварь разэтакая!

Тоня еле успевала схватить ребёнка и выскочить на улицу. Андрей, ещё покуражившись для порядку и, раскидав железные чашки и ложки по комнате, валился на пол и засыпал. Тоне идти было некуда, нагулявшись по лесу и наплакавшись вволю над своей сиротской долей, возвращалась домой. Сын несмышлёныш, завидев отца, полз к нему, картавя и пуская пузыри, пытался влезть на отца, падал и, устав, приткнувшись к отцовскому боку, засыпал. Тоня ещё некоторое время тихонько плакала, вглядываясь в тёмное окно, готовила постель, забирала к себе спящего сына и укладывалась спать, бросив на мужа старенькую телогрейку. Она даже и в мыслях не держала ненависти ни к кому, давно смирившись со своей долей. Утром Андрей просыпался, с виноватым видом пытался загладить свою вину перед женой, просил прощения.

– Ч-чёрт попутал мать, не надо было бражку пить. Прости ты меня, ради Бога…

Что поделаешь, некуда Тоне податься от постылой своей долюшки, волей неволей прощать надо, иначе совсем невмоготу будет. Готовила не мудрёную еду, провожала мужа на работу.

До обеда ещё помнил грустные, опухшие от слёз глаза жены, после обеда в сельской столовой и выпитой кружки пива «Жигулёвское», встречи с учителкой Машей, начисто забывал и про жену, и про сына. Всё чаще стал Андрей задерживаться после работы на Красном луге до утра, ссылаясь на множество работ и прочие неотложные дела, якобы не заменимый специалист. Напрасно до рассвета просиживала Тоня около окна, разглядывая звёздное небо. Заневестившаяся сестра Андрея Нюся бегала на вечёрки-посиделки в посёлок, она то и выведала про Андрееву «работу», по секрету рассказала Тоне.

– Андрей запретил мне рассказывать тебе об этом, но я всё равно скажу, он за Машкой ухлёстывает, спят вместе, я видела… Ну, так я пойду, а ты виду не подавай, что знаешь, а то не поздоровится мне, убить грозился…