Путь голема

– Дайла… – прохрипел он, вытирая дрожащей как у старика рукой пот со лба. – Они хотят только его. Он им интересен. Только он. Они готовы ради него… Ты даже представить не можешь…

– Не меня? – облегченно спросила Дайла. С ее плеч словно спала тяжесть. – Вы же говорили, что платой будет моя кровь и душа. Что я пожертвую собой ради того, кто несет в себе перерожденного бога. Что моя жизнь станет платой за будущее нашего народа.

– Древние духи хотят только его.

– Мы не можем этого допустить, – сказала Дайла, совладав с эмоциями. – Он наша надежда. Только ради него все это затевалось. Ради него гибли повстанцы на арене. И вы хотите, чтобы мы просто так отдали его духам лишь для того чтобы спасти свои никчемные жизни?

– Можем, – сказал Ильич, стараясь не смотреть на меня. – Все равно у нас нет выбора. Либо он, либо мы все.

– Я согласен с Ильичом, – сказал я. – Так будет правильно.

– Нет, не правильно, – возмущенно сказала Лиля. – Не правильно если ты заплатишь своей жизнью за наши. Мы должны держаться вместе. В единстве наша сила.

– Я не согласен, – хмуро буркнул Тимоха и звякнул мечом о камни.

– А ты? – Ильич посмотрел на Прыща. – Ты что скажешь?

Помявшись, тот из себя с трудом выдавил:

– В принципе… э-э-э как бы… не согласен. Вот. Но жить хочется. Не поймите меня неправильно… Если вы говорите что иначе нет шансов… Может хоть кто-то спасется. Не подумайте, что я о себе пекусь…

Лиля удостоила его презрительного взгляда и отвернулась.

– Думайте быстрее, – обессилено прошептал Ильич. – Скоро на поляне будут солдаты.

– Да что тут думать, – сказал я, оглядев спутников. – Ильич, что я должен сделать.

– Пролить кровь на алтарь. Остальное сделают духи.

Он с такой легкостью обрек меня на смерть, что становится как-то не по себе. То нянчился как с писаной торбой, убеждал, что я крайне необходим то… Но в общем-то он прав. С моим уходом у ребят появится шанс выйти из оцепления. Не знаю, что могут эти так называемые древние духи, но надеюсь, что с возрастом они не растеряли своей силы. А вообще забавно, насколько меняет людей жизнь. Еще несколько дней назад, услышав подобную историю, я бы громко рассмеялся и покрутил пальцем у виска. А сейчас… Сейчас эта история моя жизнь. И надо постараться прожить ее достойно. Пусть она и коротка. Не думаю, что духи встретят меня хлебом солью. Вскормленные кровь и душами они отнюдь не вегетарианцы. Бр-р-р. Даже думать об этом не хочу. Главное слезу в самый ответственный момент не пустить и не остолбенеть, как тогда с лучниками на поляне. До сих пор стыдно. Особенно перед Дайлой.

Вспомнив о покоящейся в заднем кармане джинсов фляге, я достаю ее, и делаю глоток. От крепкого напитка аж слезы на глазах выступили.

– Напиться решил напоследок, – хихикнул Прыщ и потянул ручонку к фляге. – Дай хлебнуть боевому товарищу. Тебе она все равно не пригодится.

– Стой! – прохрипел Ильич. – Прыщ, не вздумай!

– С чего бы это? – скривился Прыщ. – Обделяют? А где же равноправие?

– Заткни пасть!– рявкнула Дайла и влепила Прыщу такую затрещину, что тот чуть с холма не упал. – Димыч ради тебя на смерть… В общем уходит. А ты, мразь прыщавая руки к нему тянешь, вместо того чтобы сказать спасибо.

– Сама дура! – завопил Прыщ. – Нечего меня увечьями попрекать и руки распускать. Сама-то недавно на полянке на него как на нуба конченого смотрела. А тут на тебе, герой. Жертвует он собой. Да может через день мы в этом долбаном мире будем завидовать ему, мертвому и счастливому. Ну, скажу я ему спасибо. Хочешь даже в ножки упаду. Но что от этого изменится? Его считай, что уже нет.

– Скотина ты Сережка, – брезгливо отодвинулась Лиля. – Никогда не думала что ты такой.

Тимоха презрительно сплюнул и сделал шаг по направлению к Прыщу.

Завязалась шумная перепалка.

