Нефть и любовь

– Тут все скважины с сероводородом, – ответил он.

– А как же с техникой безопасности? Тут же все может взорваться.

– Курить нельзя. Можно только за обваловкой, – показал он рукой в сторону земляного вала, опоясывающего месторождение.

Я посмотрел за вал, где располагалась болотистая территория и редкая растительность.

– Сероводород не так страшен, как другой газ из самих скважин, – сказал оператор.

Я поднялся к станции управления, которая стояла на возвышенности в виде металлического подиума. Здесь еще сильнее пахло сероводородом. Иногда мне казалось, что я задыхаюсь. Оператор не стал подниматься со мной к станции и остался внизу.

– Можно запускать? – спросил я у оператора.

– Можно, – ответил он снизу.

Я включил питание контроллера и цепей управления. Прошла загрузка контроллера и загорелись светодиоды, которые сигнализировали о работоспособности станции управления. Оставалось запитать силовые цепи и запустить установку в работу. Начальную скорость вращения я выбрал две тысячи четыреста оборотов в минуту. Нажал кнопку пуска. Установка перешла в работу и тут же сработала защита по недогрузу. Это была та самая ситуация, когда сразу при вращении двигателя начинает идти газ. Как будто эту скважину нельзя было трогать, как будто она большая недотрога и не желает, чтобы ее беспокоили.

– Вот так она себя все время ведет, – сказал снизу оператор.

Сероводород лез в дыхательные пути и не давал думать, не давал что-либо предпринимать. Я не обернулся на оператора, предполагая, что именно этого он и ожидал. Снизил начальную скорость вращения до тысячи восемьсот оборотов в минуту. На такой скорости установка не будет качать нефть из скважины. Зато начнется вращение лопаток насоса. Две тысячи четыреста – это начальная скорость, при которой установка будет качать флюид из скважины. Пойдет добыча. До этой скорости вращения мне следовало еще дойти. Снова нажал кнопку «пуск». Установка заработала и снова с характерным звуком остановилась. Дроссель взвизгнул и замолчал. На экране контроллера высветилась защита, при которой станция управления остановилась. Это был опять «Недогруз». Что означало – снова пошел газ. Двигатель только начал вращаться и остановился. Я снизил начальную скорость вращения двигателя до полутора тысячи оборотов в минуту. И снова все повторилось. Оператор перестал смотреть в мою сторону и отвернулся. Это означало, что я могу не запустить скважину в работу и будет позор мне, нашему оборудованию, нашим инженерам, фирме и всему коллективу, который сейчас стоял за моей спиной и напряженно смотрел за тем, что я делаю. Я снизил скорость до тысячи оборотов в минуту и затем еще ниже до семисот. И в этот момент мне показалось, что установка проработала на пять секунд дольше. Я поставил самую минимальную скорость вращения пятьсот оборотов в минуту. Нажал пуск. Установка заработала. Я подождал, думая, что она снова остановится и молил бога, чтобы этого не случилось. Установка продолжала работать. Силовой дроссель визжал, трансформатор тихо гудел. На экране контроллера индицировался минимальный ток. Я прибавил обороты на пять единиц. Установка продолжала работать. Прибавил еще на пять. Установка не останавливалась. И так осторожно прибавляя по пять, по десять, пятнадцать оборотов я постепенно за полчаса довел работу установки до рабочей скорости в две тысячи четыреста оборотом в минуту.

– Работает, – сказал удивленно снизу оператор.

В какой момент он за мной стал наблюдать, чего я не заметил. Меня это, в общем-то, не интересовало. Я попросил его измерить уровень нефти в скважине. Через некоторое время я снова попросил его измерить уровень нефти. Уровень снижался. И это означало, что начался отбор нефти из скважины.

– Можно замерить объем откачиваемой нефти? – спросил я.

– Сейчас схожу в замерное устройство, – сказал оператор и ушел.

Сомнений не оставалось. Установка работала и откачивала из скважины нефть.

– Она дает пятьдесят кубов, – сказал оператор.

