Выкормыши. Том первый

Интерлюдия 5. Приготовиться к бою!

Старпом прихлёбывал портвейн в углу каюты и придавался воспоминаниям о старых походах. Нет, не о вчерашних или позавчерашних, эти-то давным-давно слились в один. До того как уйти в это плавание, он был скальдом. Ну, или почти был. И вот предпоследний поход запомнил очень хорошо.

Жили-жили, не тужили, драккар на волны положили… Смешная рифма. Глагольная. Сиди теперь и на этих придурков смотри. А всё потому, что нельзя в нормальный поход без скальда отправляться. Тоже мне поход – собрались старые пердуны, браги в общем зале напились, и тут вспомнил один – мол, есть на западе аббатство одно. Трижды уже кресты да утварь оттуда на зерно меняли. А эта зима – ох, и холодная, а ячмень с овсом ещё прошлым летом не уродились…

И тут, значит, встаёт ярл и заявляет: надо брать!

А я, скальд, стало быть, в том самом общем зале дремал у огня, от щедрот ярловых насытившись. Да беду и прозевал.

Просыпаюсь. Глядь-поглядь – море кругом, брага в башке за форштевень просится, а за форштевнем – еще три драккара, помимо того, в котором сам очухался. Оно-то вроде и ладно, не впервой. Но только на вёслах не молодчики селянские, а всё те же ветераны культяпые, что в общем зале гомонили. Стало быть, совсем плохо, но петь – надо!

Как запел, так ярл сразу глазами полыхнул: слог, видать, понравился.

Да только от лица его рваного сбивался стих, как на углях плясал.

Ещё не успел допеть, как над водой разнёсся голос Освальда:

– Дед, а ты про Тора все саги знаешь?

– Да поболе многих, – поглаживая бороду, отвечаю. – Уж куда как поболе. А про Локи, так, наверное, больше меня точно никто не знает.

– Не люблю я Локи, – прерывает разговор из-за заднего весла одноглазый Асвин, – он же коня родил. Вот скажите мне, как нормальный ас может с конём трахнуться и коня родить?

– Метафора это, отрок! – многозначительно воздеваю к небу грязный палец.

– Ага, – не унимается Асвин, – был у нас в деревне дурачок один пришибленный, с овцами метафоры творил. Так то ж идиот и недоумок, а это ас! Нет, не люблю я Локи! Вот за метафоры и не люблю.

Захожусь в приступе хохота и решаю начать игру:

– Я на пиру слышал, берсерки мочу пьют?

Освальд снова голос подал:

– Эт ты, дед, хорошо спросил. Главное – у правильного человека. Наш левша тебе много расскажет…

Асвин, явно радуясь возможности отвлечься от монотонной гребли, начал…

– Давно, у меня тогда на одну руку больше было, слышал я у костра историю. Жил, говорят, старый-престарый ярл. Длинный, как оглобля, бородища аж до колен, морщины такие, что в них медяки прятать можно, ноги трясутся, глаза слезятся. А вот до баб охоч был, что не одной селянки не пропускал. Благо гневаться на него особо некому было, род старый, а ярл – и того старше. Внуки-правнуки уже бородами щеголяли. Так вот настигла того ярла беда – не получилось у него как-то с молодкой в ночи. А потом и с ещё одной, а потом и с пятой, и с десятой. А старый-то на похоти одной, поди, и держался. Хворать стал, ослеп на один глаз, захромал, сгорбился. Очень любили в тех землях ярла, право первой ночи за ним признавали, ведь править умел и раздоры судил честь по чести. Собрались внуки-правнуки, правители соседние да людишки с мошной потяжелее – решили, лечить старого надо. Кликнули знахарей со всей округи. Ох и обкормили же порошками заморскими, благовониями обкурили. Но, как назло, ничто силу так и не вернуло. Ещё пуще сгорбился ярл. И тут пришла к нему старуха в рваном рубище, внесла в грязных ладонях кубок литого красного золота. «На, – говорит, – владыка, вина испей! Я от тебя трёх дочерей еще молодкой понесла. Надо и за добро ответить».

Загорелись глаза ярловы. Не дыша, чашу испил. И уснул прямо на троне.

Тут уж хотели старуху и кончить. Вдруг правителя отравила? Однако решили до утра подождать. Утром же ярл проснулся, каргу, стало быть, и отпустили. А он и молвит: «Приходили ко мне ночью боги. Пришёл Один и сказал, что поход великий, где один десятерых сражу, мне всю силу без остатка вернёт. Сказал, что в Вальгалле пировать молодым буду. А я ему – для похода враги нужны, а их у меня нет. Все соседи кругом родичи. Тут Тор пришёл – поглядел на меня, ухмыльнулся только. А последним, как есть, явился Локи. И дельную штуку предложил. Иди, говорит, на север, там у оленей как раз гон начинается, приглядись что да как у них – может, и поможет что».