Не желая видеть, что будет дальше, я подошел к алтарю и достал из-за пояса меч. Пришло время пустить себе кровь. Вот только Ильич не сказал каплю или литр, а переспрашивать как-то неудобно. Не хочется отвлекать спутников от столь увлекательного диспута.

Занеся руку над алтарем, я все никак не решался полоснуть мечом по ладони. Я уже и так и этак, но рука никак не хочет подниматься на свою сестру. Ладонь лишь елозит по тупому лезвию и не больше. Зажмурившись, я замахнулся сильнее с ужасом представляя, что если переборщу, то останусь без руки. Хотя зачем покойнику рука.

– Димыч, – оторвал меня от борьбы с инстинктом самосохранения голос Дайлы.

– Ну, чего тебе? – сдерживая дрожь в голосе и не оборачиваясь, спросил я. – Видишь, делом занят.

– Вижу, – легли мне на плечи не по-женски сильные руки. – Димыч, ты прости меня… В общем не права я была на поляне. Ну когда ты струсил… Нет, не струсил… В общем я хотела сказать… Я…

Ну это уже совсем невыносимо.

Резко обернувшись, я прижал ее к себе и крепко поцеловал. Широко распахнулись зеленые глаза. Не дожидаясь увесистой пощечины, я оттолкнул девушку от себя и, сжав зубы, резанул мечом по ладони. Мамочки, как больно и крови то сколько. Обернувшись, я исполненный решимости занес окровавленную ладонь над алтарем.

Предо мной до самого горизонта армия врага. Степь из края в край полна стройными рядами. Ржут кони, гарцуя под закованными в сталь всадниками. Сверкают бесконечной извилистой лентой щиты с гербами. Теплый рассветный ветер колышет вражеские знамена. Злобно скалятся гнилыми зубами черепа на пиках. Неторопливо разминают мускулистые руки мечники в длинных кольчугах. Лучники спокойно пересчитывают содержимое колчанов. Суетятся людишки в серых рясах, благословляя бойцов на подвиг ратный. На переднем плане из края в край мечутся всадники в шлемах с пышными плюмажами, криками подбадривая тех, кто уже мертв. Мертв потому что я здесь.

За моей спиной восходит солнце. Моя одинокая тень ложится на врага.

Взревели трубы и армия, окрыленная чувством скорой победы, двинулась вперед. Дрожит земля под их мерным шагом. Но не дрожит мое сердце, потому, что его нет.

Хрустальный меч покинул свою обитель и узрел врага.

Командиры кричат, что он один, что даже золотые доспехи не остановят ваших острых мечей, что даже боги смертны перед такой силой.

Они правы. Доспехи не остановят. Мы смертны. Ошибаются лишь в одном. Степь за мной и пуста, но это не значит, что я один.

– Мы сильны потому, что мы едины, – подобно грому рвет небеса мой голос и тысячи хрустальных мечей вырастают за моей спиной. Тысячи глаз насмешливо смотрят на врага.

Лучи восходящего солнца купаются в море золотых доспехов и отражении страха в глазах врага. Ветер утих, поникли знамена, и рухнуло на колени войско, признавая поражение.

Нет силы могущественней единства.

– Жрите духи! Только не подавитесь. Я так просто не дамся!

Криво ухмыльнувшись опешившей Дайле, я припечатал окровавленную ладонь к холодному камню алтаря.

-–

Горячий ветер рвет на мне одежду. Раскаленным песком стегает по лицу. Немилосердно жарят навеки зависшие в зените солнца. Вокруг ничего кроме беспощадных солнц и бескрайнего песка безжизненной пустыни. На небе цвета яичного желтка ни облачка. Ни капли влаги.

Кажется, что вот-вот я упаду в обморок от невыносимой жары. Раскаленный воздух рвет грудь. Трескаются губы, и кожа лица становится словно деревянной. Мне уготована участь курицы гриль, с румяной хрустящей корочкой.

Не смотря на жару, застегиваю джинсовую куртку и даже поднимаю воротник. Грязный носовой платок превращается в импровизированную панамку. От жары я может, и не умру, но ожог получить раз плюнуть.

Шаг за шагом я иду в никуда.

Противно скрипит под ногами желтый песок. За мной даже следов не остается, ветер тут же их стирает. Пустыня своенравна, не хочет даже следов чужака видеть, не то, что его самого.

Порывы ветра доносят еле слышные голоса.