– Это нормально. Как раз для этой скорости… Постепенно выведем ее на скорость две тысячи девятьсот оборотов в минуту. И получим нормальную загрузку.

Я видел, как радовался оператор и не подавал вида, что у меня тоже внутри все на подъеме и радуется.

На другой день меня попросили запустить еще одну скважину. Теперь я замечал на себе особые заинтересованные взгляды.

Когда я запускал очередную скважину в работу, сзади кто-то сказал:

– Мне понравилось, как вы вчера вывели сероводородную скважину на режим.

Я обернулся и увидел молодого человека в очках с лицом тонкого и интеллектуального строения. Ничего ему не сказал и, отвернувшись, продолжил работу. Они стояли около машины, которая припарковалась около соседней скважины. Скоро машина завелась, и молодые люди уехали.

– Кто это? – кивнул я головой в сторону уехавших.

– Главный технолог конторы с мастером по добычи, – сказал работавший со мной оператор.

После выполнения работ я попытался позвонить в ИТЦ и доложить все Матвею Яковлевичу. Связи не было. Местный оператор сказал:

– Если очень нужно дозвониться, то надо найти высокую точку обваловки и подкинуть на ней телефон вверх. Тогда связь можно поймать. Или залезть на осветительную вышку. И то, это нужно еще, чтобы повезло.

Я представил все, что нужно сделать, улыбнулся и пошел в гостиницу.

В самолете, возвращаясь домой, я почувствовал дикую усталость. Груз ответственности с меня упал, нервное напряжение прошло, и мне захотелось отвлечься от всего. Захотелось побыстрей добраться домой. В аэропорту у меня зазвонил мобильный телефон. Он звонил непрерывно. Мне хотелось поехать домой и лечь спать. Я не собирался в пятницу ехать на работу и отчитываться за командировку. Вечером мне позвонил Андрей Вороновский и спросил:

– Как дела?

– Да ничего, нормально, – ответил я.

– Ты запустил скважину или нет?

– Запустил.

– Тебя Матвей Яковлевич разыскивает. Хочет, чтоб ты приехал и доложил ему о проделанной работе.

– Я не в состоянии ехать на работу.

– Тогда позвони ему.

– Я очень устал и никому звонить не буду.

– Ладно, отдыхай. Пока, – сказал он и положил трубку.

Дома мне еще кто-то звонил, но я, засыпая, не брал трубку. Наконец-то, я добрался до кровати и окончательно расслабился.

В понедельник мне каждый встречный говорил, что меня разыскивает Матвей Яковлевич.

– Он просит, чтобы ты ему позвонил, – сказал Юлик Гарсон.

– Если ему нужно, пусть сам звонит, – ответил я и сел за проверку плат.

Я не хотел идти к Матвею Яковлевичу, чтобы стоять перед его строгим взглядом и выслушивать долгие нотации о том, что я неправильно что-то сделал. Рассказывать ему, почему я не позвонил со скважины, тоже не хотелось. Я знал, что при его нудности, он скажет, что я должен был оставить дела и пойти к местным операторам, у которых был другой мобильный оператор с большим покрытием в этой зоне и попробовать дозвониться ему, Матвею Яковлевичу. Хотя в этой зоне и другой оператор мог тоже не иметь должного покрытия. Он носил на себе печать властности, чувствовал себя выше каждого забора и требовал выполнения своих заданий беспрекословно, не смотря ни на что. Я же считал, что сделать дело важнее докладов о трудностях. Он меня немного раздражал своей въедливостью и доскональностью, и я старался держаться от него подальше.

Ближе к обеду ко мне подошел Виталий Рыжов, огромный рыжеватый детина с широким красным веснушчатым лицом и большими руками.

Пока я мотался по месторождениям, они набрали людей в сервисную службу. Но по -прежнему в самых трудных и тяжелых ситуациях в командировки посылали меня. Это тоже как-то раздражало.

– Привет, Валера, как ты съездил в командировку? – спросил дружелюбно он.

– Нормально.

– Запустил скважину?

– Запустил.

– А чего ж ты никому, ничего не рассказываешь? Чего ты такого сделал, что она у тебя заработала?