Вот и двинулся согбенный дед по совету Локи на северную заимку. Вернулся спустя день, мешок мухоморов и мех с чем-то изрядно вонючим принёс. Хлебнул – и тут же духом воспрял, аж двоих молодок в покои затребовал. Стоны, крики, скрип ложа – на всю округу! Так неделю длилось. Вонь питья ярлова стояла на все покои. Но молодки уходили довольные и одарённые. Кто бусами, а кто и пригоршней золотых. Мех, однако, к концу подошёл.

И взялся ярл за варево. В дорогущем франкском грибочки выварил! Пил не переставая, а нужду в тот же вонючий мех справлял. А потом уж из него допивал.

Так прошёл год. Расправились старческие плечи, глаза прояснились, говорят, даже зубы заново выросли. Только вот началась междоусобица у соседей. На ней и полёг первый берсерк, говорят, с собой сотню прихватив. А за смелость его, а ещё за совет Локи – весь род его с тех пор оленьим зовут. А самого ярла иначе как Оленем не поминают…

Однорукий детина хотел продолжить, но мой смех сбил его с мысли. Я ж не просто смеялся, гусем гоготал! Слёзы текли по сизому носу. Отсмеявшись и отдышавшись, я заявил:

– Ох и насмешил, отрок! Ох и интерпретация. Лосём! Лосём того ярла прозвали – за тупость! Это ж надо додуматься – советам Локи следовать. А ещё за то, что это лоси перед гоном мухоморы жрут и мочу друг дружью лакают. История-то в самом деле вот какая. Та бабка старая трёх дочерей-то понесла, да все мёртвые родились. Вот и думайте, что за вино в том кубке обреталось. Как старый не кончился, то, наверное, одному Локи и ведомо. Добрые родственнички владыку бесчувственного в ближайшее урочище выкинули, волкам на поживу. И по лесу ярл неделю слонялся. Вернулся – перед входом пол бурдюка мочи вылакал. Как набирал, даже я не знаю. Может, мох отжимал, может, лося убил да слил. Так вот вылакал и десятком грибов заел. Шасть в ворота, а там друзья-соседушки, родня-соратнички уже челядь насилуют, добро растаскивают да власть делят. Когда старый Лось, вопя, десятого ворога порешил, остальные разбежались, а у ярла от ран и натуги сердце остановилось. Так что и Один оказался прав!

– Дед! – вмешался Освальд, – а ты это откуда знаешь?

– Так я ж тому старому придурку совет и дал…

Пока челюсти моих собеседников стремились к палубе, цепь, натянутая под водой поперек бухты, пропорола днища всем трём драккарам. Про аббатство и путь к нему – это ж я ярлу косорылому напомнил…

Воспоминания и портвейн уже почти сморили старпома, когда дверь каюты с грохотом распахнулась.

– Старпом Лакки, сэр! – встал по струнке штатный сисадмин Макс. Именно он занимался настройкой радиооборудования бакенов, поэтому был зачислен в команду, хоть и не имел никакого морского прошлого. – Разрешите доложить!

Глаза чернявого патлато-бородатого, стремительно разжиревшего на судовой баланде «колдуна» выражали степень возбуждения тех масштабов, которые старпом наблюдал только при завозе с берега свежих шлюх.

– Вольно! Докладывай, – выпитый портвейн требовал меньшей напряжённости от собеседника.

– Метка 1394 перестала подавать сигнал, мы с рулевым не хотели вас тревожить и немного сменили маршрут, чтобы проверить. Мы ещё не дошли до неё, сэр! Но…

Макс запнулся.

– Что «но», салага?!

– Дым на горизонте, сэр!

Портвейн разом растворился в мозгу. Старпом представил, как взбесится Капитан, вернувшись на корабль и узнав, что метка потеряна. Решение было только одно – отдать в руки Капитана виновных. Или хотя бы их тела.

– Передай приказ всем: курс на дым! Готовимся к бою!

Глава 5. А мины свистят… мины

Темнота неожиданно оказалась спасительной.

Где-то справа полыхнул прожектор, его луч, виляя, направился к Плотве. Сорог, не раздумывая, увёл мотоцикл влево от луча.

Следующим движением он погасил фару. Единственным светом в мире остался резкий и жёлтый луч. Вдалеке несколько раз грохотнуло.

В небе засвистело. Такой свист он слышал, когда в школе на уроках патриотизма крутили старинную кинохронику. Авиационные бомбы? Мины из миномёта? В хронике-то они звучали одинаково, а сейчас оставалось только гадать – взрывом какой смертоносной дряни его смешает с кусками мотоцикла и тоннами соли.

Сорог вывернул гашетку на максимум. Под колёсами дрогнуло. Где-то не слишком громко тададакнуло.

Это звук оказался знакомым. 50 миллиметров? Всего-то! Врёшь, не возьмёшь!

Мины этого калибра они с Фашистом разбирали на копнине, затем Сорог нагревал их над котелком с кипящей водой и сливал тол, чтобы старшие копатели глушили в ближайшем озере рыбу на ужин.

Иногда, когда попадались «живые» взрыватели, молодняк забирался на вершину карьерного отвала и бросал мины вниз.

Так вот звук и воронки от тех взрывов он запомнил навсегда. Несуразные такие воронки, не внушительный такой звук. И вот сейчас он повторялся.